Таким образом, уголовное законодательство страны состоит из суммы обобщенных постановлений, характеризующих типы преступных деяний, воспрещенных под страхом наказания. 6 страница

Организация этой силы, управления ею и ее деятельность вызывают обширную и самостоятельную отрасль государственного управления, при­чем правовые нормы, определяющие эту сферу управления, дают содер­жание особой отрасли права - праву военному.

Но существенную часть военной силы составляет, конечно, живая си­ла - войско. Являясь как в целом, так и в частях, до ее составных единиц включительно, объектом своеобразных юридических отношений, создавая обширную группу правоохраняемых интересов, дающих содержание и общей уголовной охране, войско, как совокупность право- и дееспособных субъектов, вкладывается вместе с тем в общую правовую жизнь государ­ства и в качестве субъекта разнообразных особых юридических отно­шений. Член военной силы остается подданным, членом сословных и общественных единений, членом церкви и семьи, наконец, частным лицом, юридической личностью, причем в этом его качестве военный может,

¹ Имеются в виду Устав таможенный. Постановления о взыскании за нарушения правил о гербовом сборе и т.п - Ред.

разумеется, быть не только исполнителем и помощником государственной власти, но и ослушником ее велений.

Конечно, в этих разнообразных юридических отношениях, отдель­ных от организации и управления военной силой, а потому и не вхо­дящих в область военного права в тесном смысле, действия лиц воен­ных могут быть регулируемы общими правовыми нормами, но при из­вестных условиях для них создаются и особые постановления. Такие специальные узаконения встречаются в законах полицейских, финан­совых, гражданских и в особенности - в уголовных, так что не толь­ко у нас, но и в большинстве западноевропейских государств су­ществуют особые военно-уголовные кодексы, применяемые при­том особыми военными судами, по специальным процессуальным пра­вилам.

Основанием такого выделения служит не только существование спе­циальных воинских интересов, посягательство на которые может быть совершаемо только воинскими чинами - специально воинские преступ­ные деяния, но и то, что принадлежность виновного к войску придает весьма нередко особый характер и учиненным им общим преступным деяниям.

Войско как в целом, так и в частях представляет крепко сплоченное целое, проникнутое началом дисциплины и иерархической подчинен­ностью, проникнутое единым духом, волей и даже мыслью, вырабаты­вающее, особенно в эпохи господства милитаризма, не только солидар­ность, начала товарищества и взаимопомощи, но иногда даже кастовую исключительность ее членов, создающее, наконец, отчасти в силу осо­бенностей занятий, специального изолированного воспитания, отчасти в силу условий военной жизни и быта особые воззрения на отношения военных друг к другу и к лицам, в состав войска не входящим, особое, так сказать, жизневоззрение, понятие об особой воинской чести, чести зна­мени, даже чести мундира.

Эти своеобразные условия вызывают в войске не только особую, строго определенную дисциплинарную власть над ее членами, но придают особый оттенок и учиняемым военнослужащими преступным деяниям, по крайней мере тем, в которых затрагиваются начала воинской дисциплины и чинопочитания или принципы воинской чести.

Конечно, как я указывал ранее, подобные же черты характеризуют и преступные деяния служащих вообще, но по отношению к военнослу­жащим они получают усиленное, а иногда даже без нужды приподнятое значение, так как замкнутая отделенность, противоположение своим чужих, подразумевая под последними не врагов, против которых призвана служить военная сила, а сограждан, сынов общей Родины, поддерживая дисциплину, совершенствуя механизм массовых движений, может грозить опасностью и опасностью серьезной, для общегосударственного порядка. Преувеличенное значение воинской части, в особенности при замене высо­кого понятия о боевой чести солдата, покоящегося на идее самопожер­твования, беззаветного принесения на защиту престола и Отечества высшего блага - жизни, понятием о показной чести мундира, проникнутым себялюбием и бессодержательным тщеславием, легко может обра-

тить войско из органа охраны и созидания в орудие подавления и разру­шения¹.

