Роберт Говард. Альмарик. Часть III
Продолжение. Начало в №7/1994
Глава IV
Так я оказался среди людей Альмарика. Начав новое существование нагим дикарем, я поднялся на следующую ступень эволюции — стал варваром. Потому что люди племени Котх были варварами, несмотря на все их шелка, стальное оружие и каменные башни. Подобного племени на современной Земле не существует, да никогда и не существовало. Но об этом — позже. Сначала о том, как я померился силами с Гхором-Медведем.
С меня сняли цепи и перевели в каменную башню на крепостной стене, пока я не восстановлю силы. Люди из племени регулярно приносили еду и пищу и старательно меня лечили, впрочем, в этом не было необходимости, учитывая легкость, с которой раны, нанесенные мне дикими животными, заживали сами собой. Варвары хотели, чтобы я был в отличной форм к началу борцовского состязания, от исхода которого зависело, останусь я в племени или... Что ж, судя по рассказам о Гхоре, в случае поражения с моей ликвидацией не возникнет особых проблем. Меня вполне смогут прикончить стервятники и волки.
В отношении ко мне тюремщиков сквозило безразличие, исключение составлял Тхэб-Быстроногий, проявлявший явную симпатию. За все время заключения в башне я не видел ни Хосутха, ни Гхора, ни Гучлака, не видел и девушки по имени Эльта.
Не припомню более утомительного и скучного времяпрепровождения. Прекрасно понимая, сколь малы мои шансы на победу, я все же был спокоен и не испытывал какого-либо страха перед Гхором; мне так часто приходилось рисковать жизнью в холмах, что я давно уже перестал бояться кого бы то ни было. В последние месяцы я жил как горная пантера и сейчас, попав в заточение, где свобода моя была ограничена четырьмя стенами каменной башни, чувствовал себя как птица в клетке. Это было невыносимо, и, проведи я здесь днем больше, вполне мог сорваться и либо силой проложить себе путь на волю, либо погибнуть. Как бы то ни было, не находящая выхода энергия накопилась во мне почти до критической отметки, образовав колоссальный запас сил, сослуживший хорошую службу во время схватки.
На Земле не сыщется человека, физически сильнее любого из воинов Котха. Они вели варварский образ жизни, постоянно подвергаясь опасности в непрерывной борьбе с врагами — людьми и хищными животными. Но все же они жили как люди, мне же довелось вести жизнь дикого зверя.
Меряя шагами камеру в башне, я вспомнил одного знаменитого чемпиона Европы по борьбе, с которым однажды провел товарищескую встречу. Тогда он провозгласил меня самым сильным из всех известных ему спортсменов. Если бы он мог встретиться со мной сейчас, в башне Котха!
И все же я понимал, что придется напрячь все силы, чтобы хотя бы устоять перед гигантом по имени Гхор-Медведь. Он и в самом деле напоминал пещерного медведя, косматого и рыжего.
Тхэб-Быстроногий рассказывал о его победах, и мне никогда еще не доводилось слышать такого перечня человеческих увечий; жизненный путь Гхора был отмечен сломанными конечностями, спинами и шеями. До сих пор никому не удавалось оказать ему достойное сопротивление в рукопашной схватке, впрочем, некоторые утверждали, что Логар-Ко столом ни в чем ему не уступит.
Как мне удалось выяснить, Логар был вождем города Тугра, враждебного Котху. Похоже, все города на Альмарике враждовали друг с другом, а население планеты делилось на множество небольших племен, постоянно ведущих военные действия. Своим прозвищем вождь Тугра обязан был чудовищной физической силе. Кинжал, доставшийся мне от Костолома, был излюбленным его оружием; Тхэб утверждал, что клинок закалил кузнец-колдун. Он называл это существо «горк», судя по рассказанным легендам, весьма походившее на гномов-кузнецов из древних германских мифов моего мира.
