Глава третья. Начало жизни 4 страница

Отсутствие опыта «ручного периода», постоянная неуверенность в себе и невыразимое чувство одиночества и отчуждения отныне будут оставлять свой автограф на всех поступках этого человека. Но необходимо заметить, что ребенок в раннем возрасте никак не может распознать неадекватную мать, не способную растить свое дитя в русле континуума. Такая мать остается равнодушной к сигналам ребенка и не настроена удовлетворять его ожидания. Позже с развитием интеллекта ребенок начинает понимать, что их интересы совершенно расходятся. Ему приходится бороться с матерью, чтобы спасти себя. И все же в глубине души он лелеет мысль, что мать любит его безусловно, без всяких «но», просто так, за то, что он есть, хотя вслух он может говорить об обратном. Все доказательства враждебности матери, любые логические обоснования, его отторжение и протесты против ее действий не могут освободить ребенка от внутреннего убеждения, что мать все-таки любит его, обязана любить, несмотря ни на что. Ненависть к матери (или к ее образу) как раз и демонстрирует поражение в войне с этим убеждением.

Чувство независимости ребенка и его эмоциональное созревание берут свое начало в многогранном опыте «ручного периода». Ребенок может стать независимым от матери, лишь пройдя стадию абсолютной от нее зависимости. От нее на этой стадии требуется правильное поведение, предоставление ребенку опыта «ручного периода» (то есть ношение на руках) и обеспечение перехода к другим стадиям.

Но освободиться от травмы, нанесенной матерью, не следовавшей континууму, невозможно. Потребность в ее внимании так и останется с человеком на всю жизнь. Человек же, решивший побороть в себе эту потребность, будет походить на безбожника, грозящего кулаком небесам и кричащего «Бог, я в тебя не верю!» и прочие богохульства лишь для того, чтобы произнести Его имя всуе.

В 1950 году доктору Джону Боулби из Лондона было поручено Всемирной Организацией Здравоохранения сделать доклад о «судьбе бездомных детей» и состоянии их психического здоровья в различных странах. Его подопечные исчислялись тысячами и были максимально обделены материнской заботой. Информация, которой делились с ним работники детских организаций, представляла собой данные о детях разного возраста и оказавшихся в различных ситуациях: с рождения живущих в детдомах и приютах, обделенных родительским вниманием, месяцами или годами находившихся в больнице в раннем возрасте, эвакуированных с оккупированных территорий, жертв разного рода обстоятельств, недополучивших даже того скудного материнского тепла, которое считается «нормой».

Другие факторы, не попадавшие под «эмоциональную обделенность вследствие недостатка материнского внимания», исключались из исследования лишь после тщательного изучения собранной информации. Выведенная статистика и описание отдельных судеб выявили страшную картину. Здесь личные трагедии десятков, сотен, тысяч детей; жалкое существование, которое влачат обездоленные дети; зачерствевшие души тех, кому досталось больше всех; люди, навсегда утратившие способность ценить и любить, то есть познавать жизнь в ее красоте. Тут же и те, которые все еще борются за свое право быть любимыми, ради этого они готовы лгать, красть, брать силой, залипать, как пиявки, на образ своей матери, деградировать до поведения младенца, который все еще живет внутри и жаждет внимания и опыта. Здесь выявлен порочный круг: отчаявшиеся люди порождают детей, которых они не умеют любить, которые становятся отражением своих родителей, ненавидящие себя и всех вокруг, неспособные отдавать, обреченные на вечные терзания и жажду.

Для сомневающихся эти данные могут стать ясными и неопровержимыми доказательствами, примерами и свидетельствами жизненной и первоочередной важности младенческого опыта для развития человека и его психического здоровья. Экстремальные случаи могли бы послужить увеличительным стеклом, через которое можно изучить в подробностях обделенность вниманием и целый ряд негативных последствий, часть которых считаются у нас нормой. Эти «нормальные» отклонения настолько присущи нашему обществу, что стали практически незаметными, за исключением тех крайних случаев, когда они угрожают или напрямую затрагивают кого-нибудь из нас (например, насилие, сумасшествие или преступление). И даже тогда люди не могут или могут лишь смутно догадываться о природе этих отклонений.

С тех пор как интеллект стал хозяином в нашей жизни и наплодил множество теорий о воспитании, дети натерпелись немало лишений и жестоких страданий. Доводы, предлагаемые интеллектом для изменения и прогрессивного улучшения воспитания детей, совсем не схожи с «доводами» континуума. Даже когда первые случайно попадали в правильное русло, то, не имея отношения к континууму, все равно оставались разрозненными и бесполезными.

