Глава 16. Вы называете меня настойчивым и убедительным, но все равно сопротивляетесь моим чарам на каждом шагу

 

Моя дорогая Сесиль,

Вы называете меня настойчивым и убедительным, но все равно сопротивляетесь моим чарам на каждом шагу …

Габриэль сидел в дверном проеме фолли (небольшое здание, применяемое в дворцовых и парковых ансамблях, а также в современной городской среде. Обычно это забавное или экстравагантное здание, либо здание, предназначенное для иных нужд, нежели те, на которые указывает его конструкция или внешний вид - прим. переводчика) и слушал, как, стекая по камням, журчит вода в ручье. Здание без крыши было сконструировано так, что напоминало разрушенную башенку древнего замка. В детстве он провел здесь много волнующих часов, размахивая деревянным мечом, чтобы спасти фолли от нашествия орды варваров, которые имели определенное сходство с его младшими сестренками.

Он сидел на каменной скамье, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Вечерний бриз ерошил его волосы. Они наполовину выбились из ленты, словно вуалью закрывая его рваный шрам. На нем так же были заметны и другие признаки несчастий этого дня. Его ботинки были сбиты, а рукав рубашки порван колючками ежевиками. На тыльной стороне ладони красовалась свежая царапина, а на колене болезненный ушиб.

Но самая глубокая рана, которую он получил, была в его сердце - он подслушал обмен репликами между своей матерью и Самантой.

После бесцельного блуждания по лесу в течение нескольких часов с веткой в руке в качестве подобия трости, ему, наконец, удалось найти дорогу домой. Желая пройти внутрь незамеченным, он стал обходить дом, ощупывая руками стены, пока не нашел открытое окно. Но его планы нарушились, когда через это самое окно до него донесся голос матери.

- Что было бы милосерднее, если бы мой сын умер на палубе того судна. Было бы милосерднее, если бы его жизнь закончилась легко и быстро. Тогда он не должен был бы проходить через все эти страдания. Он не должен был бы вот так жить - жалкой полужизнью, словно он человек только наполовину!

Габриэль тяжело оперся о стену и покачал головой. Слова его матери не могли ранить его. Они только подтвердили то, что он давно подозревал.

- И как удобно это было бы для вас!

Он уже отвернулся от окна, когда прозвучал звенящий голос Саманты и заставил его замереть на месте. Он поднял голову, завороженный яростью и страстью ее слов. Он отдал бы практически все, что угодно, чтобы увидеть лицо своей матери в тот момент. Он сомневался, что до этого момента кто-либо смел разговаривать с Клариссой Ферчайлд, маркизой Торнвуд, с такой откровенной дерзостью.

- Потому что он точно знает, что вы все думаете каждый раз, когда вы смотрите на него. Ваш сын, может, и слеп, миледи, но он не глуп.

Когда Саманта закончила, он едва удержался, чтобы не войти в комнату и с бурными овациями не закричать "Браво"!

- Это моя девочка, - прошептал он, осознав со следующим вздохом, насколько эти слова отражают правду.

Это был удар, от которого его сердце чуть не остановилось. Удар, который заставил его, шатаясь, уйти подальше от дома в поисках убежища в прохладном уединении фолли.

Габриэль повернул лицо к небу, которое он не мог видеть, веселое бормотание ручья раздразнивало его. Казалось, он провел большую часть своей юности, поклоняясь алтарю красоты, чтобы только влюбиться в женщину, которую он никогда не видел.

Его даже не волнует, как выглядит Саманта, в шоке осознал он. Ее красота не была связана с гладкой, как сливки кожей, щеками с ямочками или длинными густыми волосами цвета теплого меда. Она могла быть уродливой как тролль, но она все равно была для него неотразима. Ее красота шла изнутри - от ее ума, ее страсти, ее упрямой настойчивости в том, чтобы сделать его лучше, чем он когда-либо думал, что может быть.

Он больше не хотел соглашаться на что-либо меньшее. Даже его возлюбленная Сесиль оказалась ничем иным, как красивым сном, который растаял в резком свете рассвета. Может, он и не мог видеть ее, но знал, что Саманта оказывается в его сердце всякий раз, когда он находится рядом с ней.

