Древнейшие письменные источники донесли до нас наименование Инь, относившееся к одному из крупных племенных коллективов, который возник во II тысячелетии до н.э. в бассейне среднего и нижнего течения Хуанхэ. Усложнившаяся жизнь иньского союза племен привела к появлению зачатков письменности, первоначально использовавшейся для целей культа. Эта письменность была примитивного, в основном пиктографического характера, но тем не менее в ней уже можно увидеть прообраз иероглифической письменности, легшей в основу и современной китайской иероглифики.
Подъем производительных сил был вызван главным образом переходом к использованию металла, но вместе с тем усовершенствованием в области огранизации трудового процесса: разграничением общественных функций и выделением организаторов производства в виде института военных вождей, жречества, (деятельность которого на том уровне развития была непосредственно связана с хозяйственной жизнью) и общинного совета старейшин. Аногеем общественных сдвигов явилось возникновение рабства.
При экологической специфике Северного Китая, в условиях лесистых плоскогорий и холмистых склонов, земледелие было возможно лишь по речным поймам, вдоль рек—там, где местность позволяла дренировать излишки осадков. Во второй половине II тысячелетия до н.э. в Северном Китае — от Ганьсу до Шаньдуна и от Хэбэя до Хупапи и Цзянси—по берегам рек появляются, как показывают археологические раскопки последних десятилетий, поселения раннегородского типа — носители бронзовой индустрии. Эти «городские очаги» представляют собой комплексы родственно-соседских общий (или переходных к ним от родственно-родовых), объединяемых по экономическому признаку вокруг обнесенных стенами «городов». «Раннегородские» поселения эпохи Ивь были открыты прежде всего в области Хэнань, но найдены также в других областях (в Шаньдуне, Шаньси, Хубэе, Шеньси). Наиболее многочисленны они в пределах центральной равнины (в Хэнани и на юге Хэбэя, вплоть до р. Xyaй и Шаньдупа). Граница их распространения на юге доходит до средней Янцзы, где в районе южнее озер Дунтин (Хунань) и Иоян (Цзянси) найдены два «города» того же типа, что и в Хэнани. Особый интерес представляют недавние раскопки обнесенного мощной стеной поселения с «дворцовым» комплексом иод г. Xyaнни (Хубэй), датируемого II тысячелетием до н.э. Такие «города» (размером примерно до 6 кв. км) строились по определенному плану, с монументальными зданиями дворцово-храмового типа, с ремесленными кварталами, бронзолитеиными мастерскими. Различие в погребальном инвентаре свидетельствует о возникающем в это время имущественном неравенстве. Массовые умерщвления и жерткоприношения рабов из военнопленных составляют характерную особенность этих обществ.
В масштабе небольших областей, охватывающих одну или несколько территориальных обпит (городов), складывались первичные очаги зарождении цивилизации. Это объединение соподчиненных общин диктовалось как хозяйственными нуждами (например, необходпмостыо коллективных усилии для борьбы с наводнениями), так и военными (наступление периода жесточайших войн свидетельствует о возросшем богатство общин). Имущественное расслоение привело к тому, что семья «взрывала» род, и на место родственно-родовых отношений приходили родственно-семейные. На первый план в этих переходных городских обществах под внешней оболочкой борьбы родов за престиж выступали имущественные и возникающие классовые антагонизмы. Такие протогородскио территориальные общины становились полем образования раннеклассовых обществ.
В конце II тысячелетия до н.э. во главе довольно крупного этнически однородного объединения, конгломерата городских обществ, встало наиболее сильное из них — Шанской. Его предводитель обладал чрезвычайными военными полномочиями и назывался еаном (термин ван стал в дальнейшем титулом царя, который также исполнял функции верховного жреца).
Об общине и городе Шан мы узнаем из древнейших на территории Китая письменных памятников, обнаруженных при раскопках около деревни Сяотунь, в районе Аньяна (в Хэнани), и из других материалов раскопок. Основными источниками по данному периоду являются надписи. Но так как они написаны очень архаическим письмом, которое до сих пор читается ненадежно, и по содержанию представляют ритуально-магические тексты, то для характеристики социального строя из них можно извлечь очень немногое. Данные эти спорные, что приводит к большим разногласиям среди историков в оценке характера шанского общества(Ученым пеизвестно, как произносились письменные знаки на гадательных костях и шанской бронзе. Поэтому все приведенные ниже звучания являются условными, представляя собой современные чтения тех иероглифов, с которыми исследователи отождествляют соответствующие иньские знаки.).