Тхэб много рассказывал о своем народе и об Альмарике, но на этом я остановлюсь позднее. Наконец пришел Хосутх, нашел мои раны полностью зажившими, окинул мои мышцы холодными мрачными глазами, в которых я уловил тень уважения, и провозгласил меня готовым к схватке.
Когда меня вывели на улицы Котха, уже опустилась ночь. Я с удивлением взирал на высящиеся надо мной стены, рядом с которыми люди выглядели карликами. В Котхе все было выстроено в героическом масштабе. В то же время ни стены, ни величественные здания не выглядели непропорционально высокими, просто они были чрезвычайно массивны. Меня привели в своего рода амфитеатр, расположенный у внешней стены. Овальная площадка была окружена огромными каменными плитами, ступенчато поднимающимися вверх, образуя места для зрителей. В центре — земляная арена, поросшая короткой травой. Она была освещена светом факелов и обнесена ограждением из переплетенных кожаных ремней, видимо, чтобы состязающиеся не размозжили головы о камни, окружавшие арену.
Зрители уже собрались, мужчины заняли места на нижних ступенях, женщины и дети — на верхних. Мой взгляд блуждал по лицам, заросшим растительностью и безволосым, и, узнав одно из них, я испытал странное удовольствие: на меня внимательно смотрели темные глаза Эльты.
Следуя указаниям Тхэба, я вышел на арену, думая о допотопных кулачных боях на моей планете, проводившихся на грубых рингах, возведенных; как и этот, на голой земле. Тхэб и другие сопровождавшие меня воины остались снаружи. Старый Хосутх, сидящий на установленном в первом ряду и покрытом шкурами леопардов высоком резном камне, угрюмо возвышался надо всеми.
Я посмотрел на усыпанное звездами сумеречное небо, странная красота которого никогда не переставала завораживать, и нелепость происходящего заставила меня рассмеяться — мне, Исайе Керну, предстояло потом и кровью завоевать право на жизнь в этом враждебном мире, даже не снившемся людям Земли.
С другой стороны к арене приблизилась группа воинов, среди которых вырисовывалась огромная фигура Гхора-Медведя. Он пристально посмотрел на меня через ограждение, его волосатые ручищи взялись за ремни, в следующее мгновение он, перелетев через них, встал передо мною — само олицетворение свирепости, — раздраженный тем, что я имел наглость выйти на ринг прежде него.
Старый Хосутх, возвышаясь над нами на своем грубом троне, поднял копье. И, едва сверкающий наконечник вонзился в грунт за пределами ринга, мы бросились друг на друга — стальные массы из костей и мышц, преисполненные жестокой жизненной силы и страсти к разрушению.
Мы были обнажены, если не считать кожаной набедренной повязки, больше напоминавшей портупею, чем одежду. Правила борьбы были просты: не разрешалось наносить удары кулаками, коленями или локтями, бить ногами, кусаться и выдавливать глаза. Помимо этого было разрешено все.
При первом же столкновении с волосатым телом я понял, что Гхор сильнее Логара. Он был в более выигрышном положении — ведь я не мог использовать свое лучшее оружие — кулаки.
Гхор, эта волосатая гора железных мускулов, двигался с проворством огромной кошки, а обладая опытом подобных схваток, знал трюки и приемы, неведомые мне. Кроме всего прочего, его круглая голова росла почти из плеч, и практически невозможно было провести захват короткой толстенной шеи.
Я спасся благодаря тому, что, ведя дикий образ жизни, закалился до степени, недостижимой для человека в цивилизованной среде. Гхор уступал мне в быстроте и, самое главное, в выносливости.
О самом бое можно рассказать немногое. Казалось, что время остановилось и слилось со слепым туманом разрывающей и рычащей вечности. Зрители замерли, не слышно было никаких звуков, кроме нашего рваного дыхания, потрескивания факелов на легком ветерке, ударов ног о землю или при столкновении тел. Силы были слишком равны, чтобы кто-нибудь быстро получил преимущество. В отличие от борцовских схваток на Земле, здесь не могло быть и речи о касании лопатками пола. Схватка будет продолжаться до тех пор, пока один или оба соперника не свалятся без чувств или замертво.
