Колокольчик

Московские вокзалы, несмотря на европрилизанность, по своей сути остаются совковыми. Особенно это касается трех вокзалов: то же нагромождение багажа, сумок, баулов, как в голодный год, та же бесцеремонность и бестолковость. Я в очередной раз запуталась на станции "Комсомольской", перепутав выходы к вокзалам. Казалось, в юности я моталась по этому маршруту с закрытыми глазами, не задумываясь, находила выход к электричкам и на тебе - заплутала, как-то незаметно склероз подкрался. И пока сокрушалась по поводу наступившей старости, я жутко мешала гражданам передвигаться в обе стороны, причем на Казанском вокзале мой чемодан на колесиках казался окружающим явной издевкой, каждый проходящий как бы невзначай пинал мой багаж. Когда намеки стали более энергичными, я поняла, что срочно надо отсюда линять и перемещаться на Ярославский пригородный вокзал. В это время какая-то женщина вцепилась в меня, как в последнюю надежду.

- Гражданочка, ради Бога, помогите на Белорусский вокзал попасть, у меня билеты на поезд, боюсь не успеть. Кого не спрошу, все спешат, некогда помочь, а вы видимо ждете кого-то, никуда не бежите.

- На Белорусский - это просто. Bот вход в метро, спускаетесь и прямо на "Кольцевую" попадете, - принялась я объяснять дорогу незнакомке, как была прервана ее возгласом.

- Ты! Господи, точно ты! Неужто,услышал Бог мои молитвы?

Признаться, я опешила и женщину в упор не признавала. А та Всевышнего за встречу со мной благодарила - наверняка обозналась.

- Гражданочка, вы наверно ошиблись.

- Прекрати, вспоминай осень 1981 года, список дежурных медсестер 24-го отделения.

Вот это номер, встретить через 26 лет знакомую и не признать ее, ладно начнем вспоминать:

- Ну, Дилю, Гулю, Лолку и Зебо отметаем по национальному признаку, тетя Даня и Галина Петровна по возрасту не подходят. Люську я не с кем не спутаю, остаются Оля и... Колокольчик, не может быть... Обалдеть!..

- Узнала, не забыла!!!

Мы бросились обниматься, мешая спешившим пассажирам вдвойне.

- Линочка, ты уезжаешь или приехала?

- Я приехала. Но еду дальше, запуталась, вместо Ярославского пригородного вышла на Казанский. Я к подруге на праздники приехала, она в Монино живет.

- Ты со мной можешь доехать до Белорусского, у меня поезд, а так поговорить хочется.

- Естественно, электрички ходят до двенадцати, времени у меня полно. Подруга с сыном встречать меня выйдут только, когда им эсэмэску скину. Tолько давай я чемодан в камеру определю, очень он меня раздражает.

Быстро определив мой багаж, мы побежали на Кольцевую линию метро. На эскалаторе толпа нас разделила, чтобы не потеряться, мы махали друг другу руками, а голова была забита совсем другим. Память нахлынула на меня воспоминаниями.

Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в добро...

В конце октября эпидемия в Афгане разгорелась с новой силой, больные поступали в ОВГ-340 каждый день. Уже не хватало медицинского персонала и помещений. Через военкомат запросили молодых сестричек, призвали на службу фельдшеров, освободили все подсобные помещения, чтобы разместить больных ребят и обеспечить их необходимой помощью. Все равно мест не хватало, и самолеты из Афгана отправляли в Самарканд и другие большие города республики. Я находилась в это время на хлопке и всего этого не видела, и появилась в отделении в середине ноября, когда все как-то утряслось.

