Глава II

Роберт Говард. Альмарик. Часть II

Продолжение. начало в №7/1994

Глава II

Когда над равниной забрезжил рассвет, я был уже в пути. Со стороны могло показаться верхом безрассудства в открытую направиться прямо к городу, возможно населенному враждебными существами, но мне было не впервой идти на отчаянный риск, к тому же я сгорал от любопытства; в конце концов — я устал от одиночества. Чем ближе я подходил к городу, тем отчетливей проявлялись его особенности. Стены, за которыми проступали смутные очертания башен, были сложены из огромных, грубо высеченных зеленоватых блоков; все это скорее производила впечатление не города, а крепости. Следы каких-либо попыток обработать, отшлифовать или украсить использованные при постройке камни, отсутствовали. При виде этой грубой и примитивной работы в моем воображении возникли дикие и жестокие люди, нагромождающие обломки скал для защиты от врагов.

Я все еще не видел никаких признаков того, что город обитаем. Возможно, в нем вообще не было людей. Однако на ведущей к массивным воротам широкой дороге трава была выбита полностью, как если бы по ней ежедневно проходило множество ног. Садов и полей вокруг города не было, у самого основания стен волновалась трава. За время продолжительного перехода через равнину к воротам я не видел ничего похожего на человеческое существо. Но, войдя в тень огромных ворот, усиленных на каждом фланге массивными башнями, я заметил выглядывающие из-за невысоких зубцов растрепанные черные головы. Я остановился и запрокинул голову, чтобы прокричать приветствие. Солнце только-только взошло над башнями, и его лучи били мне прямо в глаза. Но стоило мне раскрыть рот, как раздался похожий на звук ружейного выстрела грохот, из башни вырвалась струя белого дыма, и ужасный удар по голове отбросил меня в беспамятство.

Возвращение в сознание было быстрым. Голова была ясной, что говорило в пользу моих огромных восстановительных способностей. Я лежал на голом полу в большой камере, стены, потолок и пол которой были сложены из огромных блоков зеленоватого камня. Сквозь зарешеченное окно, высоко расположенное в одной из стен, в комнату проникал солнечный свет. Мебели не было, если не считать массивной, грубо сделанной скамьи.

Мою поясницу охватывала массивная цепь, застегнутая на странный тяжелый замок. Другим концом цепь была прикреплена ко вделанному в стену толстому кольцу. Похоже, что все вещи в этом фантастическом городе были массивными.

Прикоснувшись к голове, я обнаружил, что она перевязана похожим на шелк материалом. Каким бы ни был выпущенный в меня со стены снаряд, он только задел голову, нанеся поверхностную рану и свалив меня без чувств. Я потянулся к кинжалу, но он, конечно же, исчез.

В сердцах я выругался. Оказавшись на Альмарике, я был испуган стоящими передо мной перспективами, но, по крайней мере, был свободен. Одному Богу известно, в руки каких существ я попал сейчас. Единственное, что я знал о них, — они враждебны. Но вера в свои силы меня не покинула, и я не испытывал особого страха. То, что я ощущал, было больше похоже на панику, присущую всем диким существам, скованным или попавшим в заключение; впрочем, мне удалось справиться с этим чувством, уступившим место беспричинной ярости. Вскочив на ноги, длины цепи оказалось как раз достаточно для такого движения, я начал дергать и рвать свои оковы.

Я был поглощен этим бесплодным и примитивным проявлением неприятия реальности, когда слабый звук заставил меня с ревом развернуться; мускулы мои напряглись, готовясь к обороне или нападению. То, что я увидел, заставило меня замереть на месте.

Прямо в дверном проеме стояла девушка. Кроме как одеждой, она мало отличалась от типа женщин, часто встречающегося на Земле, хотя ее стройная фигура говорила о том, что она значительно превосходит земных обитательниц в ловкости. Ее волосы были насыщенного черного цвета, а кожа — белой, как алебастр. Гибкие руки были едва прикрыты легкой, напоминающей тунику одеждой без рукавов и с глубоким вырезом, оставлявшим открытой большую часть груди цвета слоновой кости. Одеяние было перехвачено у тонкой талии поясом и заканчивалось в нескольких дюймах над коленями. Стройные ноги обуты в мягкие сандалии. Она застыла в позе благоговейного восхищения: темные глаза расширены, малиновые губы раскрыты. Когда я развернулся и пристально на нее посмотрел, она отшатнулась, издав вздох удивления и ужаса, и легко выбежала из камеры.