Габриэль пошарил вокруг в поисках своей импровизированной трости. Он мог бы вернуться домой и сделать ей выговор. Саманта, без сомнения, посчитала бы, что его подслушивание - показатель очень плохих манер. Но, возможно, ее нрав смягчился бы, если он признается, что обожает ее больше жизни. Он поднялся на ноги, его губ коснулась ухмылка. Жаль, что он не увидит лицо матери, когда сообщит ей о своем намерении жениться на медсестре.

Габриэль был уже на полпути к дому, когда услышал знакомый лай, идущий из леса.

- Что за дьявол? - вырвалось у него, а потом нечто маленькое и упругое с разбегу налетело на его ноги и едва не уронило.

Но даже неуклюжий энтузиазм Сэма не мог испортить хорошее настроение Габриэля.

- Когда-нибудь ты меня просто убьешь, - упрекнул он пса, с помощью ветки восстанавливая равновесие.

Он продолжил путь к дому, слыша, как собака носится вокруг него, отчаянно лая и делая каждый его шаг потенциально опасным.

- Что ты пытаешься сделать, Сэм? Разбудить покоящихся на кладбище?

Вместо ответа собака вцепилась зубами в кончик ветки и чуть не вырвала ее из руки Габриэля. Тот попытался освободить свою - трость, но собака не сдавалась. Пес крепко сжимал палку зубами, так что они глубоко погрузились в дерево, и издавал глухое горловое рычание.

Сердито выругавшись, Габриэль опустился на колени в мокрую от росы траву. Но вместо того, чтобы прыгнуть в руки хозяина, как тот ожидал, колли вцепился зубами в уже порванный рукав Габриэля и потащил его, чередуя рычание и скулеж.

- Ради Бога, в чем дело? - Габриэль попытался обхватить собаку руками, но Сэм не дался, трясясь и брыкаясь, словно был диким зверем.

Габриэль нахмурился. Маленький колли терпеть не мог оказываться на улице после наступления темноты. К этому времени он обычно уже сворачивался клубочком на подушке Габриэля и довольно храпел. Почему он внезапно решил пойти в лес в полном одиночестве, да еще ночью? Какие у него могли быть причины?

Тихий и вкрадчивый внутренний голос Габриэля замкнул кольцо рассуждений и привел его к несомненной истине. Сэм мог оказаться ночью в лесу, только если бы сопровождал кого-то. Кого-то, кто мог пойти на поиски Габриэля. Например, Саманту.

Игнорируя то, что пес неистово брыкается в его руках, Габриэль принюхался к собачьему меху. Достаточно сильный и безошибочный аромат лимонной вербены ощущался в его шелковистой шкуре. Но бодрящую свежесть аромата почти поглотил другой, горьковатый и мрачный.

Это был запах дыма.

Габриэль резко встал, принюхиваясь к воздуху. Кто-нибудь другой, возможно, отнес бы намек на запах пепла к дыму, струящемуся по дымоходу. Но легкие Габриэля этот запах заполнил темной пеленой страха.

Собака выскользнула от его рук. Отчаянно тявкая, Сэм промчался на несколько футов в лес, затем бросился назад под ноги Габриэля, словно прося следовать за ним.

Габриэль стоял, разрываясь между домом и лесом. Ему нужна была подмога, но он нужен был Саманте, и он даже не мог оценить, сколько времени потерял, пытаясь понять сигналы собаки.

В конце концов, он повернулся, как он надеялся, в направлении дома и проревел во всю мощь своих легких: - Пожар! Пожар!. Он мог поклясться, что слышит звук открывающейся двери и испуганный женский голос, но у него не было времени задерживаться и проверять.

- Веди меня к ней, Сэм! Веди! - скомандовал он, следуя за неистовым собачьим лаем.

Не нуждаясь в дальнейших поощрениях, Сэм рванулся в лес. Габриэль шел за ним, круша все на своем пути и размахивая веткой-тростью как мечом.