Но постановления о специально воинских преступных деяниях, а рав­но об ответственности военных за некоторые общие преступные дея­ния, хотя бы они и были включены в отдельные сборники законов представляются только особыми узаконениями, дополняющими об­щие уголовные законоположения, но не могут образовать самостоятель­ной отрасли законодательства². Поэтому изучение военно-уголовных законов, хотя и может быть предметом особой литературы, особых кур­сов, но не может составить особой самостоятельной отрасли уголовного права.

С созданием в России постоянной регулярной армии при Петре Великом возникает большая необходимость в особых законах военных, и в разных частях армии появляются сборники таких законов, заимствованные по преимуществу из Германии. Завершением всех этих попыток был воин­ский устав 1716 г.

С изданием Уложения о наказаниях 1845 г. пересмотр военно-уго­ловных законов представился безусловно необходимым. В 1867 г. "была составлена" Общая часть военно-уголовных законов, которая в том же году и вступила в действие; в 1868 г. была утверждена Особенная чисть, а затем в 1869 г. новые уголовные законы были внесены в свод военных постановлений. Издание в 1874 г. нового Устава о воинской повинности потребовало пересмотра и согласования с ним военно-уголовных законов, которое и было сделано в 1875 г. 28 марта 1875 г. был опубликован ныне действующий воинский устав для армии, а 14 апреля - для флота; в действие они вступили 1 августа того же года.

61. Сборником особенных законов этой группы является также Сель-ско-судебный устав 23 марта 1839 г., вошедший во вторую часть XII то­ма. Устав этот предназначался для государственных крестьян, но на осно­вании общего положения о крестьянах 19 февраля 1861 г. был распро­странен на всех лиц крестьянского сословия, хотя вместе с тем с изданием

¹ Справедливо указывает Кузьмин-Караваев (с. 19): "Представляя собой могущественную силу, войско в случае обособления легко может подавить и государственную организацию и все устои социальной жизни. Поэтому государство и общество наряду с мерами, направленными к поднятию в войске чувства военной чести, создают ограничения одно­сторонности его крайнего развития".

² Поэтому в учебниках уголовного права военно-уголовные нарушения включаются в соответственные отделы Особенной части. Дополнительным характером военно-уголовных законов с их отношением к уголовному праву вполне объясняется указываемая Кузь­миным-Караваевым (Военно-уголовное право. С. 2) бедность монографической литературы по вопросам военно-уголовного права и отсутствие в западноевропейских юридических факультетах особых кафедр военно-уголовного и военно-процессуального права. Учреждение у нас военно-юридической академии, свидетельствуя о необходимости для армии иметь юристов, подробно изучивших военное право как самостоятельную отрасль общегосударственного административного права, а равно и обстоятельно знающих военно-уголовные и военно-процессуальные законы, не может, конечно, создать особой науки или даже самостоятельной ее отрасли, подобно тому как существование Военно-медицинской академии не создает как особые самостоятельные медицинские науки - военную патологию или военную терапию или фармакологию.

означенного положения этот устав получил совершенно второстепенное значение, так как, согласно примеч. к ст. 102 общего положения, волост­ные суды, волостные старшины и сельские старосты, применяя наказания на точном основании ст. 64, 86 и 102 положения, при выборе меры нака­зания только применялись к правилам сельско-судебного устава, да и то временно, впредь до издания общего сельско-судебного устава; таким образом, первенствующее место в судах крестьянских занимало обычное право.

Сельско-судебный устав есть не только закон особенный, но и при­менимый исключительно крестьянскими судами, поэтому суд общий или мировой ни в каком случае не может применять этот устав, хотя бы ему при условиях совокупности пришлось рассматривать деяние, вполне под­ходящее под действие этого устава.