Я смотрел ей вслед. Если она была типичным жителем этого города, то впечатление, произведенное на меня грубой каменной кладкой, было иллюзорным, так как девушка, если не принимать во внимание определенные варварские мотивы в костюме, казалась продуктом какой-то миролюбивой и утонченной цивилизации.

Я пребывал в размышлении, когда услышал топот ног и резкие голоса, ведущие спор на высоких тонах; в следующее мгновение в камеру вошло несколько мужчин, сразу же остановившихся, обнаружив меня в сознании и на ногах. Все еще продолжая думать о девушке, я с удивлением уставился на них. Огромные, волосатые, жестокого вида, с выдвинутыми вперед, как у обезьян, головами и грозными лицами — они принадлежали к типу, уже встречавшемуся мне. Я заметил, что некоторые из них темнее, впрочем, они все были смуглыми и крепкими и в целом производили впечатление мрачных и свирепых дикарей. Жестокость была у них в крови: сверкала в серо-ледяных глазах, сквозила в злобном щетинистом оскале, угадывалась в грубых голосах.

Все мужчины были вооружены, и, когда остановились и вперили в меня взгляды, их руки инстинктивно потянулись к рукоятям мечей, а головы по-обезьяньи подались вперед.
— Цак! — воскликнул, а вернее, прорычал один из них — издаваемые звуки были отрывистыми, как морской шквал. — Да он в сознании!
— Как ты думаешь, может он говорить на человеческом языке и понимать сказанное? — прогромыхал другой.

Все это время я стоял и смотрел на них, в очередной раз задумавшись над их речью. Теперь-то я понял, что они говорили не по-английски.
Это было настолько странным, что вызвало у меня шок. Они не говорили ни на одном из земных языков, и я понял это; в то же время я разбирал, о чем они говорят, если не считать тех- слов, для которых явно не существовало аналога на Земле. Я не стал пытаться найти объяснение этому, а взял и ответил последнему из говоривших.
— Я могу и говорить, и понимать, — проворчал я. — Кто вы? Что это за город? Почему вы на меня напали? Почему я в цепях?
От удивления они зашумели, дергая себя за усы, тряся головами и сыпя грубыми ругательствами.
— Клянусь Цаком, он говорит! — сказал один. — Уверяю вас, он из-за Пояса.
— Из-за моей ляжки! — грубо встрял другой. — Он — урод, проклятый гладкокожий выродок, вообще не должный появиться на свет, а тем более — остаться в живых.
— Спроси, где он взял кинжал Костолома, — потребовал еще один.
После этих слов один из них вышел вперед и, окинув меня суровым обвиняющим взглядом, показал мне вложенное в ножны оружие, в котором я узнал свой кинжал.
— Ты украл это у Логара? — спросил он.
— Я ничего не крал! — отрезал я, ощущая себя диким животным, в которое тычут сквозь прутья клетки палками бесчувственные и недоброжелательные зеваки. Во мне начала закипать ярость, такая же необузданная, как и все эмоции на этой дикой планете.
— Я отобрал этот кинжал у его владельца и сделал это в честной схватке, — добавил я.
— Ты что, убил его? — недоверчиво спросили они.
— Нет, — прорычал я. — Мы дрались голыми руками, пока он не попытался меня зарезать. После этого я нанес удар, от которого он потерял сознание.

Мои слова были встречены ревом. Сначала я подумал, что они бурно выражают свой гнев, но потам понял, что они спорят между собой.
— Говорю вам, он врет! — прорезался из суматохи чей-то бычий рев. — Все мы знаем, что Логар-Костолом не из тех, кого может победить и ограбить такой гладкокожий и безволосый человек, как этот. С Логаром мог бы помериться силой Гхор-Медведь. И никто другой.
— Все это так, но кинжал-то здесь, — заметил кто-то из них.
Снова началась перепалка, и через мгновение спорщики вопили и сыпали проклятьями, размахивали перед лицами друг друга волосатыми кулаками, хватались за рукояти мечей и щедро обменивались оскорблениями.