Обстановка в отделении была романтическая: молодые ребята, уже уставшие от войны, но еще свято верившие в интернациональный долг, страстно желающие жить и любить. И еще более молодые сестрички, видевшие в своих пациентах рыцарей в серебряных латах, защитников всех угнетенных и обездоленных. Весь госпиталь покрывал флёр романтической искренней первой любви. Кто же тогда думал, что флердоранж сменится траурной шалью, в молодости как-то не думается о смерти, ведь жизнь такая долгая и в ней так много надо сделать. Даже мы с Люськой, приобретшие за четыре курса мединститута жесткий хитиновый покров циничности, были обречены. Флюидам любви нельзя было противиться. Но, если вы думаете, что в отделении была райская идиллия, то крепко ошибаетесь. Страсти и эмоции били с такой силой, что каждый день проходил какой-нибудь конфликт местного значения.

Только одна медсестра избежала стрел Амура. Она закончила только что медицинское училище с красным дипломом. Проработала в детском отделении всего пару месяцев, и ее через военкомат призвали на помощь в госпиталь. Она к здоровым лбам относилась как к детишкам, и больные млели от общения с ней. Сама, по сути, еще ребенок, восемнадцать только должно было исполниться, обращалась с ними как мать. У нее, после тети Дани, были самые легкие руки на капельницы, к ней выстраивалась очередь из пациентов на уколы. Сама она была угловатым подростком, с неоформившимся телом, с веснушками на носу, с мышиным хвостиком, торчавшим из-под шапочки. Но от ее улыбки в отделении светлело, а когда она смеялась, воцарялась тишина. Ребята вслушивались в ее переливчатый колокольным звоном смех, и на душе становилось легко, уходили все печали, и будущее казалось не таким мрачным. За смех ее прозвали ласково Колокольчиком. Ее любили все: и пациенты, и врачи, и медсестры. Все относились к ней, как к младшей сестричке. Никто не рассматривал в ней возлюбленную, она была символом семьи.

И вдруг Колокольчик не вышла на дежурство, старшая сказала нам, что она заболела. Это было немудрено, в городе ходила эпидемия гриппа. Через неделю мы с Люськой решили навестить больную. Но дверь нам никто не открыл, соседей тоже дома не оказалось. А еще через неделю вечером к ней поехали ребята, и соседи сказали, что они здесь уже не живут. В адресном столе нам давали только этот адрес, а в середине декабря старшая зачитала приказ об ее увольнении по состоянию здоровья, сообщила также, что заявление ей передал начальник, к которому приходила ее мать со справками, и, вроде, сама Колокольчик сейчас в санатории. У нее якобы сильное осложнение на легкие. И сразу как-то пасмурно стало в отделении с ее уходом, но жизнь не стоит на месте и постепенно ее стали забывать, а вновь поступавшие больные уже не знали о такой медсестре.

Вспомнили мы ее, когда отмечали Новый 1982 год, когда стали пить за тех, кто от нас вдали. Когда прозвучало имя Колокольчика, за столом повисла какая-то непонятная тишина. Мы с Люськой переглянулись и приступили к допросу с пристрастием:

- Что произошло? Чего вы как сычи надулись?

Аркашка неуверенно повел плечами:

- Да какая-то непонятка здесь. Последнее ее дежурство пришлось на нашу всеобщую самоволку.

- Какую именно? Уточни.

Ребята рассмеялись, действительно, самоволок было много, надо уточнять.

- Помнишь, после приказа министра обороны об увольнении мы всей компанией пошли сначала в киношку "Тегеран-43" смотреть, а потом в кафе посидели? В госпиталь мы уже после двенадцати заявились, у дневального спросили, тот доложился, что в отделении полный порядок. Кроме нас, все на месте, отбой прошел нормально, патрулю пьяный никто на глаза не попался, народ гулял, но уже все отдыхают. Ну, нормально и - нормально, за медсестер не спрашивали. Утром сами знаете, раньше десяти не просыпаемся, когда глаза открыли, уже другая смена дежурила.

- Что здесь непонятного?

- Мы, когда после вас к ней домой ездили, соседка как-то странно с нами разговаривала. Мы Гульку стали за то дежурство пытать. Она сказала, что Колокольчик пошла рапортичку в приемный покой относить. Гуля же отбой сделала и легла сразу в процедурной спать, голова болела. А утром она зашла в ординаторскую, вся работа сделана, а на столе записка, что Колокольчик заболела и ушла раньше домой. У Гульки претензий никаких не было, тем более, потом и старшая подтвердила, что Колокольчик на больничном.