62. Действующее уголовное уложение распространяет свою силу, как это выражено в ст. 4 и 5, на всю Россию, за исключением В.К. Финлянд­ского, и поэтому в пределах империи не существует никаких местных законов. Так, в губерниях прибалтийских до 1845 г. не существовало ни­какого упорядоченного законодательства, но с 1845 г. на эти губернии распространено Уложение о наказаниях, а с 1889 г. и наши процессуаль­ные законы.

В Царстве Польском по присоединении его к России был введен в 1818 г. самостоятельный уголовный кодекс, основанный на австрийском уложении 1803 г. Одновременно с работами по уложению для России на­чались таковые же по уложению для Царства. В 1843 г. 27 мая проект польского уложения был представлен в окончательной форме государю, но он был утвержден, а затем обнародован 12 марта 1847 г. на польском языке; в нем была 1221 статья вместо 2241 общего уложения. 13 сентября 1876 г. на варшавский судебный округ распространено уложение 1866 г. с некоторыми изменениями, и с этих пор Царство Польское не имеет уже особых местных уголовных законов.

63. В ином положении стоит Великое княжество Финляндии. Конечно, рассмотрение вопроса о государственном положении В.К. Финляндии не может входить в настоящие лекции, но тем не менее его нельзя не коснуться в видах определения отношения уголовных законов Финляндии к законам империи.

Присоединение Финляндии к России совершалось постепенно. Еще при Петре Великом перешли во владение России Выборг и Кексгольм, окон­чательно завоеванная Россией в 1808-1809 гг. Финляндия была уступлена нам Швецией в 1809 г. Великое Княжество не состоит ни в какой унии с Россией, а составляет ее часть, которой дарованы права самостоятель­ного законодательства и управления, поэтому и уголовное законода­тельство Великого княжества Финляндии не может быть приравниваемо к законодательствам иностранным, а составляет только особый местный закон.

Сейм 1888 г. принял проект Уголовного уложения, в 1889 г. законо­проект удостоился Высочайшего утверждения, и уложение должно было

вступить в силу с 1 января 1891 г., но манифестом 1(13) декабря 1890 г. повелено было приостановить введение его в действие. Юридически новое Уголовное уложение действует со 2 апреля 1894 г., хотя финляндцы и именуют его уложением 1889 г.

5 7. Обзор иностранного уголовного законодательства

64. Старейшим законодательством Западной Европы является французское. Доре­волюционная Франция не выработала уголовного кодекса.

Более успешными оказались кодификационные работы консульства и империи. Спе­циально проект уголовного кодекса был изготовлен к 1808 г. под редакцией Тарже, обсу­ждение проекта началось в октябре 1808 г. и окончилось в 1810 г.; в силу кодекс вступил с 1 января 1811 г.

Сойе репа! является действующим кодексом и доныне, но он в течение своего 90-летнего существования претерпел такие крупные изменения и по содержанию и по форме, что в действительности действующий кодекс существенно отличается от первоначального.

65. Как история нашего законодательства начинается с Уложения царя Алексея Михай­ловича, так история уголовного права Германии ведет свое развитие от Кодекса Карла V, так называемой Каролины. Хотя во введении к Каролине было сказано, что она не отменяет законов и прав отдельных государств, но тем не менее она сделалась основным источником общегерманского права и оставалась таковой до конца XVIII в. Только с конца XVIII столетия начинается второй период германского законодательства, эпоха партикулярных кодексов. Первым из таких партикулярных кодексов был баварский 1751 г. Но наибольшую известность и влияние из всех этих кодексов получило баварское уложение 1813 г., первоначально подготовленное Клейншродом, а окончательно выработанное Фейербахом.

Вскоре после образования Северо-Германского союза, в 1868 г., Германский рейхстаг обратился к союзному канцлеру с предложением подготовить проект союзного уголовного уложения; 14 февраля 1870 г. проект уже был внесен в рейхстаг, где после особенно значительных дебатов (главным образом по поводу смертной казни, которая при первом чтении была отвергнута 118 голосами против 81) и вступил в силу с 1 января 1871 г., а затем ввиду образования Германской империи в течение 1871 и 1872 гг. сделался уголовным кодексом для всей Германии. В 1876 г. кодекс был значительно дополнен и изменен, и действует в Германии кодекс издания 1876 г.