Я уже думал, что дело близится ко всеобщему перегрызанию глоток, но тут один из них, по-видимому, обладающий какой-то властью, выхватил меч и начал колотить рукоятью по грубой скамье, одновременно перекрывая голоса своим бычьим ревом.
— Заткнитесь! Заткнитесь! Если кто-нибудь еще раскроет рот, я разрублю ему голову! — После того, как стихла брань, а спорщики злобно на него уставились, он продолжил спокойным тоном, как будто ничего не случилось: — Сам по себе кинжал еще ни о чем не говорит. Он мог застать Логара спящим и размозжить ему голову, или украсть кинжал, или найти. Мы что — братья Логара, что так заботимся о его благополучии?
В ответ раздалось общее рычание. Человек по имени Логар явно не пользовался у них популярностью.
— Вопрос в том, что нам делать с этим существом? Мы должны собраться на Совет и принять решение. Он явно несъедобен. — Сказав это, он ухмыльнулся, по-видимому считая последнюю фразу образчиком зловещего юмора.
— Из его шкуры можно выделать хорошую кожу, — предложил другой тоном, в котором не было и намека на шутку.
— Она слишком мягкая, — возразил еще один.
— Я бы не сказал, что он был таким уж мягким, когда мы заносили его сюда, — заметил первый. — Он был тверд, как стальная пружина.
— Чушь, — запротестовал второй. — Я покажу тебе, сколь нежна его плоть. Смотри, сейчас я нарежу несколько полос. — Он вытащил кинжал и приблизился ко мне, остальные с интересом следили за его действиями.

К этому времени меня настолько переполняла ярость, что камера казалась затянутой кровавым туманом. Сейчас, поняв, что парень и в самом деле собирается проверить остроту своего клинка на моей коже, я пришел в бешенство. Развернувшись, я ухватил цепь двумя руками и, чтобы получить хороший упор, намотал ее на кисти. После этого, упершись одной ногой в пол, а другой — в стену, я потянул изо всех сил. Все мое тело взбугрилось узлами могучих мускулов; от напряжения на коже проступили капли пота; с оглушительным треском камень подался, железное кольцо вырвалось с мясом, а я был отброшен на спину, прямо к ногам пленивших меня людей. Взвыв от удивления, они набросились на меня всей кучей.

На их рев я ответил воплем кровожадного удовлетворения и, пытаясь выбраться из гущи тел, начал размахивать тяжелыми кулаками. Это была еще та драка! Стараясь одолеть меня числом, они не делали попыток воспользоваться оружием. Мы катались по камере сплошным задыхающимся, мечущимся, сыплющим проклятиями и раздающим удары комом. В сочетании с воплями, воем, страшными ругательствами и столкновениями тяжелых тел это производило впечатление полного бедлама. Один раз на мгновение мне удалось разглядеть дверной проем с толпящимися в нем женщинами, впрочем, возможно, что только показалось; зубами я вцепился в чье-то волосатое ухо, мои глаза были заполнены потом и искрами от жестокого удара по носу. А если принять во внимание развернувшуюся вокруг меня возню тяжелых тел, то мое зрение не могло быть слишком хорошим.

И все же я не ударил в грязь лицом. Под сокрушающими ударами моих железных кулаков рвались уши, хрустели носы и трещали зубы; вопли раненых звучали музыкой в моих разбитых ушах. Но эта проклятая цепь вокруг моей поясницы продолжала путаться у меня в ногах, и очень скоро с моей головы была сорвана повязка, а из открывшейся вновь раны обильно потекла кровь. Полуослепший, я начал спотыкаться и оступаться; тяжело дыша, они повалили меня на пол и связали по рукам и ногам.

Затем уцелевшие отвалились от меня и остались лежать или сидеть в позах, говорящих о крайнем изнеможении и испытываемой боли, в то время как я, обретя голос, осыпал их страшными ругательствами. Я находил жестокое удовлетворение от вида всех этих окровавленных носов, порванных ушей и разбитых зубов — а их было вполне достаточно, — и, когда кто-то, непрерывно матерясь, заявил, что у него сломана рука, я разразился злобным смехом. Один из них лежал без чувств, и его необходимо было привести в сознание, что они и сделали, опрокинув над ним кем-то принесенную посудину с холодной водой. Мне показалось, что принесла ее женщина, появившаяся после резкого рева команды.
— Его рана открылась опять, — сказал один, указывая на меня. — Он истечет кровью.
— Надеюсь, так оно и будет, — проворчал другой, лежащий, скрючившись, на полу. — Мой живот разрывается. Я умираю. Дайте мне вина.
— Если ты умираешь, то вино тебе не нужно, — грубо заметил, по-видимому, вождь, выплевывая осколки треснувшего зуба. — Акра, перевяжи ему рану.
Не выказывая особого энтузиазма, Акра, прихрамывая, подошел и склонился надо мной.
— Не дергай своей проклятой головой, — рыкнул он.
— Пошел вон, — огрызнулся я. — Мне от вас ничего не надо. Попробуй только до меня дотронуться.