 

Не обращая внимания на колючую ежевику и жалящие удары веток в лицо, Габриэль ломился через лес так, словно был диким зверем. Он не раз падал, спотыкаясь о гнилые стволы упавших деревьев и торчащие из земли корни. Но тут же вставал и продолжал идти, останавливаясь каждые несколько шагов, чтобы прислушаться к звенящему лаю Сэма.

Если он слишком отставал, то собака возвращалась к нему, словно желая удостовериться, что он все еще идет за ней. С каждым шагом Габриэля запах дыма становился все сильнее.

После изнуряющего рывка через подлесок он вдруг вышел на открытое место и остановился. Он поднял голову, прислушиваясь, но до него донеслись только мирные звуки ночного леса. Борясь с паникой, он сосредоточился сильнее и, наконец, поймал лай Сэма - отдаленный, но все-таки слышимый. Габриэль пошел в его направлении, одержимый желанием найти Саманту, прежде чем собаке придется снова возвращаться к нему.

Дым теперь был уже не запахом, а ощутимой пеленой, плотной и удушливой. Габриэль мчался через нее вслепую, когда его ветка ударилась во что-то неподвижное и развалилась надвое. Он отбросил ее в сторону. Отодрав занавес из переплетений плюща, он провел ладонью по грубо-высеченной поверхности. Каменная стена была настолько горячей, что он отдернул руку.

Он, должно быть, добрался до старой конюшни на самом краю поместья Ферчайлдов. Ее строения были заброшены еще до того, как он родился.

- Саманта! - закричал он, обезумев от собственного открытия.

Сэм же просто заливался лаем и был близок к истерике. Габриэль пошел на звук открывающейся двери. Пес влетел внутрь конюшен, и Габриэль понял, что у него нет иного выбора, кроме как пойти следом. Он не мог позволить себе ждать, пока его слуги найдут их. Он был единственной надеждой Саманты.

Глубоко вздохнув, он ринулся за собакой. Он услышал потрескивание пламени, лижущего старинные балки у него над головой. Клубы дыма глубоко проникли в его легкие, стремясь вытеснить из них весь воздух.

- Саманта! - хрипло закричал он, молясь, чтобы она смогла его услышать.

Он сделал всего несколько шагов, когда услышал громкий треск. И прежде, чем он мог вскинуть руку в защите, что-то тяжелое сильно ударило его по виску.

Габриэль начал падать внутрь конюшни, но, коснувшись земли, он вдруг вернулся на качающуюся палубу - Виктории, над его головой засвистела шрапнель, и резкое зловоние стреляющего орудия обожгло его ноздри. Кровь текла по его лицу, затекая в глаза и рот, а когда он поднял гудящую от боли голову, то увидел, словно в замедленном повторе, Нельсона, падающего на палубу с недоуменным выражением лица.

Руки Габриэля сжались в кулаки. Нельсон погиб на его глазах. Саманта не должна.

Собрав последние силы, он поднялся на ноги и поднял руку, защищая лицо от горящих угольков, дождем льющихся с чердака. Лай Сэма превратился в тонкое хныканье, устрашающе казавшееся человеческим.

Частично ныряя в дым, словно в воду, наполовину пробираясь ползком, Габриэль стал с трудом продвигаться на звук. Что-то хрустнуло под его ботинком. Когда он потянулся вниз и нащупал раздавленную оправу очков Саманты, у него чуть не остановилось сердце.

Но потом его руки сомкнулись на чем-то теплом и мягком. Он подтянул безвольное тело Саманты к себе, и его руки задрожали от облегчения, когда он почувствовал на своем лице ее слабое дыхание.

- Держись, ангел, - прошептал он, с силой прижимаясь губами к ее лбу в жарком поцелуе. - Просто держись за меня, и все будет в порядке.

Взяв ее на руки, как ребенка, он рванулся туда, откуда пришел, надеясь, что Сэм последует за ним. В тот момент, когда он, спотыкаясь, выбрался наружу, за его спиной с адским ревом рухнула конюшня, и жаркая волна взрыва чуть не сбила Габриэля с ног.