Вспоминая выносливость и нашу неутомимость в том бою, я до сих пор не перестаю поражаться. Было уже за полночь, а мы все еще терзали друг друга. Когда мне в конце концов удалось вырваться из смертельного захвата, все вокруг затянулось красной пеленой. Некоторые мускулы онемели и стали бесполезны. Из носа и рта текла кровь. Мои глаза наполовину ослепли, а голова раскалывалась от удара о твердую землю; ноги дрожали, я судорожно глотал ртом воздух. Но и Гхор был не в лучшем состоянии. У него тоже текла кровь из носа и рта, более того, из ушей. Он посмотрел на меня и пошатнулся, его волосатая грудь спазматически вздымалась. Сплюнув сгусток крови, он с ревом, больше походившим на вздох, бросился на меня опять. Собрав остаток сил, я в последнем порыве ухватил его за вытянутую кисть, развернулся, низко поднырнул и, заведя его руку над своим плечом, выпрямился, вложив в это движение всю оставшуюся мощь до последней унции.
Стремительность его натиска помогла этому броску. Он пронесся головой вперед над моей спиной, врезался в твердый грунт, перекатился и остался недвижим. Еще мгновение я, покачиваясь, простоял над ним, услышал рванувшийся из множества глоток людей Котха оглушительный рев, а затем наплыв темноты вычеркнул звезды и потрескивающие факелы — я свалился без чувств поперек неподвижного тела соперника.
Как позже я узнал, все были уверены, что мы оба умерли. Несколько часов нас приводили в чувство. Как наши сердца выдержали такие невероятные усилия и напряжения, остается загадкой. Оказалось, что наш бой был самым длительным из всех, что проводились на этой арене.
Даже по критериям Котха, Гхор был очень плох. При последнем падении он сломал ключицу и получил трещину черепа, не говоря уже о менее серьезных травмах, нанесенных ему в ходе схватки. У меня были сломаны три ребра, а суставы, конечности и мускулы настолько вывернуты и перекручены, что в течение нескольких дней я не в состоянии был даже встать с постели. Люди из племени применили все известные средства, чтобы поскорее залечить наши раны; надо сказать, что в этом искусстве они оставили землян далеко позади; и все-таки главную роль в том, что мы встали на ноги, сыграла наша первобытная жизнестойкость. Если дикое существо ранено, то оно либо быстро погибает, либо быстро выздоравливает.
Когда я спросил у Тхэба, не возненавидит ли меня Гхор из-за своего поражения, то Тхэб растерялся, так как Гхор до того еще никому не проигрывал.
Но вскоре все разрешилось само собой, и я получил красноречивый ответ на этот счет. В мою камеру вошли семь дюжих воинов, неся на носилках моего недавнего врага, настолько перебинтованного, что я с трудом узнал его, и то лишь благодаря знакомому ревущему голосу. Он приказал товарищам принести его в мою камеру, как только смог пошевелиться на своем ложе. Он смотрел на меня без всякой злобы. В его большом и простодушном первобытном сердце было лишь восхищение человеком, которому впервые в жизни он уступил в единоборстве. В гомеровском стиле он подробно изложил ход нашей схватки, причем с таким пылом, что стены камеры вибрировали, и с ревом выразил нетерпеливое желание сражаться рядом со мной против врагов Котха.
Когда его, все еще продолжающего ревом выражать восхищение и строящего планы будущих кровопролитных битв, уносили, я ощутил переполняющее сердце теплое чувство к этому великодушному сыну природы, куда более человечному, чем большинство утонченных отпрысков цивилизации, с которыми мне доводилось встречаться.