Он с раздражением ухватил мое лицо широкой ладонью и с силой пихнул меня. Это было ошибкой. Мои челюсти сомкнулись на его большом пальце, заставив его исторгнуть душераздирающий вопль, и только с помощью товарищей ему удалось высвободить искалеченную конечность. Обезумев от боли и бессловесно завывая, он внезапно нанес мне ужасный удар в висок, от которого моя голова отлетела назад и с силой стукнулась о массивную ножку скамьи.

Придя в себя, я обнаружил на голове свежую повязку, руки и ноги были скованы кандалами, тяжелые цепи от них тянулись к мощному кольцу, заново вделанному в камень и, очевидно, закрепленному крепче прежнего. За окном было усыпанное звездами ночное небо. В стенной нише торчал факел, горевший странным белым пламенем; на скамье, оперевшись локтями о колени и положив подбородок на сжатые кулаки, сидел человек и внимательно меня рассматривал. Рядом стояла огромная золотая посудина.
— А я сомневался, что ты очухаешься после такого удара, — сказал он наконец.
— Меня не так просто прикончить, — фыркнул я. — Вы — свора несчастных хиляков. Если бы не моя рана и проклятая цепь, я бы справился со всей вашей бандой.

Казалось, что наносимые оскорбления вызывают у него скорее интерес, чем раздражение. Непроизвольно он нащупал на голове крупную шишку, покрытую толстой коркой запекшейся крови, и спросил:
— Кто ты? Откуда ты взялся?
— Не твое дело, — отрезал я.
Он пожал плечами и, подняв одной рукой посудину, другой вытащил кинжал.
— В Кохте не голодает никто, — сказал он. — Я собираюсь поставить это блюдо около твоей руки, и ты сможешь поесть. Но предупреждаю, если попытаешься меня ударить или укусить, я тебя заколю.