Он не замедлял свои размашистые шаги, пока они достаточно не удалились от удушающего облака из дыма и пепла. Саманта вдохнула свежего вечернего воздуха и начала кашлять - хриплый, агонизирующий звук рвался из глубины ее груди. Упав на колени на покрывало из мокрых листьев, Габриэль стал укачивать ее. Ее щека у него под рукой была теплой, но он не знал, какого она цвета. Чуть не умирая от каждого ее мучительного вздоха, он ждал, пока болезненные судороги кашля пройдут.

Что-то влажное и холодное толкнулось в его руку. Пошарив, рука Габриэля зарылась в мех Сэма. Он мягко погладил колли, пытаясь успокоить сильную дрожь, которая сотрясала собачье тело.

- Ты самый лучший пес на свете, Сэм, - сказал он, хотя его зубы тоже стучали от шока. - Как только мы вернемся домой, я отдам тебе все мои оставшиеся сапоги. Черт, я даже куплю тебе твою собственную пару, если захочешь.

 

Когда Саманта медленно открыла глаза, то увидела Габриэля, нависающего над собой, его лицо было напряженно от волнения. Даже со шрамом на щеке и весь измазанный сажей, он был самым красивым зрелищем, которое она когда-либо видела.

- Я видела вас, - хрипло выдавила она, нежно стирая пятно сажи с его щеки. - Светило солнце, и вы улыбались мне, как раз перед тем, как все вокруг потемнело.

Он попытался улыбнуться, но потом другая эмоция искривила его рот. Он спрятал лицо у нее в волосах, обнимая так, словно больше никогда не отпустит. Саманта тихо застонала от ощущения правильности того, что она снова в его руках.

- Вам больно? - Он опустил ее к себе на колени и быстро провел руками по ее рукам и ногам. - Вы сломали себе что-нибудь? Обожглись?

- Не думаю. - Она покачала головой и вздрогнула от сильной боли, прострелившей шею. - Но у меня болит голова.

- У меня тоже, - признался он грустным смешком.

Саманта впервые заметила у него на левом виске глубокую кровоточащую рану.

- Ох! - выдохнула она, ее глаза наполнились горячими слезами, когда она поняла, как близко была к тому, чтобы потерять его. - Я искала вас. Меня испугали летучие мыши. Я уронила лампу. Это я виновата.

Его глаза сверкнули на нее из неровных теней.

- Думаю, нам придется удержать из вашего жалования стоимость конюшни, не так ли? Вам, вероятно, потребуются несколько лет работы, чтобы выплатить мне долг.

- Как вы нашли меня? - спросила она, ее дыхание и слова стали более свободными.

- Мне немного помогли.

Следуя за его кивком, Саманта подняла голову и всего в нескольких футах от себя обнаружила Сэма, который лежал, свернувшись клубочком в куче листьев, и все еще нервно принюхивался. Его шерсть была вся в саже, а в нескольких местах даже опалена до черноты.

- Вы говорили мне, что однажды он может стать спасителем для меня, - сказал Габриэль. - Вы были правы.

- Он мог стать для вас убийцей! - Саманта сжала руку в кулак и слабо ткнула его в плечо. - Никто не говорил вам, что слепые не должны врываться в горящие здания?

- Предполагаю, что вы сейчас отругаете меня за то, что я был таким идиотом.

Она отчаянно замотала головой, игнорируя вновь прострелившую ее боль.

- Не идиотом. Героем.

Она погладила его щеку, провела по рваному шраму на ней, и слезы полились из ее глаз.

- Моим героем.

С трудом переглотнув, он перехватил ее руку и поднес к губам кончики пальцев.

- Ах нет, это вы - героиня, моя дорогая. Даже с наполовину таким свирепым капитаном, как вы, Нельсон мог бы гнать Наполеона назад до самого Парижа.

- Зачем вы говорите такие глупости? Я потерпела поражение от гнилой лестницы и насеста летучих мышей.

- Я имел в виду гораздо более грозного соперника. Мою мать.

Саманта моргнула, медленно осознавая его слова.