Один такой теоретический осколок был внедрен в практику в детских отделениях роддомов. Кому-то пришло в голову повесить в отделении динамики и давать младенцам, уже испытывающим недостаток опыта и внимания, слушать биение человеческого сердца. Результат этого небольшого мероприятия был ошеломляющим. Дети становились более спокойными и гораздо быстрее шли на поправку. После этого эксперимент получил мировую известность.

Другой, похожий, но независимый от первого, эксперимент был поставлен специалистом по уходу за недоношенными младенцами. Если инкубаторы, где лежали малыши, находились в постоянном движении, дети гораздо быстрее приходили в норму. В обоих случаях дети меньше плакали и быстрее набирали в весе.

Харли Харлоу поставил наглядные эксперименты о важности материнских объятий для психологического развития детенышей обезьян.

Джейн Ван Лоуик-Гудолл, изучая шимпанзе, обнаружила, что по иронии судьбы поведение этих обезьян, хоть они и принадлежат к другому виду, по отношению к своим детенышам даже ближе к человеческому континууму, чем поведение современного человека. Она взяла на вооружение пример обезьян и применила его по отношению к своему ребенку. Вот что она пишет: «Мы никогда не оставляли сына плакать в кроватке. Куда бы мы ни собирались, мы всегда брали ребенка с собой. И несмотря на то, что его окружение непрерывно менялось, он неизменно оставался рядом с родителями». Далее она сообщает, что в четыре года ее сын «послушный, очень сознательный и жизнерадостный, быстро находит общий язык с детьми и взрослыми, относительно бесстрашный и чуткий к другим людям». Но самое важное заключается в следующих ее словах: «Ко всему прочему, несмотря на предостережения и предсказания знакомых, наш сын совершенно независим». Но, опять же, она не поняла основных принципов континуума, и следующая ее фраза низводит всю ценность ее прозрения до нуля: «Конечно, он мог бы стать таким в любом случае, даже если бы мы вырастили его совсем по-другому».

Английская королева Виктория первая начала пользоваться детской коляской, а затем она распространилась среди народа. Чрезвычайно интересные результаты могло бы дать исследование по воздействию использования коляски на последующие поколения и жизнь западной семьи. Жаль, что коляску не постигла судьба манежа, изобретению которого я была свидетелем в деревне екуана.

Я видела, как индеец Тудуду что-то мастерил. Оказалось, что это был почти законченный детский манеж. Он представлял собой вертикальные колышки, привязанные сверху и снизу лианами к квадратным рамам. Эта конструкция смахивала на доисторический детский манеж из комиксов. Тудуду положил на него немало труда и с довольным видом подгонял по длине последний колышек. Затем он отправился на поиски своего сына Кананасиньювана, который начал ходить лишь неделю назад. Завидев малыша, Тудуду схватил его и триумфально посадил в свое новое изобретение. Кананасиньювана, постояв пару секунд с непонимающим видом посреди манежа, двинулся в одну сторону, потом повернулся и понял, что он в ловушке. В следующее мгновение ребенок в ужасе заливался слезами, что нечасто увидишь в его племени. Все было четко и ясно. Манеж не нужен и бесполезен человеческому ребенку. Сильное, как и у всех екуана, чувство континуума Тудуду немедленно прореагировало на вопли сына. Он вытащил ребенка и отпустил восвояси, чтобы тот нашел утешение у матери перед тем, как снова пойти играть на улицу. Тудуду безоговорочно осознал провал своей затеи; в последний раз окинув взглядом свое творение, он раскрошил манеж в щепки топором. А так как оставшаяся куча древесины была молодой и сырой, то не годилась даже для разведения костра. Я не сомневаюсь, что это не первое и не последнее изобретение екуана подобного рода, однако с их чувством континуума столь явные ошибки будут исправлены незамедлительно. Чувство континуума было стержнем человеческого поведения на протяжении двух миллионов лет и могло с успехом сдерживать опасность, исходящую от высокоразвитого интеллекта. С недавних пор чувство континуума было совсем забыто, человечество утратило равновесие и уже считает «прогресс» своим светлым будущим. Тем не менее континуум по-прежнему является неотъемлемой частью человеческой природы. Любой из нас поступил бы как Тудуду, если бы наше чувство континуума осталось незамутненным.