Миф о Дон Жуане в русской лирике Серебряного века (К. Бальмонта, А. Блок, Н. Гумилев и др.)

Для лирических интерпретаций средневековой легенды о Дон Жуане выбираются отработанные традицией формы – баллада у А. Блока («Шаги Командора», 1910), сонет у К. Бальмонта (цикл из четырех сонетов «Дон Жуан»), сонет у В. Брюсова «Дон Жуан» (1900), сонет у Н. Гумилева «Дон Жуан» (1910), сонет у И. Северянина «Дон Жуан» (1929). Только А. Блок воспроизводит полностью персонажный состав легенды. К. Ба льмонт, В. Брюсов, Н. Гумилев, И. Северянин сворачивают сюжет легенды в имя одного персонажа, героя-архетипа – Дон Жуана.

поэты «серебряного века» отказываются от романтической реабилитации Дон-Жуана, за исключением З. Гиппиус, которая в ответе Г. Адамовичу буквально воспроизводит романтическую концепцию Дон Жуана – искателя небесного идеала и провозглашает устами героя:

Мне - иначе открывалась вечность:

Дон Жуан любил всегда Одну.

«Ответ Дон Жуана» [7, т. 2, с. 136].

У др поэтов герой наказан одиночеством и осознанием своей ненужности (Н. Гумилев), бесцелием бытия (К. Бальмонт), старостью и одиночеством (И. Северянин).

Новую форму реабилитации Дон Жуана в соответствии со своей концепцией многовариантности, глубины человеческого «я» предлагает В. Брюсов в сонете «Дон Жуан». Ключевая фраза сонета: «Пью жизни, как вампир!»: проживает несколько жизней в течение одной.

Гумилев в сонете «Дон Жуан»: герой движим желанием «обмануть медлительное время» [8, с. 143].

Жажда мести миру, в котором нет ничего постоянного, ставит Дон-Жуана в интерпретации К. Бальмонта вне мира людей. Он мертв для обычной человеческой жизни еще при жизни («Жар души испытанной исчез» [2, с. 148]), поэтому и неуязвим для обычного человеческого оружия. «Безрассудный! // Забыл, что Дон Жуан неуязвим», – говорит Дон Жуан поверженному Дону Люису [2, с. 149].

Перед Дон Жуаном в сонете И. Северянина жизнь проходит ретроспективно, в воспоминании, как подтверждение нынешнего безрадостного итога: «Я всех людей на свете одиноче» [12, с. 148].

Во всех сонетах о Дон Жуане создается особый хронотоп: время течет не вперед, а назад (И. Северянин), время не меняет героя, протекая вне его жизни (К Бальмонт), будущее время - это спроецированная из прошлого судьба героя, которую он преодолеть не в силах ( Н. Гумилев), время подтверждает правильность выбранного жизненного кредо, будущее подтверждает прошлое (В. Брюсов). Предсказуемость сюжета борется с принципиальной непредсказуемостью искусства.

стремлением автора раздвинуть горизонтальные пределы собственной жизни, приобщившись к герою-архетипу. «События», протекающие внутри сонета о Дон Жуане, автоматически переносятся в вечность.

Роль фактора нестабильности в сонетном цикле К Бальмонта играет цитатная связь с традицией: 1 и 3 сонеты цитируют драму Мольера «Дон Жуан», 2 – романтическую традицию мести Дон Жуана обманувшему его надежды миру (новелла Э. Т. Гофмана «Дон Жуан», драматическая поэма А. К. Толстого «Дон Жуан»), 4 – заключительные главы поэмы Байрона «Дон Жаун». Но, цитируя лишь внешние по отношению к герою сюжетные ситуации (поединок с Доном Люисом, ночное свидание с княгиней), Бальмонт ставит в традиционные обстоятельства нового Дон Жуана.

Плавание, бешеная скачка по степи - таковы способы бытия Дон Жуана. Но избранным путем мести миру предопределяется судьба героя:

Быть может, самым адом я храним,

Чтоб стать для всех примером лютой казни?

«Дон-Жуан»

Тот же способ бытия – путешествие – исходная ситуация в сонете В. Брюсова. Дон Жуан дает себе такую характеристику:

Да. я - моряк! искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

«Дон Жуан»

Остров в море – метафора чужой судьбы, иного «я», которое может поглотить вампир Дон Жуан.

Дон Жуану Бальмонта принадлежит материальное пространство, в котором он никак не локализован, а Дон Жуану Брюсова – пространство духовное, причем, в обоих случаях незакрепленность героя в пространстве принципиальна, являясь результатом его способа бытия. Дон Жуан Бальмонта стоит вне времени обычной человеческой жизни, цитатный ореол, окружающий героя, выносит его в вечность, определяемую развитием традиции интерпретаций образа.

Дон Жуан в сонете Гумилева подчинен не им выбранной роли. В катренах сонета за героя действует «надменная мечта», не сам Дон Жуан. Герою принадлежит все материальное пространство («Схватить весло, поставить ногу в стремя» [8, с. 143]), все многообразие вариантов бытия от грешника («Всегда лобзая новые уста» [8, с. 143]) до праведника («А в старости принять завет Христа» [8, с. 143]). Не принадлежит себе только сам Дон Жуан. Мечта героя рецитирует сюжет легенды, воспроизводя и двойную редакцию финала. В терцетной части сонета действует собственное «я» героя, не заданное легендой. Дон Жуан будто бы пробуждается от сна или гипноза («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,// Испуганный в тиши своих путей» [8, с. 143]). Когда отступает запрограммированное легендой амплуа, обнаруживается «испуганное» я одинокого человека, который уже ничего не может поправить в своей судьбе. В начале сонета судьбе героя еще только предстоит состояться, но отступить от ее заданности Дон Жуан уже не может.

Ту же ситуацию одиночества и оставленности воспроизводит, но уже в инициальной части сонета И. Северянин:

Поражение героя мотивируется не его человеческими качествами, а несовершенством человеческих чувств: никто не любил Дон-Жуана истинной любовью.

Но что в отдар я получал от каждой?

Лишь кактус ревности, чертополох

Привычки да забвенья трухлый мох.

Никто меня не жаждал смертной жаждой.

«Дон-Жуан» [12, с. 148].

Дон Жуану принадлежит несовершенный человеческий мир, высшее бытие ему, как человеку же, недоступно, он как человек стареет и умирает.

Герой перестает быть пленником традиции в сонете В. Брюсова, но подчиняется общечеловеческому закону течения времени сначала в сонете Н. Гумилева, а окончательно – в сонете И. Северянина. Это очеловечивание героя, его перемещение из вечности во время жизни завершается уже в неканонических жанрах: лирическом цикле М. Цветаевой «Дон Жуан» (1917), драматической трилогии в стихах С. Рафаловича «Отвергнутый Дон Жуан» (1907), цикле стихотворений «Новоселье» А. Ахматовой (1943). В более поздних лирических версиях Дон Жуан ставится в нетрадиционные обстоятельства и окружен нетрадиционными героями. Этот прием окончательно отделяет Дон Жуана от статуса театрального амплуа, выявляя истинную человеческую суть героя. Лирика «серебряного века», очеловечивая Дон Жуана, дистанцирует героя от традиционного легендарного сюжета, тем самым возвращая герою свободу, непредсказуемость будущего, находя новые причины объясняющие поражение или торжество Дон-Жуана.