Вечер в павильоне Флоры

 

Вечером того же дня, то есть 24 декабря, накануне Рождества, в павильоне Флоры был прием.

Королева не пожелала принимать гостей у себя, и потому принцесса де Ламбаль устроила в своем павильоне прием от имени королевы и развлекала гостей до появления ее величества.

Как только пришла королева, все пошло так, словно вечер проходил в павильоне Марсан, а не в павильоне Флоры.

Утром барон Изидор де Шарни возвратился из Турина и незамедлительно был принят сначала королем, потом королевой.

Оба они были с ним чрезвычайно любезны, особенно королева, и вот почему.

Прежде всего Изидор был братом Шарни, и пока того не было в Париже, королеве было приятно видеть перед собой Изидора.

Кроме того, Изидор привез от графа д'Артуа и принца де Конде сообщения, которые находили живой отклик в ее сердце.

Принцы рекомендовали королеве обратить внимание на план маркиза де Фавра и приглашали ее воспользоваться преданностью этого отважного дворянина, чтобы покинуть Париж и присоединиться к ним в Турине.

Еще ему было поручено передать маркизу де Фавра от имени принца, что они с большой симпатией относятся к его плану и желают ему успешного его исполнения.

Королева целый час не отпускала от себя Изидора, пригласила его на вечер к ее высочеству де Ламбаль и позволила ему удалиться только после того, как он отпросился для выполнения поручения к маркизу де Фавра.

Королева не сказала ничего определенного по поводу своего бегства. Она только поручила Изидору подтвердить маркизу и маркизе де Фавра слова, сказанные ею во время аудиенции маркизы в тот самый день, когда она внезапно появилась у короля, принимавшего маркиза де Фавра.

Выйдя от королевы, Изидор сейчас же отправился к г-ну де Фавра, проживавшему на площади в доме номер двадцать один.

Барона де Шарни приняла маркиза де Фавра. Поначалу она ему сказала, что ее мужа нет дома; однако когда она услышала имя посетителя, узнала, с какими людьми он виделся всего час назад, а также с кем он расстался несколько дней тому назад, она призналась, что ее муж дома, и приказала его позвать.

Маркиз вошел в комнату. У него было открытое лицо и смеющиеся глаза. Его заранее предупредили из Турина, и он знал, от чьего имени явился Изидор.

Слова королевы, которые передал молодой человек, преисполнили сердце Фавра радостью. Все подавало ему надежду: заговор как нельзя более удался; в Версале предусматривалось собрать тысячу двести всадников; каждый из них должен был посадить на круп по одному пехотинцу, что вдвое увеличивало количество солдат. От тройного убийства Неккера, Байи и Лафайета, которое должно было осуществиться одновременно каждой из трех входящих в Париж колонн: одной — через Рульские ворота, другой — через Гренельские, а третьей — через Шайо, — было решено отказаться: полагали, что довольно будет отделаться от Лафайета. А для этого было достаточно четырех человек, лишь бы они были хорошо экипированы и вооружены. Им следовало дождаться минуты, когда его экипаж, как обычно около одиннадцати часов вечера, покинет Тюильри. Тогда двое должны будут скакать слева и справа от кареты, а два других всадника — зайти спереди. Один из них, держа в руке пакет, прикажет кучеру остановиться, объяснив это тем, что у него срочное сообщение для генерала. А когда карета остановится и генерал покажется в окне, ему выстрелят в голову из пистолета Это была единственная существенная поправка к плану заговора; все прочее оставалось без изменений. Деньги выданы, люди предупреждены, королю достаточно было лишь сказать «Да!» — и по знаку маркиза де Фавра все незамедлительно началось бы.

Единственное, что вызывало беспокойство маркиза, это молчание короля и королевы. И вот королева только что нарушила это молчание, прислав Изидора; сколь бы туманны ни были слова, которые Изидору было поручено передать маркизу и маркизе де Фавра, они имели огромное значение, потому что принадлежали ее величеству.