Рассматриваемые здесь первые письменные памятники датируются XIII—XI вв. до н.э.(Радиокарбонный анализ слоя, где были обнаружены гадательные кости с надписями, дал дату: 1115 ± 90, т.е. XII в. до н.э.), тем же временем, к которому относится и вскрытое в районе Аньяна большое протогородское поселение с остатками бедных землянок, подобных неолитическим жилищам, и фундаментами больших строений с бронзовыми основаниями колонн. В пределах поселения обнаружены литейные мастерские и печи. Вблизи него были найдены могилы, различающиеся по инвентарю погребений — от простых, лишенных оружия и бронзовой утвари, до огромных подземных усыпальниц(Радиокарбонная датировка одной из них: 1085 ± 100 г. до н.э.) напоминающих усеченные пирамиды, обращенные вверх основанием, с широкими подъездными дорогами, спускающимися посередине каждой из сторон этих подземных сооружении к погребальной камере, заполненной драгоценной утварью, оружием, украшениями, нефритом и золотом. В этих могилах (которых очень немного) найдены сотни скелетов умерщвленных людей, а рядом — целые поля погребений обезглавленных рабов со связанными за спиной руками и ямы с их отрубленными головами, исчисляющимися тысячами; здесь же захоронены колесницы с лошадьми и возничими. Помимо нескольких больших могил, раскопанных под Аньяном, найдены две подобные усыпальницы шанского времени около г. Иду (п-ов Шаньдун) — с десятками погребенных вместе людей и захоронениями лошадей и колесниц, с именными бронзовыми секирами — регалиями правительской власти, принадлежавшими, видимо, главе местного «нома». Там же обнаружена и могила среднего размера с несколькими умерщвленными рабами. Обращает па себя внимание одна из средних могил, рядом с городом шанского времени под Хуанпи (область Хубэй), где возле захоронения покойника в двойном деревянном резном гробу находилось свыше 60 предметов, в том числе бронзовое оружие и сосуды, и здесь же — три скелета сопогребенных людей.
Как было показано в предшествующих лекциях, человеческие жертвоприношения были не редкостью на ранней стадии древнего общества. Все же по громадным масштабам таких жертвоприношений шанское общество на первый взгляд кажется выходящим из ряда типологически ему подобных. Но различие состоит только в том, что ближневосточные военачальники просто убивали пленных сразу после сражения, а шанские ненадолго оставляли их в живых и превращали обычную для ранней древности резню в религиозный ритуал. Причина, однако, в обоих случаях была одна и та же: неспособность господствующего класса использовать большие массы пленных в производстве при все еще примитивных средствах вооруженного насилия.
Важнейшим центром шанского общества, видимо, был Аньян, а самая интересная находка здесь — это архив оракула, или так называемый Иньский оракул, где обнаружено более 100 тыс. надписей на лопаточных костях животных и панцирях черепах, из которых 41 тыс. опубликована. Эти кости и панцири служили для гадания. На них выдалбливали углубления, а затем подвергали обжигу, и по образовавшимся трещинам жрец — как правило, сам ван — определял тот или иной ответ божества на заданный вопрос: об успехах предстоящей войны или охоты, о сельскохозяйственных работах и дожде, о градостроительстве и человеческих жертвоприношениях богам и духам предков вана и т.п. Например, надписей о массовых жертвоприношениях людей к настоящему времени обнаружено около 2 тыс. На кости или черепашьем панцире около «священной» трещины выцарапывалось содержание вопроса и ответа-предсказания, ставилась дата гадания, иногда потом делалась запись о том, сбылось ли предсказание. Так из записей для практических нужд, т.е. из сводов предзнаменований и подборок дат, постепенно выросли первые исторические хроники.
Надписи эти составлены рисуночным письмом, в котором изображения подвергались довольно сильной схематизации, и это позволяет думать, что ему предшествовало письмо более раннее.
И действительно, на шанскои бронзе есть знаки-рисунки, отражающие более примитивную форму письма. В соответствии с характером древнекитайского языка, в котором грамматические отношения выражались не префиксами и суффиксами, а почти исключительно порядком расположения основ, древнекитайское письмо состоит сплошь из идеографических знаков в прямом или переносном употреблении: чисто фонетические (слоговые) знака здесь не выработались(Однако в китайской письменности можно было, например, к знаку «сердце», обозначающему различные понятия, связанные с чувствами» прибавить «ребусный» знак «восходящего солнца», который может читаться ба[к] — «белый», и тем самым придать составному знаку «сердце + белый» значение па, что значит «бояться».).
Образование и сохранение этой очень сложной системы письменности объясняется особенностями китайского языка: односложные слова не расчленялись на морфологические элементы из отдельных фонем, поэтому китайская письменность не пошла по пути создания буквенных (алфавитных) обозначений. Чисто слоговая письменность не позволила бы различать на письме многочисленные омофоны китайского языка (в устной речи для этого использовались музыкальные тоны). Китайский письменный знак должен был соответствовать только одному односложному слову.
Исследование сяотуньских гадательных надписей затрудняется тем, что фонетические реконструкции древнекитайского языка не идут далее середины I тысячелетия до н.э., да и они вызывают сомнения. Полагают, что в оракульных надписях отсутствуют знаки, записывающие конкретное звучание языка. Знаки гадательных надписей были напоминательными (мнемоническими) и понятийными (идеографическими), т.е. передавали понятия независимо от звучания соответствующего слова.
При всей разобщенности политических номовых центров (входивших в военно-культовый союз, который не был объединенным государством) письменность в «обществе гадательных костей» была тем не менее, по-видимому, для всех одна. Скорее всего ее распространял культовый иньский союз (рудимент стадиально предшествующего типа объединений), хотя, возможно, изобретена она была не только и не обязательно именно шанцами, выделившимися в свое время из иньского племенного союза как наиболее устойчивая его часть. Изучение знаков-рисунков на яншаоской и луншаньской керамике наводит некоторых исследователей на мысль об иных гипотетических очагах зарождения протоиероглифической письменности. Недавние же находки на керамике и литейных формах из Учэна (в районе оз. Поян в Цзянси) десятков графических знаков, отличных от сяотуньских и более древних, чем они, дают возможность предполагать, что их создателями могли являться южные племена, обитавшие в бассейне среднего течения Янцзы. У ученых есть предположения и о возможности существования в период Инь у каких-то этнических общностей бассейна Хуанхэ (возможно, чжоусцев) зачатков и еще какой-то письменности.