- Вы слышали?

- Каждое изумительное слово. Это было все, что я мог сделать, не вызывая вас на бис.

Нечто особенное в выражении лица Габриэля заставило Саманту затаить дыхание. Она видела его насмехающимся, саркастичным, раздраженным и удивленным за время своей работы, но она никогда не видела таким… решительным.

- Прятаться за окнами и подслушивать очень невоспитанно, знаете ли, - сообщила она. - Даже если вы являетесь слепым.

Он покачал головой.

- Я знал, что я не смогу вечно избегать головомойки. Я когда-нибудь говорил, как сильно восхищаюсь вами, мисс Викершем?

Она издала нервный смешок.

- Должна признаться, нет. И в этом нет необходимости. Я совершенно довольна своим собственным отношением к себе. У меня нет потребности или желания, чтобы мной восхищались.

Его рука прошлась по ее волосам.

- А как насчет обожания? Вы хотели бы, чтобы вас обожали?

Ее сердце застучало в груди, подобно грому. Вероятно, она сказала слишком рано. И, вероятно, уже получила смертельную рану в сердце.

- Определенно, нет! Только глупые девчонки, чьи пустые головы заполнены романтическими бреднями, тоскуют по такому вниманию.

- А по чему тоскуете вы… Саманта? - И прежде, чем она смогла упрекнуть его за то, что он назвал ее по имени, его теплая ладонь легла на изгиб ее щеки. - Нет ли чего-то такого, что вы хотите так сильно, что вам становится больно?

Его большой палец задел ее пухлые губы, губы, которые до боли хотели его поцелуя.

- Вы, - беспомощно прошептала она, обнимая его рукой за шею и опуская его рот к своему.

Несмотря на привкус сажи и слез, это был самый сладкий поцелуй, который когда-либо знала Саманта. Габриэль перестал сдерживаться. Он обнял ее, его язык захватил ее рот, зажигая еще более ненасытный огонь, чем тот, которого они только что избежали. Ради того, чтобы почувствовать на вкус его пламя, Саманта охотно рискнула бы даже сгореть дотла.

Он положил ее на постель из листьев и отстранился, словно тень из сна. Она закрыла глаза, слишком желая, чтобы он присоединился к ней в темноте.

Оторвавшись от ее рта, он поцеловал ее и провел носом по чувствительной коже горла, глубоко вдыхая ее запах, как будто она пахла самыми сильнодействующими духами в мире, а не дымом и лимоном.

- Не могу поверить, что я едва не потерял вас, - хрипло произнес он, касаясь губами пульсирующей жилки на ее горле.

Она вцепилась в его широкие плечи, отдаваясь волнам восхитительного океана ощущений.

- Я думаю, что Беквит должен нанять вам другую медсестру. Вероятно, он даже смог бы убедить вдову Хоукинс вернуться и ухаживать за вами.

Она почувствовала, как Габриэль вздрогнул, но не знала, от смеха или ужаса.

- Прикуси язык, женщина. Он поднял голову, в его глазах сверкнули дьявольские искорки. - Или лучше, позвольте мне сделать это.

Когда его рот снова склонился к ней, Саманта смело разрешила ему делать все, что он хочет. Он брал с ее губ сладострастные поцелуи один за другим, пока она не потеряла дыхание от желания, а его собственное дыхание не стало тяжелым и частым. Она едва понимала, что его бедра стали двигаться в танце гораздо более провоцирующем, чем тот, что у них был в бальном зале.

Но она не могла не обращать внимания на волны удовольствия, которые стали проходить по нижней части ее тела. Она попыталась втянуть ртом воздух, не разрывая поцелуя, когда он потерся ноющей выпуклостью между ее ног. Было шокирующим и волнующим ощущением, наконец, ощутить ту часть его тела, которая ранее так четко вырисовывалась из-под его бриджей, и точно знать, что он собирается с ней делать.

Ее колени раздвинулись под юбкой. Его рука накрыла ее там, стремясь прикоснуться через толстые слои шерсти и льна.