Так я, Исайя Керн, из дикаря стал варваром. Вскоре, как только я смог ходить, меня привели в зал с куполом, где собрались все мужчины племени. Я встал перед сидящим на троне Хосутхом — Крушителем Черепов, и он разрубил над моей головой таинственный символ Котха. Затем собственными руками облачил меня в доспехи воина — широкий с железной пряжкой кожаный пояс, к которому крепились кинжал и длинный прямой меч с широкой серебряной гардой. После чего мимо нас прошли в колонну по одному все воины племени, причем каждый вождь, прикасаясь ладонью к моей, называл свое имя, и я повторял его, а он, в свою очередь, называл меня новым именем — Железная Рука. Эта процедура оказалась наиболее утомительной: в племени было около четырех тысяч воинов, из них разного ранга вождей насчитывалось до четырех сотен. Но это было частью ритуала посвящения, и по его окончании я стал таким же жителем Котха, как если бы родился в племени.
Расхаживая по камере, как тигр в клетке, во время бесед с Тхэбом и позже, уже будучи полноправным членом племени, я услышал все, что знал народ Котха о своей странной планете.
Судя по рассказам, они и подобные им — единственные настоящие люди на Альмарике, хотя далеко на юге обитала какая-то таинственная раса человеческих существ — их называли ягами. Жители Котха звали себя гурами, причисляя к таковым подобных себе людей; само слово «гур» означало то же, что на Земле слово «человек». На Альмарике было множество племен гуров, обитавших отдельно друг от друга в городах такого же типа, что и Котх. Ни в одном из племен количество воинов-мужчин не превышало четырех-пяти тысяч; в каждом племени было соответствующее число женщин и детей.
Ни один человек из Котха никогда не совершал кругосветных путешествий, но во время рейдов и охоты люди уходили на довольно далекие расстояния, и об этом из поколения в поколение передавались легенды; обычно они называли свою планету простым именем, соответствующим слову «Земля», хотя вскоре некоторые из них переняли привычку называть ее «Альмарик». Далеко на севере находилась необитаемая страна вечных льдов и снегов, впрочем, люди рассказывали о странных, приводящих в содрогание криках, доносящихся по ночам из-за ледяных скал. Южнее Котха, на более близком расстоянии, вздымался барьер, который никогда не пересекал ни один человек, — гигантская каменная стена; как говорилось в легендах, она опоясывала планету и называлась Пояс. Что лежало за этим Поясом, никто не знал. Некоторые утверждали, что это край света, а за ним — пустота. Другие уверяли, что там находится другое полушарие. Они полагали, и это казалось мне наиболее логичным, что Пояс разделял планету на две половины — северную и южную — и что в южном полушарии тоже обитали люди и животные, хотя представители этой теории едва ли могли найти тому хоть одно доказательство и обычно служили объектом насмешек и издевок как фантазеры и романтики.
Во всяком случае, города гуров усеивали огромное пространство, лежащее между Поясом и страной вечных льдов. Северное полушарие не изобиловало водными ресурсами. Здесь были реки, обширные равнины, несколько озер на большом расстоянии друг от друга, редкие участки темного густого леса, длинные гряды бесплодных песчаных холмов и гор. Более полноводные реки текли на юг, чтобы исчезнуть в глубоких расселинах Пояса.
Города гуров неизменно располагались на открытых равнинах и всегда далеко друг от друга. Как и Котх, они в основном представляли собой крепости из каменных глыб, нагроможденных для обороны, и отражали природу своих создателей — грубых, крепких, массивных, презирающих броские наряды и украшения, ничего не понимающих в искусстве.
Во многих отношениях гуры походили на землян, но были и загадочные отличия. Некоторые характерные черты их настолько чужды земным, что я затрудняюсь их объяснить.