Изидор обещал маркизу передать вечером королеве и королю уверения в его преданности.

Молодой барон, как помнит читатель, приехал в Париж и в тот же день отправился в Турин; в Париже у него не было другого пристанища, кроме комнаты брата в Тюильри. В отсутствие графа он приказал его лакею отпереть комнату.

В девять часов вечера он вошел в апартаменты принцессы де Ламбаль.

Он не был представлен ее высочеству; однако, хотя принцесса его не знала, днем ее предупредила королева; когда лакей доложил о бароне, принцесса поднялась и с очаровательной грацией, заменявшей ей ум, сейчас же увлекла его в дружеское общество.

Король и королева еще не появлялись. Граф Прованский казался чем-то обеспокоенным, он беседовал с двумя дворянами из своего ближайшего окружения: г-ном де Лашатром и г-ном д'Авареем. Граф Лун де Нарбои переходил от одного кружка к другому с легкостью человека, который всюду чувствует себя как дома.

Это дружеское общество состояло из молодых дворян, устоявших перед манией эмиграции. Среди ник были братья де Ламетт, многим обязанные королеве и еще не успевшие перейти в стан ее врагов; г-н д'Амбли, один из самых светлых, а может, и самых дурных умов той эпохи, как будет угодно читателю; г-н де Кастри, г-н де Ферзей; Сюло, главный редактор остроумной газеты «Деяния Апостолов» — все это были преданные сердца, но слишком горячие головы.

Изидор ни с кем из них не был знаком, однако благодаря его громкому имени, а также особенной любезности, с которой его встретила принцесса, все присутствовавшие протянули ему руки.

Кроме того, он принес новости от той, другой Франции, жившей за границей. У каждого из присутствовавших кто-нибудь из родственников или друзей находился на службе у принцев; Изидор всех их видел, он был словно живой газетой.

Как мы уже сказали, Сюло был остроумным собеседником.

Сюло что-то рассказывал, и все громко смеялись. В тот день Сюло присутствовал на заседании Национального собрания. Господин Гильотен поднялся на трибуну, стал расхваливать изобретенную им машину, поведал об успешном ее испытании утром того же дня и попросил позволения заменить ею все другие орудия смерти — колесо, виселицу, топор, четвертование, — попеременно приводившие в ужас Гревскую площадь.

Национальное собрание, соблазненное прелестями новой машины, уже готово было ее одобрить.

По поводу Национального собрания, г-на Гильотена и его машины Сюло сочинил на мотив менуэта «Exaudet» песенку, которая должна была на следующий день появиться в его газете.

Эта песня, которую он напевал вполголоса в окружавшем его веселом обществе, заставила слушателей так громко и искренне рассмеяться, что король с королевой, услыхали их смех еще из передней. Бедный король! Сам он давно уже не смеялся и потому решил непременно осведомиться о предмете, который мог в столь печальные времена вызвать такое бурное веселье.

Само собою разумеется, что как только один лакей доложил о короле, а другой — о королеве, то все шушукания, смех, разговоры сейчас же стихли и наступила благоговейная тишина.

Вошли две венценосные особы.

Чем более революционно настроенные умы города отказывали монархии в почтении, тем больше в узком кругу истинные роялисты подчеркивали свое уважение, будто невзгоды только придавали им новые силы. Как год 89-й был годом черной неблагодарности, так 93-й явился выражением самозабвенной преданности.

Принцесса де Ламбаль и принцесса Елизавета завладели вниманием королевы.

Граф Прованский подошел к королю засвидетельствовать свое почтение и поклонился со словами:

— Брат! Нельзя ли нам сыграть в карты приватно: только вам, королеве, мне и кому-нибудь из ваших близких друзей, — чтобы под видом виста мы могли побеседовать без помех?

— С удовольствием! — отвечал король. — Поговорите с королевой.