66. Каролина послужила частью непосредственно, частью посредственно источником уголовного права Австрии.

В Венгрии с 1853 по 1861 г. действовал австрийский кодекс, но затем вступили в силу старые венгерские законы. В 1870 г. была образована комиссия для составления нового уложения и к 1874 г. был составлен проект, который в 1878 и 1879 гг. рассмотрен и принят в виде двух кодексов: один о преступлениях и другой о полицейских нарушениях; оба они вступили в силу с 1 января 1880 г.

В Румынии действует кодекс 1864 г., переработанный по французскому образцу.

В Болгарии до ее освобождения действовало турецкое законодательство; в 1896 г. было утверждено новое уложение.

Кодексы Италии до их объединения находились под сильным влиянием французского законодательства. С объединения Италии начались с 1862 г. работы над составлением кодекса, представленный проект утвержден в 1889 г. и вступил в силу с 1 января 1890 г.

В Швейцарии до последнего времени не существовало общего уголовного законода­тельства. Каждый кантон имел свое самостоятельное законодательство на французском, немецком и итальянском языках.

Англия до сих пор не имеет кодекса. Там действуют: общее право (соттоп 1а«0, судебные решения и статутное право.

Североамериканские Соединенные штаты не имеют общего кодекса, а каждый штат имеет самостоятельное законодательство.

В Японии действует обработанный по французскому образцу кодекс 1880 г. Теперь изготовлен новый проект на основе германского уложения.

ИЗ

§ 8. Границы действия уголовного закона во времени

67. Законом действующим должен быть почитаем закон, вступивший в силу вследствие его обнародования или вследствие наступления особо ука­занного для этого срока и не отмененный новым законом; но установ­лением этих признаков еще не разрешается вопрос о том, по отношению к каким именно юридическим отношениям, действиям или событиям восприемлет силу закон в момент вступления в действие или утрачивает силу в момент прекращения действия, или, формулируя иначе, какие отношения, действия или события нормируются законом с момента всту­пления его в действие и какие продолжают оставаться под господством закона прежнего?

Как можно видеть из самой двойственной формулировки вопроса, ответ на него может быть построен по двум основаниям: можно принять за отправную точку или нормирующий закон, или нормируемое юридическое отношение. Оба построения приводят к выводам, различным как в фор­мулировке, так и в практическом их значении: в одном ставится на первый план политическая сторона вопроса, а в другом - юридическая.

Формулировку первого рода принимает ст. 60 законов основных, го­воря: закон действует только на будущее время; никакой закон не имеет обратного действия и сила его не распространяется на деяния, совер­шившиеся прежде его обнародования.

При рассмотрении этого положения нетрудно видеть, что в нем за­ключаются два положения: 1) что все юридические отношения, действия и события, возникшие или установившиеся до момента вступления нового закона в силу, им не могут быть нормированы, а подлежат действию прежних законов; и 2) что все юридические отношения, действия и со­бытия, имеющие возникнуть или установиться после вступления закона в силу, нормируются им, и только им.

За основу такого положения принимаются два соображения: гарантия прав личности и идея общественного порядка. Если закон юридический есть мера личной свободы, если он определяет основания и условия, по которым приобретаются или утрачиваются права, устанавливаются пре­делы дозволенного и недозволенного, дается руководство гражданам в их отношениях друг к другу, то, конечно, такое значение может иметь толь­ко закон, уже имевший обязательную силу в момент учинения действия или возникновения отношения; с другой стороны, если закон является необходимым условием установления и поддержания порядка в обществе, то несомненно, что он утратит все свое значение, как скоро от воли и усмотрения законодателя будет зависеть переделка и изменение всех существующих правоотношений путем применения к ним новых законов.