Мужчины Котха — а что говорится о Котхе, можно отнести к любому другому городу гуров — знают толк в войне, охоте и изготовлении оружия, причем последнему искусству учат всех мальчиков, но практикуется оно сейчас лишь изредка. Из-за высокой долговечности используемых материалов необходимость в изготовлении нового оружия возникает нечасто. Вооружение переходит из рук в руки, от поколения к поколению или захватывается у врагов.
Металл применяется только для изготовления оружия, пряжек и застежек на одежде, а также в строительстве. Ни мужчины, ни женщины не носят украшений; отсутствует такая вещь, как монеты, поскольку нет среды для их обращения. Торговли между городами не существует, а тот «бизнес», которым занимаются внутри городов, по сути, сводится к обмену товарами. Все носят одежду из одинаковой ткани, напоминающей шелк, изготавливаемый из волокон незнакомого мне растения, растущего в черте городских стен. Другие растения позволяют делать запасы фруктов, вина и приправ. Свежее мясо — основная еда гуров — добывается на охоте, одновременно являющейся развлечением, спортом и профессиональным занятием.
Кроме того, народ Котха знает толк в земледелии, обработке металлов и шелкоткачестве. Письменность гуров — довольно простые иероглифы; бумага напоминает папирус, и знаки на ней пишутся малиновыми чернилами из сока неизвестных мне цветов с помощью кинжалообразного пера, впрочем, немногие, кроме вождей, могут читать и писать. У них нет литературы, они ничего не знают о живописи, ваянии и прочих «высших» искусствах. В своем культурном развитии они достигли определенного уровня и далее не прогрессировали. Являя собой очевидное противоречие законам, которые земляне привыкли считать непреложными, гуры остаются неизменными — они не развиваются, но и не регрессируют.
Как и у большинства варваров, у них существует разновидность грубоватой поэзии, посвященной исключительно битвам, зверским дракам и насилию. У них нет ни бардов, ни менестрелей, но каждый мужчина племени знает популярные баллады своего рода и после нескольких кружек пива не прочь поорать их во всю глотку таким громовым голосом, что у окружающих могут лопнуть барабанные перепонки.
Слова этих песен никогда не записывались, нет у гуров и рукописной истории. Как результат этого — события глубокой старины туманны, неясны и смешаны с неправдоподобными легендами.
Никто не знает, сколько лет городу Котху. Его гигантские каменные постройки невосприимчивы к непогоде и могли стоять здесь и десять лет, и многие века. Думаю, городу по меньшей мере пятнадцать тысяч лет. Несмотря на бьющие через край варварские черты, придающие им облик юного народа, гуры — древняя раса. Абсолютно ничего не известно о том, какое животное было их общим предком, как протекали эволюция, деление на расы и формирование племен. Сами гуры даже не задумываются об этом. Они полагают, что их раса, подобно вечности, не имеет ни начала, ни конца.
У них нет легенд, объясняющих их возникновение.
Я уже достаточно рассказал о мужчинах Котха. Женщины Котха заслуживают не менее подробного описания. В конце концов я понял, что различие во внешности полов не так уж трудно объяснить. Это просто результат естественной эволюции, и корни ее лежат в неистовой любви гуров-мужчин к своим женщинам. Мужчины-гуры в силу первобытной натуры определенно склонны к кочевому образу жизни, но я нисколько не сомневаюсь, что именно для защиты своих женщин они воздвигли такие звероподобные груды камня и укрылись за ними.
Слабый пол, тщательно оберегаемый от опасностей и тяжелой работы — пожизненной доли земных женщин варварских племен, — естественным образом превратился в процессе эволюционного развития в тот тип женщин, о котором я уже упоминал. Мужчины вели невероятно активный и напряженный образ жизни. Их существование было жестокой борьбой за выживание с тех самых пор, когда первая обезьяна стала передвигаться на Альмарике на двух задних конечностях. И они эволюционировали в особый тип, соответствующий их нуждам. Их характерный внешний вид — не результат дегенерации или недоразвитости. Они, несомненно, представляют собой чрезвычайно специализированный тип людей, полностью адаптированный к тому дикому образу жизни, который ведут.