Саманта стонала и извивалась под его грубоватыми ласками, ошеломленная тем, какой стала бесстыдной, и как она словно горит в огне, когда его нежные пальцы касаются ее обнаженной плоти. Когда он убрал руку, ей захотелось плакать от разочарования. Но потом она почувствовала, как что-то скользнуло ей под юбку. Его пальцы заскользили по ее шерстяным чулкам, прошлись мимо подвязки и направились к шелковистой поверхности внутренней части ее бедра с такой нежной настойчивостью, что она не могла сопротивляться.

Ощутив, что кончики его пальцев коснулись завитков у нее между ног, Саманта спрятала лицо у него на груди, захваченная внезапным и невыносимым смущением.

Его прикосновение больше не было грубоватым, оно было изыскано нежным. Его пальцы касались ее возбужденной плоти, словно языки пламени, растворяя ее опасения и страхи в горячем приливе нектара.

Габриэль застонал.

- Я знал, что если бы смог забраться под ваши скромнейшие юбки, то смог бы доказать, что вы не сделаны изо льда. Тайте, мой ангел, - прошептал он, дразня ее ухо языком и глубоко погружая длинный палец в ее медовую мякоть.

Она застонала, ее тело беспомощно сжалось, обхватывая его исследующий и распутный палец, который она не могла остановить. Она всегда знала, что у него репутация искусного любовника, но не думала, что он может знать ее тело лучше ее самой и окажется способен сфокусироваться на ее удовольствии, при этом исключая свое собственное.

Цену его выдержки выдавало его прерывистое дыхание и затвердевшая плоть, упирающаяся ей в бедро.

Он добавил к своему пальцу еще один, мягко заставляя ее лоно растягиваться и одновременно проводя туда-сюда подушечкой большого пальца по затвердевшему комочку плоти в соцветии ее влажных завитков, приводя его к восхитительному пульсирующему ощущению.

Его ловкие пальцы продолжали доставлять ей к удовольствию, пока она не стала корчиться и поскуливать уже почти без связи с желанием, которым она раньше не подозревала, что обладает. Темная волна блаженства поднялась в ее сознании. И когда она обрушилась, посылая через ее тело бесконечный поток первобытного экстаза, он крепко поцеловал ее, перехватывая ртом ее прерывистый вскрик.

Его поцелуй медленно слабел, словно стараясь смягчить восхитительные толчки, сотрясающие ее тело.

- Мне так жаль! - выдохнула она, когда, наконец, обрела способность говорить.

Габриэль нежно убрал с ее лба мокрую от пота прядку волос.

- Жаль что?

- Я не хотела быть такой эгоисткой.

Он захихикал.

- Не будьте смешной. Я наслаждался этим почти так же, как и вы.

- Правда?

Он кивнул.

Ободренная его признанием, Саманта опустила руку между ними и погладила по всей длине неопавшее доказательство его желания через замасленную замшу его бриджей.

- Тогда вы, вероятно, насладитесь этим еще сильнее.

Габриэль со свистом втянул воздух.

- Уверен, что так и было бы, - сказал он, с трудом выдавливая слова сквозь сжатые зубы, - но боюсь, мне придется подождать.

- Почему?

Он запечатлел нежный поцелуй на ее недовольно надутых губах.

- Потому, что у нас сейчас будут незваные гости.

Все еще наполовину одурманенная полученным удовольствием, Саманта села в его руках, но услышала только звуки чего-то большого и неуклюжего, с грохотом продирающегося через подлесок.

Габриэлю удалось одернуть ее юбку как раз к тому времени, когда из леса вылетел Беквит, за ним тут же появились Питер и Филип.

- Слава Богу, с вами все в порядке, мой лорд! - воскликнул дворецкий, махнув фонарем по направлению к ним обоим.

- Когда мы увидели, что конюшни обрушились, то испугались самого худшего.

- Святой Христос, Беквит! - Габриэль вскинул руку, заслоняясь. - Почему бы вам не убрать этот проклятый свет от моих глаз? Вы слепите меня!

Ошеломляющая тишина осознания упала, как только все, включая Габриэля, осознали, что именно он только что сказал.