Но как ни вески и ни ценны только что приведенные соображения, тем не менее в каждом юристе эта общая формула ст. 60, если руковод­ствоваться ею буквально, может возбудить сомнения в двояком отно­шении.

Существуют законы, которые сами по себе вовсе не служат мерой личной свободы, а которые, например, только упорядочивают государст-

венную и общественную жизнь, разграничивают функции органов упра­вления, определяют их устройство и т.д.; можно ли и по отношению ко всем этим законам руководствоваться первой частью формулы ст. 60 и говорить, что они не имеют так называемого обратного действия? При этом не надо забывать, что такого рода законы встречаются не только в области права публичного, но и в области права частного. С другой стороны, мы также знаем, что в государстве, столь разнообразном по юридическим условиям жизни, как Россия, весьма нередко крупные реформы вводятся не одновременно повсюду и даже не разом в одной и той же местности, так что и вторая часть формулы, что только один новый закон находит применение после его вступления в силу, оказы­вается далеко не безусловной: рядом с новыми законами живут, и иногда живут весьма долго и упорно, законы старые.

Отношения, действия или события, возникшие или установившиеся до вступления нового закона, конечно, сами по себе, как нечто бывшее, про­шедшее, не могут стать в какое-либо отношение к новому закону; когда мы говорим о возможности его применения к прошлым "действиям и событиям, то мы имеем в виду те их юридические последствия, то их внешнее выражение, которые существуют и проявляются в момент дей­ствия нового закона. С точки зрения юридической необходимо различать те последствия, которые присущи самому деянию, неотделимы от него, и такие, которые имеют самостоятельное юридическое бытие, повто­ряются, даже видоизменяются, и подходят, в свою очередь, под понятие самостоятельных юридических действий; можем ли мы по отношению ко всем этим последствиям одинаково буквально проводить принцип: закон обратной силы не имеет? В действительности мы видим, что даже и в праве гражданском встречаются в этом отношении необходимые и есте­ственные отступления: если закон, положим, перенесет брачное совер­шеннолетие с 18 лет на 21 год, то с момента вступления в силу нового закона все лица, хотя и достигшие уже, например, 19 лет, не могут, однако, вступать в брак. Достижение данным лицом Ц лет, т.е. прежнего срока брачного совершеннолетия, есть событие, предшествовавшее новому закону, но тем не менее этот закон, нормируя последствия, могу­щие возникнуть или возникающие из такового события, после вступления своего в силу распространяется и на них. Еще более можно подыскать подобных примеров в области прав публичных: если законодатель нашел необходимым воспретить публичное выставление оскорбляющих чувство стыдливости картин, то должен ли он сделать исключение и оставить нетронутыми картины, выставленные ранее обнародования этого закона; если в интересах народного здоровья закон воспретил устройство при­митивных выгребных ям среди дворов, то может ли это требование применяться только ко вновь устраиваемым ямам, оставляя на веки вечные прежние клоаки заразы неприкосновенными, и т.д.

Наконец, при политической точке зрения, естественно, является вопрос: если закон есть проявление авторитетной воли, то почему эта авторитетная и, в смысле юридическом, неограниченная воля не может придать закону обратной силы? Отрицание обратной силы закона или, правильнее говоря, признание бессилия закона по отношению к прошлому,

этой теорией ставится как политический принцип, а потому имеет своим основанием только реальное соотношение общественных и государствен­ных сил.

Любопытным подтверждением высказанного являются постановления наших основных законов. Рядом с правилом, установленным в ст. 60, стоят исключения, указанные в ст. 61. "Из сего общего правила, -говорит эта статья, - изъемлются следующие случаи: 1) когда в законе именно сказано, что он есть только подтверждение и изъяснение смысла закона прежнего, и 2) когда в самом законе постановлено, что сила его распространяется и на времена, предшествовавшие его обнародованию".