Поскольку мужчины, рискуя жизнью, принимают на себя все опасности и ответственность, то, естественно, обладают и полной властью. Голос женщины-гурянки не имеет никакого веса в вопросах управления городом и племенем. Власть супруга над ней безгранична. Лишь в случае притеснений со стороны мужа она может пожаловаться вождю или Совету. Ее свобода ограничена, немногие из женщин когда-либо хотя бы на шаг выходили за пределы города, в котором родились, если их не похищали при набеге.
Все же их доля не так уж несчастна, как может показаться. Я уже говорил, что одной из характерных черт мужчин-гуров является их неистовая любовь к своим женщинам. Дурное обращение с ними крайне редко и не приветствуется в племени.
Моногамия является правилом. Гуры не расположены к целованию ручек, приятным комплиментам и прочим внешним проявлениям рыцарства, но в их обращении с женщинами присутствуют справедливость и грубоватая доброта, что-то похожее на отношения колонистов, заселявших запад Американского континента.
У женщин-гурянок немного обязанностей, заключающихся в основном в рождении и воспитании детей. Они не выполняют никакой обременительной работы, если не считать таковой выделку шелка из растений. Они обладают музыкальными способностями и, напевая, играют на небольшом струнном инструменте, напоминающем лютню. Они гораздо находчивее мужчин и в отличие от них очень впечатлительны. Они остроумны, веселы, ласковы, игривы и послушны. У них свои развлечения, и они никогда не задумываются над тем, что время тянется мучительно долго. Как правило, женщину нельзя уговорить выйти за пределы городских стен. Она хорошо знает об опасностях, окружающих город, и довольствуется защитой своего жестокого супруга и его товарищей.
Мужчины же, как я уже говорил, во многом похожи на земных варваров, некоторыми чертами напоминая древних викингов. Они честны, презирают воровство и обман. Получают наслаждение от войны и охоты, но при этом не проявляют чрезмерной жестокости, за исключением тех случаев, когда приходят в исступление от ярости и превращаются в неудержимых дьяволов. Они грубоваты в общении и манерах, легко раздражаются, но и быстро мирятся, если только перед ними не заклятый враг. У них своеобразное, хотя и грубоватое, чувство юмора, дикая привязанность к племени и городу и страсть к личной свободе.
Вооружение их состоит из мечей, кинжалов, копий и бьющего на небольшое расстояние однозарядного ружья, похожего на карабин. В качестве воспламеняющегося материала используется вещество, отличное от известного нам пороха. Оно обладает ударными и взрывными свойствами, его аналог на Земле неизвестен. Пуля изготавливается из металла, очень похожего на свинец. Это огнестрельное оружие применялось главным образом в сражениях против людей; для охоты чаще использовались луки и стрелы.
В городе редко находится одновременно большое количество воинов, так как отряды охотников постоянно отправляются за добычей в дальние походы. На охоту обычно уходят недели, а то и месяцы. Но в городе всегда есть тысяча воинов для отражения возможной атаки, хотя гуры не так уж часто осаждают города неприятелей. Подобные крепости трудно штурмовать, а тем более взять измором, ибо в пределах городских стен жители производят вполне достаточно продуктов и в каждом городе есть обильный источник чистой воды. Часто в поисках добычи охотники забирались в Холмы, где я жил раньше. Считалось, что там больше форм свирепой животной жизни, чем в любых других местах планеты. Сильные отряды самых отважных охотников отправлялись в Холмы, но редко оставались там на срок более нескольких дней. Тот факт, что я несколько месяцев жил в Холмах один, снискал у воинов-дикарей куда больше уважения и восхищения, чем победа в схватке с Гхором.