Аньянские гадательные надписи, как уже сказано, трудны для понимания. Идеограммы гадательных надписей недостаточно однозначны, далеко не все они расшифрованы. Одни и те же знаки имели разное значение в зависимости от контекста. Не всегда знаки удается свести к позднейшим иероглифам, терминология гаданий содержит много непонятных нам, условных, в том числе магических, обозначений; сложно отождествить, например, упоминаемые в надписях «страны света», надежно перевести социальные и политические термины и т.п. Учитывая все это, не приходится удивляться расхождениям в толковании учеными гадательных текстов из Сяотуня и различию исторических реконструкций описываемого периода.
И все же из гадательных надписей аньянского архива удалось получить некоторую сумму сведений. Так, стало известно, что главным лицом — военным вождем, верховным жрецом и организатором производства «общества гадательных костей» — являлся правитель «города Шан», носивший титул вана. От его имени нередко задаются вопросы гадателям, он же, как правило, толкует ответы божества. Вопросы надписей касаются многих «городов» (и) и общинных объединений (фан). Среди них выделяются шанские поселения: «город (или города) Шан» (Шан и), «главный (или великий) город Шан» (да и Шан), «центральный Шан» (чжун Шан), наконец, просто «Шан» как топоним и этноним. Это может свидетельствовать о том, что местоположение оракула, т.е. древний «город» конца II тысячелетия до н.э., в пределах которого он был обнаружен, не был ни резиденцией вана области Шан, ни политическим центром того объединения» во главе которого стоял шанский ван как главный военный предводитель. Что касается самого культового оракульного центра, являвшегося межобщинным и межплеменным, то он явно не назывался «Шан». Судя по свидетельству литературных памятников, он скорее всего именовался «Инь». Если с этим согласиться» то можно было бы понять тот парадоксальный и до сих пор не объясненный факт, что постоянно упоминаемый позднейшими источниками топоним и этноним Инь, давший название древнейшему периоду истории Китая («Иньский Китай»), ни с одним из знаков аньянских надписей не отождествляется, хотя среди них обнаружены условные имена почти всех так называемых «иньских правителей» из дошедшего до нас в версии позднейшего историка Сыма Цяня царского списка династий Инь(Согласно традиционной китайской историографии, «династия Инь» правила в Китае во II тысячелетии до н.э.; традиционные ее даты — 1766—1122 гг. до н.э.— не противоречат археологическим данным; вообще же следует отметить, что точная датировка событий древней истории Китая начинается лишь с 841 г. до н.э.). Что же касается названия «Шан», то оно встречается как на гадательных костях из Аньяна, так и в нарративных памятниках в качестве наименования политического объединения и его политического центра, а также как этноним и топоним, отождествляясь с «династией Инь» и являясь как бы ее вторым равноценным наименованием. Полагая, что оракульный центр в Аньяне назывался Инь, мы находим достаточно логическое объяснение отсутствию знака Инъ в текстах оракула: естественно, что обращающиеся к оракулу не вопрошали о нем самом. Могло иметь место и табуирование названия оракула. Возможно, что Инь было также самоназванием племени или союза племен в бассейне Хуанхэ.
Шанское общество находилось на грани медно-каменного и бронзового веков. Прочная оседлость отличает шанские поселения описываемой эпохи (т.е. периода «гадательных костей»: XIV—XI вв. до н. э.) от всех предшествующих. В так называемом Иньском Китае произошло второе крупное общественное разделение труда (на земледельцев и специализированных ремесленников). Земледельческие орудия труда все еще оставались неолитическими. Основная часть вопросов к оракулу касается видов на урожай, что указывает на большое значение земледелия для «общества гадательных костей», включавшего в себя не только шанцев (надписи донесли до нас десятки этнонимов, в том числе и чжоу—будущих завоевателей шанцев). Как и луншаньцы, шанцы возделывали сорго (гаолян), ячмень, различные виды пшеницы, просо, пайзу, вид конопли со съедобными зернами. Главными сельскохозяйственными культурами были просо, пшеница, чумиза и гаолян. Нет полной ясности, был ли известен шанцам рис, но если и был, то только суходольный, ибо ирригация еще не существовала и урожай целиком зависел от дождя; о чем имеются прямые свидетельства гадательных надписей. Кроме небольших дренажных канав, известных еще по раскопкам раннеиньского городища под Чжэнчжоу (Хэнань), никаких следов искусственного орошения археологические раскопки, как и надписи, не выявляют ни у шанцев, ни у других «городов-общин» и племен, располагавшихся во второй половине II тысячелетия до н.э. в поясе плодородных долин бассейна Хуанхэ. Основной принцип практиковавшихся гидротехнических мероприятий заключался в регулировании стока рек с помощью водоотводных протоков,! При раскопках под Аньяном была обнаружена система меридиональных каналов 40—70 см шириной, около 120 см глубиной при максимальной длине 60 м. Кроме злаков были известны различные садово-огородные культуры, выращивались тутовые деревья для разведения шелкопряда. Наряду с холстом изготовлялись шелковые ткани. Этим занимались только женщины. Разделение труда между женщинами и мужчинами было очень чётким.
Скотоводство играло немалую роль в жизни «общества гадательных костей». Разведение быков, овец и упряжных коней для колесниц стало важным занятием. Единовременные жертвоприношения крупного рогатого скота достигали сотен голов (300—400). На гадательных костях употреблялись специальные знаки для обозначения жертвоприношения «ста быков», «ста свиней», «десятка свиней», «десятка баранов», «десятка белых свиней». Распри из-за пастбищ были одной из причин войн шанцев с coседями.