Первое из этих исключений, конечно, могло бы быть объяснено в смысле аутентического, или легального, толкования; тогда это изъятие не было бы исключением из общего правила, так как, разъясняя то, что со­держится в существующем законе, законодатель не создает нового за­кона, но, во-первых, толкование или изъяснение закона по смыслу наших же основных законов не есть закон, а в ст. 61 говорится о законе; во-вторых, в ст. 61 говорится не о тех случаях, когда закон есть разъяснение смысла предшествующего закона, а прямо сказано, когда в законе "имен­но сказано", что он есть подтверждение или разъяснение прежнего; таким образом, стоит только законодателю заявить в новом законе, что этот закон является в подтверждение предшествующего закона, чтобы по­ложение ст. 60 сделалось мертвой буквой. Еще проще в этом отношении второе исключение, которое всегда и безусловно предоставляет зако­нодателю право придавать всякому закону обратную силу.

68. Несравненно проще, по моему мнению, ставится этот вопрос при второй точке зрения, когда он переносится с почвы политической на юри­дическую.

Всякое отношение, действие и событие получают свою юридическую окраску соответственно с законом, действующим в момент их учинения; этот закон определяет свойство, структуру и значение каждого юриди­ческого факта. Поэтому вступление нового закона в действие имеет двоякое с этой стороны значение: во-первых, все отношения, действия, события, возникающие после вступления закона в силу, определяются соответственно с новым законом, если в нем или одновременно с ним вышедшем велении законодательной власти не будет допущено ис­ключения в пользу прежних законов: законодатель может постановить, не нарушая оснований юридической логики, что известная группа юри­дических отношений продолжает нормироваться прежним законом, что по отношению к ним граждане соблюдают, а судьи применяют старый закон, причем объем такого изъятия в пользу отживающего права может быть весьма разнообразен: по числу случаев, по месту, по процессуальному положению юридического отношения, к которому это изъятие относится, и т.п. Во-вторых, все отношения, действия и события, уже совершившиеся до вступления нового закона в силу, не подлежат действию этого закона как таковые; но он очень часто и весьма разнообразно может изменить положение существующего факта в юридическом обороте, изменить его отношения к другим институтам, условия его проявления в юридической

жизни, насколько, конечно, все эти проявления существующего факта будут иметь место после вступления закона в силу. Поэтому выражение, что новый закон бессилен относительно фактов прошлого, весьма неточно: все зависит от тех отношений, в которые ставится закон к этим фактам, и, следовательно, от содержания и характера закона. Если закон изменяет условия судебного констатирования права, порядок его рассмотрения на суде, то несомненно, что этот закон будет применен и к правам или искам, возникшим в давно прошедшее время; если право приобретено или возникло ранее, но пользование им или осуществление его наступает при действии нового закона, изменившего условия или даже прекратившего пользование этим правом, то он несомненно будет при­менен и к проявлению прав, издавна приобретенных. Во всех этих случаях, как и в предшествующей группе, законодатель может сохранить за отживающими законами в большем или меньшем объеме силу и на будущее время, но только в силу особенного о том указания законо­дательной власти.

При такой постановке вопроса, казалось бы, только и может получить надлежащее значение коренной юридический принцип: что всякое юри­дическое отношение, действие или событие нормируется в своем воз­никновении, установлении, осуществлении или признании только дей­ствующим законом.

69. В применении к области преступных деяний правильность такой постановки вопроса получает прежде всего наглядное подтверждение в законах процессуальных. Может ли иметь закон процессуальный обрат­ную силу? Утвердительный ответ дают даже писатели, отрицающие возможность обратной силы закона. Как говорит Берто, "при определении значения новых процессуальных законов нужно иметь в виду два пред­положения: обвиняемые и подсудимые или невиновны или виновны; в первом случае новый закон, как предполагается, предоставляет неви­новности все гарантии, в которых она нуждается для своего торжества, так как без такого предположения новый закон был бы несправедлив и по отношению к деяниям, совершенным после его обнародования; в случае же их виновности нельзя допустить, чтобы преступность могла иметь по отношению к обществу какие-либо права, основывающиеся на неудовлет­ворительном законе, дающем им возможность избегнуть возмездия..." Если, говорит Норман, члены общества имеют право рассчитывать на правосудное к ним отношение, если за ними можно признать приобре­тенное право на неотягощение их участи по отношению к наказуемости, они не могут быть признаны обладателями права на определенную подсудность или известный состав суда, или на специальный порядок и форму разбирательства дел; правила судоустройства и судопроизводства имеют одну цель - обеспечить для каждого правосудие, и новые законы в этой области создаются в предположении приискать лучшие средства для раскрытия истины.