О, я многое узнал об Альмарике. Поскольку это хроника, я не могу не остановиться на образе жизни и традициях туров. Многое мне рассказали, еще больше узнал я сам. Гуры не были первыми на Альмарике, хотя и считали себя таковыми. Мне рассказывали о древних руинах — сами гуры так никогда не строили — следах исчезнувших рас, существовавших, по их мнению, в одно время с их отдаленными предками; впрочем, думаю, они достигли расцвета и исчезли задолго до того, как первый гур начал сваливать в кучу камни для постройки своего первобытного города. Каким образом я узнал то, о чем не знал ни один гур, — это отдельная глава моей необыкновенной истории.
Среди прочего гуры упоминали в своих рассказах о страшных, доживших до наших дней нечеловеческих существах. Они имели в виду ягов — ужасной расе крылатых черных людей, обитавших далеко на юге вблизи Пояса, в мрачном городе Югга; этот зловещий город находился на горе Ютла на берегу реки Йоф; страна их называлась Ягг, и на ее землю не ступала нога человека. Если верить тому, что говорят гуры, яги — не люди, а настоящие дьяволы в человеческом обличье. Из Югги они совершают периодические налеты, вырезая и выжигая на своем пути все и вся, захватывая молодых гурянок в рабство, причем что они делали с ними дальше, гуры не знали, так как никто еще никогда оттуда не возвращался. Некоторые полагали, что женщин приносят в жертву монстру, почитаемому ягами за божество, хотя другие клялись, что эти дьяволы не поклонялись ни богу, ни черту, а только самим себе. Было известно только одно: ими правила черная королева по имени Ясмина; она царствовала на зловещей горе Ютла более тысячи лет; вид одной ее тени заставлял людей содрогаться от страха.
Гуры рассказывали мне и о других вещах, таинственных и ужасных: о чудовищах с собачьими головами, скрывающихся под руинами безымянных городов; о крадущихся в ночи и сотрясающих землю исполинах; об огнях, проносящихся по темному небосклону словно пылающие летучие мыши; об обитающих в полуночных лесах чешуйчатых ползающих тварях, подстерегающих людей в сырых чащобах.
Они рассказывали об огромных летучих мышах, чей хохот сводит человека с ума, и о сухопарых изможденных призраках, неуклюже передвигающихся в сумраке холмов. Я услышал о таких вещах, которые никогда даже не снились людям моей родной планеты. Да, жизнь на Альмарике развивалась странными путями, и естественная (привычная нам) форма жизни не является здесь единственной.
Но ни услышанные, ни увиденные кошмары не нарушали моей спокойной жизни И оставались на своих местах; впрочем, я и так уже слишком затянул свой рассказ. Но потерпите немного, ведь события на Альмарике быстро сменяются одно другим, и мое повествование вскоре пойдет не менее быстро.
Несколько месяцев я провел в городе, привыкая к жизни, состоящей из охоты и пиршеств, бражничая и участвуя в потасовках наравне с мужчинами Котха. В отличие от Земли здесь на образ жизни не накладываются никакие ограничения и рамки. Хоть я и не пробовал пока свои силы ни в одной войне с враждебными племенами, все же в городе было достаточно рукопашных схваток: в дружеских потасовках и пьяных ссорах, когда дерущиеся, заглотив содержимое своих пенящихся кубков, с ревом обрушивались на соперников через залитые пивом столы. Я веселился и бражничал напропалую. Здесь, как и среди Холмов, я дал волю всей своей силе; но в отличие от прошлых скитаний по Холмам у меня было человеческое, дружеское общение, устраивающее мой склад характера. Я не ощущал никакой потребности в искусстве, литературе или интеллектуальных занятиях; я охотился, пил и дрался; я распростер свои массивные руки и вцепился в жизнь как ненасытный обжора. И все же, упиваясь жизнью и работая кулаками, я не забывал о стройной фигурке, так терпеливо сидевшей в зале Совета, когда решалась моя судьба.