О важном значении не только скотоводства, но и охоты говорит преобладание животных орнаментальных мотивов и сюжетных композиций на шанской бронзе — ритуальных сосудах и оружии. Поражает реалистичность изображения шанцами зверей, о которой можно судить по бронзовым сосудам в форме тигра, слона, носорога, буйвола, совы и т.п. Флора и фауна бассейна Хуанхэ отличались в те времена исключительным богатством и разнообразием. Здесь росли ива, вяз, дикая слива и груша, каштан, кедровая сосна и кипарис. Низкорослые леса и болота Северного Китая изобиловали птицей, рыбой, крупной и мелкой дичью. В районе Аньяна найдены кости оленя, тигра, медведя, барса, носорога, буйвола, пантер, антилоп, слонов, кабанов, тапиров, обезьян, лис, волков, барсуков и зайцев. Надписи говорят о больших облавных охотах, причем забитые олени и кабаны считались на «десятки». Единовременная добыча оленей, например, могла превышать 300 особей. Во время одной из обычных охот были добыты «164 волка, 40 оленей и 1 тигр». Охоты носили коллективный характер, в них участвовало все взрослое население.
Существовали довольно крупные ремесленные мастерские медников, косторезов, каменотесов, керамические, деревообрабатывающие и др. Их археологи обнаружили как в районе Аньяна, так и в других раннегородских поселениях шанской эпохи, в частности под г. Лояном, г. Чжэнчжоу (Хэнань) и г. Цинцзяном (Цзянси). Получило развитие монументальное строительство, и в частности градостроительство; последнее было одной из важных функций вана, который должен был соответственно располагать достаточно большими материальными и людскими ресурсами. Но самым главным ремесленным производством было бронзолитейное. Из бронзы изготовляли всю ритуальную утварь, предметы вооружения, детали колесниц и отчасти орудия труда. Археологи нашли квартал шанских металлургов с остатками их жилищ и кладбищем, где литейный инвентарь составлял характерную особенность погребений. О подлинном профессионализме ремесленников и высоком искусстве изготовления сплавов бронзы свидетельствуют находки разнообразных по форме и сложных по технике литья (с применением разнообразных форм и литья по восковым моделям) ритуальных сосудов, отдельные экземпляры которых достигали веса более 875 кг. Видимо, первоначально танцы были хранителями секретов литейного искусства и монополистами бронзолитейного дела в Иньском Китае. Ритуальная утварь, вероятно, изготовлялась для дома вана и храмов. Из надписей известно о существовании специальной категории ванеунов (ремесленников вана), а также гунчэней, дичэней (храмовых ремесленников). Другие ремесленники — вогуны, гуны, догуны, — возможно, работали на общину.
Знак Шан передает понятие «торговля, торговать»; вероятно даже, что это не первоначальное его значение, а производное: от изображения каких-то изделий шанцев, скорее всего бронзовых. Быть может, такое развитие значения иероглифа указывает на особые функции шанцев как посредников в межобщинном и межплеменном обмене; эти функции могли способствовать их возвышению среди других раннегородских обществ бассейна среднего и нижнего течения Хуанхэ.
Однако торговля была развита еще-слабо и носила меновьш характер, но все жe, сушествовало общераспространенное средство платежа — раковины даури. Хождение имели как естественные раковины, так и их бронзовые имитации.
Основной формой межобщинного обмена на ближние расстояния была не торговля, а захват — самый примитивный, хищнический способ международных связей. Война стала нормой жизни шанского общества. Оракульные тексты говорят о постоянных грабительских военных походах, главной целью которых было не присвоение территорий, как позже, а тотальный захват добычи — скота, зерна и особенно пленных для массового жертвоприношения богам и предкам — до пятисот человек одновременно. Жертвоприношение духам предков ванов, духу Земли и сверхъестественным силам природы(Особое развитие у шанцев получил культ гор и рек: имепа горных и речных богов па гадательных костях исчисляются многими десятками.) составляло основу культа обитателей шанских городов и представлялось им одним из главных жизненно важных занятий. «Гадали: принести ли в жертву у алтаря Земли (ту шэ) людей из племени цян?» — подобных надписей немало на гадательных костях.
«Годод Шан» возглавлял военный союз, объединявший ряд других раннегородских обществ, видимо обязанных ему военной помощью. С этих обществ он время от времени взыскивал дань (форма своего рода международного принудительного обмена), а в случае неподчинения шел на них походом; но бывало, что такие города сами нападали на шанцев. Центральное место, которое шанцы занимали в этом союзе, получило выражение в особом их наименовании — Чжун Шан (Центральный Шан). Гадательные надписи отражают концепцию вселенной, ориентированной по четырем сторонам света с Чжун Шан как центром мироздания.
Союз городов Шан был окружен враждебными племенами, с которыми он вел постоянные войны ради захвата пленных. Агрессивность шанцев вызывала ответные действия племен, постоянно угрожавших шанским городам. Сначала особенно напряженными и частыми были войны с тибето-бирманским племенем цянов на западе. Большой тревогой проникнуты вопросы к оракулу: «Дойдет ли враг до великого города Шан?» Борьба с соседними племенами достигла крайнего напряжения в конце XII в. до н.э., когда особенно сильным стал напор племен на юго-востоке, где, как выше упоминалось, тоже находились города-общины «шанского» типа. Это не значит, что они входили в некую «шанскую» империю: скорее всего это были самостоятельные города-государства, хотя они и могли периодически зависеть от Шан и платить ему дань. Здесь, в бассейне р. Хуай, обитали племена жэньфан, по-видимому воинственные и многочисленные. Затяжные войны с жэньфанами и другими враждебными племенами и городами ослабили шанцев и стали в конечном счете одной из причин их гибели, которая, однако, пришла с противоположной стороны — в XI в. до н.э. шанцы были наголову разбиты уже давно угрожавшими им и вторгшимися с запада чжоусцами.