Граф Прованский подошел к Марии-Антуанетте, беседовавшей в это время с Шарни; барон раскланивался с королевой и говорил ей вполголоса:

— Ваше величество! Я видел нынче маркиза де Фавра и имею честь сообщить вам нечто весьма важное.

— Дорогая сестра! — молвил граф Прованский. — Король выразил желание, чтобы мы сыграли партию в вист вчетвером; мы объединимся против вас, а вашему величеству король предоставляет право выбора партнера.

— Ну что же, мой выбор сделан, — отвечала королева, сразу смекнув, что партия в вист — только предлог. — Барон де Шарни, вы будете с нами играть, а за игрой расскажете о новостях из Турина.

— Как? Вы приехали из Турина, барон? — спросил граф Прованский.

— Да. А по дороге я заехал на Королевскую площадь, где встретился с человеком, всем сердцем преданным королю, королеве и вашему высочеству.

Принц покраснел, кашлянул и удалился. Он любил недомолвки и был чрезвычайно подозрителен: прямота и искренность барона вызывали в нем беспокойство.

Он взглянул на г-на де Лашатра, тот подошел к нему, получил приказания и исчез.

Тем временем король отвечал на приветствия дворян, а также тех немногочисленных дам, которые еще бывали на вечерах в Тюильри.

Королева подошла к супругу, взяла его под руку и увела играть.

Подойдя к карточному столу, он поискал взглядом четвертого игрока, но увидал только Изидора.

— Ага! Господин де Шарни! — заметил он. — В отсутствие брата вы будете у нас четвертым; лучшую замену ему трудно было бы придумать! Милости просим!

Он жестом пригласил королеву садиться, потом сел сам, за ним — его высочество.

Королева знаком пригласила Шарни, и он последним занял свое место.

Принцесса Елизавета подошла к козетке, стоявшей за спиной короля, и, опустившись на колени, положила руки на спинку его кресла.

Игроки сыграли несколько партий, перебрасываясь ничего не значившими словами.

Наконец, убедившись в том, что все держатся от их стола на почтительном расстоянии, королева решилась обратиться к его высочеству со словами:

— Брат! Барон вам сообщил, что он приехал из Турина?

— Да, — отвечал тот, — я об этом что-то слышал.

— Он сказал вам, что граф д'Артуа и принц де Конде настойчиво приглашают нас к себе?

Король сделал нетерпеливое движение.

— Братец! — шепнула принцесса Елизавета ангельским голоском. — Пожалуйста, послушайте.

— И вы туда же, сестричка? — спросил он.

— Я — больше, чем кто бы то ни было, дорогой Людовик, потому что я больше всех вас люблю и очень за вас боюсь.

— Я также сказал его высочеству, — заметил Изидор, — что, возвращаясь через Королевскую площадь, я около часу провел в доме номер двадцать один.

— В доме номер двадцать один? — переспросил король. — А что это за дом?

— Там живет один дворянин, — отвечал Изидор, — который, как и все мы, весьма предан вашему величеству и, как все мы, готов умереть за короля; однако он энергичнее нас и потому уже составил план.

— Какой план? — поднимая голову, спросил король.

— Если я рискую своим рассказом об этом плане вызвать неудовольствие короля, то я умолкаю.

— Нет, нет, продолжайте, — с живостью перебила его королева. — Существует много людей, замышляющих какие-то козни против нас; мы слишком мало знаем таких, которые готовы были бы нас защитить; прощая нашим недругам, мы в то же время питаем признательность по отношению к нашим друзьям. Господин барон! Как зовут этого дворянина?

— Маркиз де Фавра.

— А-а, мы его знаем, — заметила королева. — И вы верите в его преданность, господин барон?

— Да, ваше величество. Я не только верю: я готов за него поручиться.

— Будьте осторожны, барон, — предупредил король. — Вы слишком торопитесь.