Я только язвительно хмыкнул в ответ. Он наклонился и, поставив сосуд, быстро отступил назад. Предложенная пища была чем-то вроде тушенки и утоляла не только голод, но и жажду. После еды у меня слегка поднялось настроение, и когда мой страж стал опять задавать вопросы, я ответил:
— Меня зовут Исайя Керн. Я — американец с планеты Земля.
Он немного поразмыслил над моими словами, а затем спросил:
— Эти места, они что, находятся за Поясом?
— Я не понимаю тебя, — ответил я.
Он покачал головой.
— Как и я тебя. Но если ты ничего не знаешь о Поясе, то не можешь быть из-за него. В любом случае, ты определенно несешь вздор. Но откуда ты появился, когда мы заметили тебя, приближающегося с равнины? Твой ли костер мы видели прошлой ночью с башни?
— Думаю, что мой, — ответил я. — Много месяцев я жил среди холмов на западе. Прошло всего несколько недель, как я спустился на равнину.
Он пристально смотрел на меня.
— Среди холмов? Один, вооруженный только кинжалом?
— А что тут такого? — спросил я.
Он покачал головой, словно сомневаясь или удивляясь моим словам.
— Несколько часов назад я назвал бы тебя лжецом.
Сейчас я не уверен.
— Как называется этот город? — спросил я.
— Котх, племени Котх. Наш вождь — Хосутх — Крушитель Черепов. Меня зовут Тхэб-Быстроногий. Мне приказано сторожить тебя, пока воины собрались на Совет.
— Что из себя представляет Совет? — поинтересовался я.
— Они обсуждают, что дальше с тобой делать; они начали спорить еще на закате Солнца, но так же далеки от решения, как и вначале.
— И о чем они не могут договориться?
— Видишь ли, — ответил он, — одни хотят тебя повесить, а другие — пристрелить.
— Я думаю, что им не может прийти в голову просто меня отпустить, — заметил я с некоторой горечью.
Он холодно взглянул на меня.
— Не строй из себя идиота, — сказал он с осуждением. В этот момент снаружи послышались легкие шаги, и в камеру вошла девушка, виденная мною раньше. Тхэб окинул ее неодобрительным взглядом.
— Что тебе надо здесь, Эльта? — спросил он суровым тоном.
— Я пришла взглянуть на чужеземца, — ответила она нежным музыкальным голосом. — Я никогда еще не видала такого человека. Его кожа почти такая же гладкая, как у меня, а на лице совсем нет волос. Какие необычные у него глаза! Откуда он появился?
— Он говорит, что с холмов, — проворчал Тхэб.
Ее глаза расширились.
— С холмов? Там же никто не живет, кроме диких зверей. А может, и он — какое-то животное? Но все говорят, что он разговаривает и понимает речь.
— Это так, — прорычал Тхэб, ощупывая свои ссадины. — А кроме того, он вышибает мозги голыми кулаками, которые тверже и тяжелее палиц. Иди отсюда. Он неистов, как сам дьявол. Если ты попадешь к нему в руки, то от тебя не останется даже кусочка, которым могли бы заинтересоваться стервятники.
— Я не буду приближаться к нему, — заверила она. — Но, Тхэб, он совсем не кажется таким ужасным. Видишь, когда он смотрит на меня, в его взгляде совсем нет ярости. Что с ним будет?
— Это решит племя, — ответил Тхэб. — Может быть, ему позволят сразиться без оружия с саблезубым леопардом.
Она всплеснула руками, вложив в этот жест больше человеческих чувств, чем я наблюдал за все время на Альмарике.
— Но, Тхэб, почему? Он не причинил вреда; он пришел один и без оружия. Воины выстрелили в него без предупреждения и ранили, а теперь...
Он посмотрел на нее с раздражением.
— Если я скажу твоему отцу, что ты просила за пленника...
Угроза явно возымела действие. Она мгновенно побледнела.
— Не говори ему, — попросила она, справившись с волнением. — Что бы ты ни говорил, это — не по-человечески. И даже если мой отец выпорет меня так, что по пяткам побежит кровь, я все равно это повторю!
И с этими словами она быстро выбежала из камеры.
— Кто эта девушка? — спросил я.
— Эльта, дочь Зэла-Метателя.
— Кто он такой?
— Один из тех, с кем ты совсем недавно так жестоко подрался.
— Ты имеешь в виду, что такая девушка, как эта, может быть дочерью этого, похожего на... — у меня не хватило слов.
— А что с ней не так? Она ничем не отличается от остальных наших женщин.
— Ты хочешь сказать, что все женщины выглядят так, как она, а все мужчины — как ты?
— Конечно, если не принимать во внимание индивидуальные особенности. А что, среди твоего народа это не так? Должно быть так, если ты только не выродок-одиночка.
— Ну и ну, да будь я про... — начал я в изумлении, но в этот момент в дверях появился другой воин и сказал:
— Тхэб, я пришел тебя подменить. Хосутх вернется завтра. Воины сошлись на том, что решение примет он сам.

Тхэб ушел, а его сменщик уселся на скамью. Я не пытался заговорить с ним. Голова у меня шла кругом от противоречивых явлений, что мне довелось увидеть и услышать, я чувствовал, что засыпаю. И вскоре погрузился в глубокий, без сновидений, сон.

Несомненно, мои мозги все еще не отошли от перенесенных ударов. Иначе я обязательно бы проснулся, почувствовав прикосновение к моим волосам. А так — я проснулся только частично. Из-под смыкающихся век я как во сне видел низко склонившееся надо мной девичье лицо, темные глаза, расширенные в испуганном восхищении, полуоткрытые губы. Мои ноздри вдохнули аромат ее пышных волос. Она робко коснулась моего лица и тут же быстро, с коротким вздохом отпрянула назад, словно испугавшись содеянного. Мой страж храпел на скамье. Факел догорел почти до основания и отбрасывал в камеру зловеще-тусклый свет. Луна уже зашла. Все это я смутно уловил, прежде чем опять погрузиться в дрему, сквозь которую передо мною неясно мерцало прекрасное лицо.