Основу хозяйственной жизни шанцев составляли большесемейные общины, группировавшиеся между собой не обязательно по родовому, но скорее уже по территориальному признаку. Создается и ванское хозяйство, выросшее из общинно-родовых хозяйств и еще тесно Связанное с общиной; оно обслуживалось, видимо, по очереди всем населением. В нем, однако, могли быть и постоянные работники — храмово-правительский персонал, состоявший, по всей вероятности, в значительной мере из нешанцев по происхождению. В этом отношении интересна категория сан (в переводе «утраченные», «беглецы»), которыми распоряжались ван и должностные лица я (храмовые начальники). Это были, видимо, лица из соседних общин, искавшие убежища у храма и вана(Ср. «прибежавших в общипу» (т.е. беглецов из соседних общин), из которых в значительной мере вербовался персонал храмовых хозяйств раннединастического Шумера (по текстам из Шуруппака). — Примеч.ред.). Среди них могли быть и младшие родичи из состава обедневших общинных коллективов.
Чем сильнее зависимость от неуправляемых сил природы, тем важнее представляется древним людям необходимость воздействовать на нее, тем сильнее в обществе ритуальное начало. В бассейне Хуанхэ непериодичность дождей, от которых в основном зависело земледелие, носившее богарный характер, а также страшные разливы Хуанхэ(Река Хуанхэ в те времена протекала недалеки от г. Аньяна.), видимо, определили усиление жреческих функций вождя. Запасы правительско-храмового хозяйства были важным страховым, обменным, семенным и жертвенным фондом шанской общины, спасавшим население во время бедствий и неурожаев. Обряды рассматривались как важнейшее средство обеспечения благополучия общины.
В ритуальных пиршествах, сопровождавших жертвоприношения, во время которых происходило заклание 300—400 быков сразу, участвовало все взрослое население, исчислявшееся тысячами человек. Ван как верховный жрец выступал в качестве основного подателя мясной пищи, что косвенно, но зато весьма материально подкрепляло его престиж и авторитет. Здесь обряд жертвоприношений предстает и как коллективная форма потребления продуктов питания при коллективной форме труда: принесенные в жертву животные были в определенные периоды единственным источником мясной пищи для широких кругов населения, принимавшего участие в жертвенных ритуалах. Поразительно, что чуть ли не все жизненные блага шанцев (домашние животные, бронзовая утварь и оружие, колесницы и драгоценные раковины каури, золото и нефрит, сельскохозяйственная продукция, крупная и мелкая дичь, пленники войны) столь безоглядно растрачивались при жертвоприношениях богам и предкам, а также при похоронах правителей и наиболее высокопоставленных лиц. Раскопки под Аньяном, под Хуанпи (Хубэй), Сюйчжоу (Цзянсу), а также в Иду (Шаньдун), где обнаружены две огромные могилы со множеством захороненных человеческих жертв, являются ярким тому свидетельством. Можно полагать, что в условиях усилившегося обогащения отдельных родов и знатных семей это массовое уничтожение не только считалось приносящим им славу, но и приводило к сглаживанию крайних полюсов возникающего и прогрессирующего имущественного неравенства. И это «справедливое перераспределение богатств» тоже приписывалось мироу строительной функции вана.
Полевые работы в правительско-храмовом хозяйстве возглавлялись ваном. Производственная функция вождя-жреца (предшественника царя) отражена в образе мифического предка и героя древнекитайских мифов — Шэньнуна, изображающегося исполняющим земледельческие обряды. Участие в них общинников рассматривалось не как повинностная служба населения, а как общественно полезная работа, даже как часть ритуально-магического обряда, обеспечивающего плодородие на всех полях страны. Работы на полях вана производились по велению. оракула и в сроки, назначаемые оракулом. Помимо призывавшихся на работу общинников — чжунов, чжунжэней — в хозяйстве вана, видимо, работал и постоянный персонал — чэнь, которых многие считают рабами. Все они были заняты сельскохозяйственными работами под руководством вана пли лично подвластных вану доверенных лиц — сяочэней, я и др. Работы на полях вана выполнялись, по-видимому, казенными орудиями, о чем могут свидетельствовать находки складов каменных серпов и других земледельческих орудий труда под Аньяном, рядом с храмом предков вана, где, вероятно, и находились храмовые поля.
Среди ученых ведутся споры о социальном значении терминов для групп людей, занимавшихся полевыми работами под главенством вана. Одни считают чжунжэней рабами, другие — свободными. Вероятно, однако, что знак «чжун» не был однозначным, что часто он выступал не как социальный термин, а как обозначение всего мужского населения определенной возрастной группы, своего рода «производственников» общества (в отличие от «допроизводственников» и «послепроизводственников»). Вместе с тем несомненно, что чжупы имели отношение не только к хозяйству вана, а чэни, сяочэни, дочэни и др. были связаны только с ваном. Среди чэней, видимо, были лица разных статусов: и подневольные работники типа рабов, и должностные лица (сяочэнн), которые при известных обстоятельствах бывали поставлены над общинниками (чжунами) как их начальники (например, на период выполнения ими полевых работ па дом вана), и личная стража—дружина вана (дочэни). Чэнн отличались от общииников-чжунов как стоящие вне общинного сектора, навсегда связанные с ваном и лично ему подвластные. К тому же чэни скорее всего были нешанцы по происхождению.