— У нас с маркизом — родственные души, государь. Я отвечаю за преданность маркиза де Фавра. А вот достоинства его плана, надежда на успех — о! это совсем другое дело! Я слишком молод. Когда решается вопрос о спасении короля и королевы, я не могу взять на себя смелость высказать на этот счет свое мнение.

— А в каком положении находится этот план? — поинтересовалась королева.

— Он готов к исполнению, ваше величество. Стоит королю сказать слово, подать знак нынче вечером, и завтра в это время он будет в Пероне.

Король отмалчивался. Граф Прованский судорожно сгибал и разгибал бедного валета червей, который вот-вот должен был переломиться пополам.

— Государь! — обратилась королева к супругу. — Вы слышите, что говорит барон?

— Разумеется, слышу, — нахмурившись, буркнул король.

— А вы, брат? — спросила она у его высочества.

— Я слышу не хуже короля.

— Ну и что вы на это скажете? Ведь это, как я понимаю, предложение.

— Несомненно, — молвил граф Прованский, — несомненно!

Поворотившись к Изидору, он попросил:

— Ну-ка, барон, пропойте нам эту песенку еще разок! Изидор повторил:

— Как я имел честь доложить, стоит королю сказать слово, подать знак, и, благодаря мерам, предусмотренным маркизом де Фавра, он будет через двадцать четыре часа в безопасности в Пероне.

— Ах, брат, разве не соблазнительно то, что предлагает вам барон?! — воскликнул граф Прованский.

Король стремительно повернулся к брату и, пристально на него взглянув, спросил:

— А вы поедете со мной?

Граф Прованский изменился в лице. Щеки его затряслись; он никак не мог взять себя в руки.

— Я? — переспросил он.

— Вы, брат, — повторил Людовик XVI. — Вы уговариваете меня покинуть Париж, и потому я вас спрашиваю:

«Вы поедете со мной?» — Но… — пролепетал граф Прованский. — Я ничего не знал, я не готов…

— Как же это вы не знали, если именно вы дали денег маркизу де Фавра? — поинтересовался король. — Не готовы, говорите? Да вы же по минутам знаете, в каком состоянии находится заговор!

— Заговор! — побледнев, повторил граф Прованский.

— Ну разумеется, заговор… Ведь это же заговор, заговор настолько реальный, что если он будет раскрыт, маркиза де Фавра схватят, препроводят в Шатле и приговорят к смерти, — если, конечно, вы не похлопочете о нем, как мы позаботились о господине де Безенвале.

— Но если королю удалось спасти господина де Безенваля, то он может точно так же спасти и маркиза.

— Нет, потому что то, что я мог сделать для одного, я, верно, не смогу повторить для другого. И потом, господин де Безенваль был моим человеком, точно так же, как маркиз де Фавра — ваш. Давайте-ка будем спасать каждый своего, брат, вот тогда мы и исполним наш долг.

С этими словами король поднялся Королева удержала его за полу камзола.

— Государь, вы можете согласиться или отказаться, — заметила она, — но вы не можете оставить маркиза де Фавра без ответа.

— Я?

— Да! Что барону де Шарни следует передать маркизу от имени короля?

— Пусть он передаст, — отвечал Людовик XVI, высвобождая полу своего камзола из рук королевы, — что король не может позволить, чтобы его похитили.

И он отошел.

— Это означает, — продолжал граф Прованский, — что если маркиз де Фавра похитит короля, не имея на то позволения, ему будут за это только благодарны, лишь бы это удалось сделать. Кто не выигрывает, тот просто глупец, а в политике глупость наказывается вдвойне!

— Господин барон! — молвила королева. — Нынче же вечером, сию же минуту отправляйтесь к маркизу де Фавра и передайте ему слово в слово ответ короля: «Король не может позволить, чтобы его похитили». Если он не поймет этот ответ короля, вы ему растолкуете. Идите!

Барон, не без основания принявший ответ короля и совет королевы как двойное согласие, взял шляпу, торопливо вышел, сел в фиакр и крикнул кучеру:

— Королевская площадь, двадцать один.