70. Более спора,представляют законы уголовные материальные, где вопрос о том, какой закон нужно признать действующим по отношению к данному преступному действию, представляется нередко весьма сложным:

преступное деяние длится иногда долгое время, так что, начавшись в момент действия одного закона, оно оканчивается при действии другого; еще длиннее может быть срок, отделяющий учинение преступного деяния от момента применения к нему наказания; само отбывание наказания про­должается также долгие годы, а потому в это время легко могут изме­ниться законы, определяющие порядок и условия отбытия, наступления тех или других последствий наказания и т.д. Уже одно это разнообразие карательных законов показывает, что применение к ним общей формулы: закон уголовный обратной силы не имеет, будет безусловно неверно, что для ответа на такой вопрос необходимо исследовать природу каждого уголовного закона и его отношение к совершившемуся преступному деянию, причем, по справедливому замечанию Биндинга, этот ответ, в свою очередь, будет зависеть от самого взгляда на существо уголовного закона и его угрозу.

Все главнейшие теории относительно обратного действия уголовных законов могут быть сведены к следующим группам:

I. К преступному деянию может быть применяем только закон, дей­ствовавший в момент его учинения.

II. К преступному деянию может быть применяем только закон, действующий во время его учинения, но законы более мягкие или более снисходительные к преступнику всегда получают обратную силу.

При этом более мягкими законами признаются: а) объявляющие нена­казуемым деяние, до того момента обложенное наказанием; б) отменя­ющие род наказания или без замены его новым, или с заменой новым, но более мягким для преступника, и в) уменьшающие меру ответственности без изменения рода.

Эта доктрина представляется наиболее распространенной между совре­менными писателями по этому вопросу, хотя изъятие, допускаемое для более мягких законов, обосновывается крайне различно.

Ш. Всегда применяется новый закон, но закон новый, более строгий, не распространяется на прежние деяния.

Это воззрение, с практической стороны весьма сходное с предшест­вующим, отличается от него как в своей теоретической основе, так и в том, что, по взгляду писателей этой группы, всякое сомнение о том, какой закон должен быть применяем, толкуется в пользу нового закона, а по воззрениям писателей той группы - в пользу старого закона.

IV. Новый закон применяется ко всем деяниям, признававшимся преступными до его издания, но подлежащим суду и наказанию после его издания.

71. Останавливаясь на первых двух группах теорий, сходных в их от­правной точке, но различных по объему применения принципа, нельзя не отдать предпочтение первой из них, так как в ней поставлен твердый юридический принцип, вытекающий из определенного основного воззрения как на сущность преступления и наказания, так и на значение уголовной

угрозы.

В этом построении можно найти прежде всего последовательное про­ведение воззрений так называемой абсолютной школы: если Наказание

есть только атрибут преступления, придаваемый ему или категорическими велениями практического разума (Кант), или незыблемыми законами логики (Гегель), то, конечно, момент возникновения преступного деяния есть и момент возникновения его наказуемости и, следовательно, этот момент, как и все иные, определяющие юридическую структуру преступ­ного деяния, нормируется законом, действующим в момент его учинения. Никакой позднейший закон не может сделать бывшее не бывшим; говоря о применении позднейших мягких законов, мы будем говорить о соображе­ниях полезности, выгоды, снисходительности, но не о началах права.