Чжуны же выступали в двояком качестве: они имели отношение и к коллективному хозяйству своей общины, и к хозяйству вана.
Пахота производилась одновременно сотнями в тысячами людей. «Три тысячи, людей привлечь ли к ролевым работам?» — читаем вопрос к оракулу! Обработка земли осуществлялась, как правило, деревянными орудиями: бороздильной палкой, сажальным колом, двузубой мотыгой, в лучшем случае деревянной сохой-плугом с использовавшем тягловой людской силы (оу-зэм)(Существуют разные мнения по поводу шанского способа «спаренной вспашки» (оу-гэн). Некоторые полагают, что он означал такую обработку полей, при которой один из работающих сажальным колом делал в земле углубление, а второй помещал в пего зерно и засыпал землей, что символизировало магический акт оплодотворения и было частью обряда пахоты и сева как священнодействия.). Работа эта была очень трудоемкой, требовала много людей. Существовал даже особый термин для понятия «единение общих сил». Известно гадание о «великом повелении вана чжунжэням», предписывающем «совместно» заниматься полевыми работами.
Иных терминов, кроме чжун, которые могли бы быть отождествлены с общинниками, на гадательных костях не найдено, а между тем эта социальная категория, безусловно, имела первостепенное значение в шанском обществе. Несомненна тесная связь вана с общиной, несомненна ведущая роль общины в хозяйственной жизни шанского общества, несомненно и коллективное участие тысяч общинников в войнах и больших охотах во главе с ваном. Военная добыча достигала тысяч пленных (по одной из надписей, было захвачено 1656 человек), охотничья, как уже упоминалось, — сотен крупных животных.
Оружие шанцев составляли разного вида луки, секира-кинжал, копье, топор, шлем, щит, панцирь. Важный род войск (видимо, дружину вана) представляли воины на колесницах с конной упряжкой — легких четырех- дли двухколесных повозках (18, 26 или 22 спицы в колесе) с дышлом, с квадратным или прямоугольным кузовом при ширине колесного хода в 3 м. Колесница была рассчитана на трех человек: посередине впереди стоял возница, слева — лучник, справа — копьеносец.
Первой обязанностью вана было предводительство нa воине и на охоте. Войны усиливали власть вана и других военачальников, в руках которых скапливались большие богатства. Но внутри родственно-соседской общины с коллективным распределением богатеют и беднеют не индивидуумы, но большесемейные общины. У шанцев выделились богатые и знатные роды, где внутри поколения, а затем по генеалогическому родству наследовались высшие должности, прежде всего должность вана; были роды, наследовавшие жреческие обязанности. В основе неравенства социального лежало имущественное неравенство. Рабство уже появилось и играло важную роль. Обнаружены не только большие «царские», но и другие могилы, где вместе с господином погребено несколько его рабов — свидетельство зарождения частной собственности на рабов.
Анализ надписей дает возможность предполагать, что власпъ вана была ограничена советом. Воспоминание о зависимости власти шанскогб~вана от общинного самоуправления — народного собрания и совета старейшин — сохранила эпическая традиция, зафиксированная в «Шу цзин» — древнейшем своде исторических преданий. Утверждение же выборных военных предводителей и глав совета старейшин (хоу, бо) нешанских общин — фанов, находившихся в сфере гегемонии Шан,— совершалось с санкции шанского вана. Земля находилась в общей собственности отдельных территориальных общин: когда речь идет об урожае, надписи всегда употребляют только обобщающие этнонимы или прозвища, даваемые по месту происхождения (этниконы). Однако внутри этих общин должны были существовать как владельцы средств производства отдельные большесемейные коллективы.
Власть вана ещё не осознавалась как оторванная от народа и стоящая над общиной. Несмотря на выделение военной и жреческой знати, ван олицетворял единство коллектива и выступал как ставленник общин, представляющий перед богами общие интересы, ходатайствующий через своих умерших предков, сопричисленных к богам, за общину и обеспечивающий хозяйственное благополучие страны в качестве вождя-жреца, ответственного за плодородие природы.
Нет данных, показывавших бы, что земельные территориальные захваты были целью военных походов. Видимо, члены постепенно складывавшегося управленческого аппарата в правительско-храмовом секторе за свою службу ни наделов, ни рабов не получали и своего хозяйства не вели, а содержались за счет натуральных выдач. Это делает понятными постоянные вопросы вана к оракулу по форме: «Община (такая-то) соберет ли урожай в достаточном количестве?» Видимо, с этих подвластных вану общин шанцы получали дань продуктами сельского хозяйства.
Особого термина для обозначения социальной категории высокопоставленных лиц не было, но среди приближенных вана таковыми становились его доверенные лица из числа я, ли, бу, ши, инь, а среди общинников — главы общинных коллективов, упоминавшиеся выше хоу и бо. В ознаменование победы над враждебной общиной вап нередко приносил ее вождей в жертву cвoим предкам. Так были принесены в жертву по велению оракула «три общинных вождя—старейшины (бо) цянов».
Пленных мужчин шанцы, как правило, убивали; за ними специально охотились с целью использования в жертвоприношениях. Знак фа означал одновременно и «военный поход», и «человеческое жертвоприношение» и состоял из изображения топора-секиры, отсекающей голову человека. В частности, этот знак употреблен в надписи на одном из черепков; она плохо сохранилась, но все же четко видна фраза: «Предку И принести в жертву (фа) (захваченного)... вождя-старейшину (бо) жэньфанов».
Захваченных в походах женщин порабощали и оставляли в хозяйстве. Они отнюдь не считались слабым полом в нашем понимании. В ряде важных видов производственной деятельности—мотыжном земледелии, гончарном деле, ткачестве, шелководстве, виноделии и пивоварении (важнейших статьях ритуала жертвоприношения) — они были основной рабочей силой. Не на последнем месте были женщины и в загонной охоте, и на войне, приемы которой мало отличались от охотничьих. Это объясняет сохранение почетного положения женщины в шанском обществе. Судя по тому, что в одной из больших могил в районе Аньяна женщина захоронена вместе с большим бронзовым копьем, женщины бывали и военными вождями, и предводителями на охоте. О том же свидетельствуют гадательные надписи; одна из них сообщает о военачальнице, возглавляющей тринадцатитысячное войско.
Массовые захоронения и жертвоприношения пленных, конечно, указывают на то, что их труд как рабский не находил ещё большого применения в хозяйстве. Однако есть данные об использовании пленных цянов в охоте и скотоводстве. Военнопленные, видимо, все же спорадически использовались на тяжелых единовременных работах (вероятно, при сооружении огромных гробниц, ликвидации последствий наводнений, строительстве городов). Известно, что пленных не всегда сразу же приносили в жертву. В этих случаях их могли предварительно использовать на трудоемких работах. Есть данные, намекающие на применение пленных в весенних земледельческих работах. Можно полагать, что они участвовали в коллективных обрядах плодородия и лишь затем умерщвлялись в соответствии с ритуалом. Среди надписей, относящихся к этому обряду, есть, например, такая: «Ван повелел многим цянам совершить обряд плодородия на полях».
О коллективном обряде, совершаемом регулярно по истечении определенного календарного цикла, может быть обряде типа «священного брака», свидетельствуют надписи из архива особого оракула, где гадателями являлись женщины и где не найдено надписей, связанных с ваном. В них получил отражение обряд плодородия, связанный с магией вызывания дождя. Этот обряд включал массовые человеческие» жертвоприношения Прародительнице Гэн («Седьмой»).
В надписях нередко упоминаются жены ванов, видимо являвшиеся верховными,, жрицами. Судя по надписям, у них было свое—земледельческое хозяйство и даже, как мы видели, свои вооруженные силы, Верховными жрицами могли быть матери, сестры вана, жёны братьев матери вана. Жертвоприношение женским предкам рода вана — видимо, как верховным правительницам-жрицам — совершалось независимо от жертв их мужьям. Об этом свидетельствуют надписи на гадательных костях. По мнению некоторых исследователей, в надписях встречается и титул великой жрицы-вождя. В этом отношении представляют интерес раскопки под Аньяном одной из самых богатых больших могил, принадлежавшей (как на то указывают именные знаки на открытых в этом захоронении священных сосудах) «Державной праматери Восьмой», «Госпоже Хао». В могиле обнаружено до полутора тысяч изделий из бронзы, нефрита, слоновой кости, в том числе множество фигурок людей, судя по их одежде и внешнему виду, различного социального положения и этнической принадлежности; в ней же захоронено и 16 умерщвленных мужчин, женщин и детей. Огромное число (до 200!) ритуальных сосудов, среди них два громадных квадратных парных чана весом по 117,5 кг каждый, с именной надписью, бронзовые зеркала (древнейшие из найденных на территории Китая), различные музыкальные инструменты культового назначения как бы указывают на жреческие функции погребенной высокой особы. Множество разнообразного оружия, найденного в той же могиле, по-видимому, говорит о военных обязанностях покойной «праматери», а 6000 каури — о колоссальном богатстве «правительницы». Небезынтересно, что и упомянутый выше самый большой из найденных под Аньяном бронзовых ритуальных котлов весом 875 кг также снабжен надписью, свидетельствующей о его принадлежности высокой особе — «Праматери Пятой», возможно также верховной правительнице-жрице. Ряд ученых полагает, что и «Праматерь Пятая» и «Праматерь Восьмая» были женами ипьских ванов.
В «обществе гадательных костей» присутствуют значительные элементы древних родовых представлений. Развив культ богини плодородия, Великих и Высоких Прародительниц; им приносят обильные человеческие жертвы, для чего во главе с шанским ваном специально снаряжаются военные экспедиции (чаще всего против племени цянов). Должность вана наследовалась не от отца к сыну, но от одного брата к другому или от дяди к племяннику, причём правило генеалогического старшинства внутри поколения, как нам представляется, еще не установилось прочно. Обычны записи о жертвоприношении «многим отцам» и «многим матерям» вана. Об архаичности шанского общества свидетельствуют употребляемые в надписях термины родства, связанные с брачно-возрастными классами, а также с нерасчлененностью терминов родства внутри поколения и с обязательным кросскузенным браком двух экзогамных дуально-родственных групп. Лишь постепенно должность вана стала передаваться в пределах поколения, а именно от старшего брата к младшему. Только при двух последних шанских ванах появилось наследование этой должности от отца к сыну, что говорит о торжестве отцовско-правового принципа.
Отождествление власти с магической силон рода обусловило особенности религиозных представлений шанцев. Божества в шанской религии воспринимались как перешедшие в иной мир люди, которые занимали свое место в клановой генеалогии и нуждались, как люди этого мира, в питании и заботе со стороны живущих. Культ предков, и прежде всего царских предков, был средоточием всей общественной жизни в шанском государстве. Шанский ван был одновременно первосвященником. Только он, «единственный (или первый) человек», как он себя называл, мог обращаться к божественным покровителям шанцев и лично отправлял необходимые для этого ритуалы. Наиболее тесные сношения он поддерживал с близкими предками, называемыми в гадательных надписях по именам; им он приносил наиболее обильные жертвы. Пирамиду царского клана увенчивал первопредок и верховное божество Шанди. Обряды принесения жертв Шанди были относительно редки и не отличались пышностью, из чего можно заключить, что шанский царь считал возможным воздействовать на верховное божество главным образом через посредничество нижних ступеней божественной иерархии(Это, видимо, также свидетельство архаизма шанской религии. Для ранних общинных религии многих народов мира характерно, что верховное божество является так называемым покоящимся богом (deus otiosus), почти не принимающим участия в управлении миропорядком. — Примеч.ред.). Есть упоминания о пяти помощниках Шанди, соответствовавших, вероятно, четырем сторонам света и его центру. Фигурируют в гадательных надписях и различные локальные божества, духи рек, гор и т.д. Многие из них были божествами подвластных племен. Вместе с покойными правителями обожествлялись их жены.
У каждой общинной округи, входившей в культовый союз «общества гадательных костей», было свое основное божество — фанди, обладавшее даром порождать плодородие и; видимо, считавшееся покровителем и предком данной группы населения.
В шанской религии можно различить немало черт «классического» шаманизма, характерного для многих народов, но особенно распространенного в северной части Азии и Америки. Шаманы и шаманки играли важную роль в царских ритуалах, призывая божества. Они также занимались изгнанием нечисти. Шанской культуре свойственны многие атрибуты шаманистских верований: барабаны, четырехглазые маски, рога, являвшиеся символами власти (души мертвых в древнем Китае также изображались рогатыми). Посредником между миром мертвых и миром живых могла выступать птица (в частности, ласточка). Династический миф Шан вел происхождение шанцев от некоей «темной птицы».
Религия Шан — продукт весьма стройного миросозерцания. Если рассматривать архаическую мифологию и ритуал как стремление внести порядок в бытие и укротить неподвластную человеку реальность, то надо признать, что в шанской культуре эта цель достигалась средствами именно структурного упорядочиваяия мира по образцу внутриклановых отношений — упорядочивания, ставившего во главу угла не личностное начало, а порядок, приписываемый обществу и природе, положение и функцию вещей в системе их связей. Примечательно, что шанское искусство характеризуется высокой степенью знаковой условности, господством симметрии и другими формами геометрической стилизации образов. Противоречие между все более усиливавшейся формализацией религиозной обрядности и экстатическим характером шаманистских обрядов со временем вызвало кризис шанской идеологии.
Необходимо сказать несколько слов о внешних связях шанского общества. Следует напомнить, что первичные очаги образования классового общества в Китае не только более чем на 3500 км удалены от территории ближайшей более древней цивилизации — индской, но и отгорожены от нее, как и от других районов Азии, величайшими в мире пустынями и почти непроходимыми горными массивами. Не подлежит сомнению, что Китай, столь трудно досягаемый для древних цивилизаций Западной Азии, в то время еще не испытывал никакого влияния других классовых обществ, а развивался вполне самостоятельно по общим историческим законам. Самостоятельное в основном развитие шанского ремесла доказывается несомненной преемственностью местных культур, начиная с неолитических, а также высокими технологическими достижениями луншаньской керамической культуры, носители которой достигли умения доводить температуру керамического обжига до точек плавления меди и бронзы.
Это не значит, конечно, что общество древнего Китая развивалось в полной изоляции: существовали весьма далеко идущие и разветвленные торговые связи с другими народами. Как и другие общества, оно не могло существовать без международного обмена.
Среднее течение Хуанхэ находится на перекрестке дорог, ведших на север и на северо-запад — к монгольским степям и оазисам Центральной Азии и на юг — к долине Янцзы. Этот регион и в эпоху Шан был прежде всего связан с Южным Китаем и странами Юго-Восточной Азии. Гигантские черепахи доставлялись от племен долины Янцзы. Раковины каури, использовавшиеся как примитивные «деньги», могли привозиться из Бирмы. С юга же поступало олово(Как показали исследования, в Юго-Восточной Азии располагается «оловянный пояс», тянувшийся через Южный Китай, Бирму, Таиланд и Малайю. Первая бронза в этом районе, как уже упоминалось, датируется (с. возможной ошибкой в несколько столетий) около 3000 г. до н.э.) в виде слитков для бронзового литья. Влияния шли и из оазисов Центральной Азии. Для отдельных форм шанской керамики известны параллели в Джемдет-насре и Мохенджо-Даро. Аньянские нефриты, видимо, завезены из Центральной Азии. Некоторые зооморфные орнаменты напоминают месопотамские: сплетенные хвостами змеи, противостоящие друг другу тигры и другие звери. Археологические данные указывают на поступление, очевидно через посредничество степных племен, товаров из Синьцзяна (Восточный Туркестан) и из Сибири. Кем осуществлялась торговля, неясно, но ею, несомненно, во многом объясняется примитивное богатство «городского» общества Шан.