- А у дневального вы спрашивали?

- Да. Мы когда спрашивать стали, двое из дневальных уже в Афган уехали.

Мы все переглянулись, но что говорить и делать - не знали. Ванька со злости стукнул по столу:

- Нутром чую. Какая-то здесь мерзость...

- Вань, брось. Если бы какая другая медсестра, еще можно что думать, но Колокольчик - ребенок. Ее никто обидеть не мог.

- Люську, вон, обидели.

Подруга заняла позу кобры:

- Во-первых, не обидели, во-вторых, если б это произошло, ему душманы самой близкой родней показались. Притравила не задумываясь, ни одна медэкспертиза б не доказала, а обидчик в корчах бы отошел.

Я мысленно прикинула ситуацию на себя и согласилась с выводом подруги. На кафедре микробиологии любую гадость взять можно, да в пищу кинуть. Дел-то на пару часов, доказательств нема и проблемы тоже. Молодость, молодость - никаких сомнений в своих действиях, или это в нас атеизм не заставлял задумываться о том, что даже мысль об этом - грех. Око за око, и только так. Новый год продолжался, и мы забыли о Колокольчике.

Время стремительно несется: и скоро никого не осталось в отделении, у нас начались госэкзамены и распределение по специальностям. Люська ушла на терапевтическое отделение, а я - в акушерство. Экзамены мы сдавали по разным предметам и почти не виделись. А потом началась практика. Люся уехала врачом со стройотрядом, я работала участковым терапевтом в поликлинике на Жуковского. Работа тяжелая и неблагодарная, на дню раз пять вызывают на дом с жалобой на обильное потоотделение. А какое оно должно быть в 45 градусную жару? Поэтому, когда заведующая отделением предложила отвезти ее диссертацию в лепрозорий к ее научному руководителю, я первая вызвалась. Хотя, честно, народ и не особенно хотел туда ехать: далеко и заразно. Просто надо лучше учебники читать: лепра (проказа) не обладает большой контагиозностью (малозаразна), зато у нее большой инкубационный период, больше двадцати лет. Так что, если бы я не пошла на гинекологию, то пошла бы работать в лепрозорий, там у врача зарплата в советское время была шестьсот рублей и на пенсию раньше уходили, и отпуск дольше. В общем, у сотрудников там все льготы, куда страшнее с венерическими или психическими работать. Так что ехала я туда без всяких предубеждений, единственно, прибыла уже под вечер. Хорошо хоть лето, темнеет позже. На проходной были предупреждены и, посмотрев на мой паспорт, пропустили, объяснив как добраться до корпуса. Я быстро отдала бумаги и поспешила домой, но моментально запуталась и вынуждена была искать кого-нибудь из местных, чтобы проводили к выходу.

На одной из боковых дорожек показалась женщина, видимо из местного медперсонала:

- Извините, вы не подскажете, как пройти к выходу?

Женщина так была погружена в свои думы, что вздрогнула от звука моего голоса. Не поднимая головы, она глухим голосом предложила идти за ней. Тактичность не является моим достоинством, а любопытство вообще мой главный порок. Поэтому я стала приставать к незнакомке с вопросами:

- Извините, а вы здесь работаете? А не страшно? Ведь вы, кажется, в положении? За ребеночка не боитесь?

Если на первые вопросы женщина просто кивала головой, надеясь, что я отстану, то последний вопрос ее привел в ярость. Она оттолкнула меня в кусты и побежала к выходу. Я бросилась за ней:

- Подождите, извините меня, я не хотела вас обидеть...

- А меня уже никто обидеть не может! А здесь я специально работаю, в надежде, что заражу этого ублюдка, потому что прокаженным только здесь место!

Обалдевшая я смотрела на эту сумасшедшую беременную. Я знала, что во время беременности идут сдвиги по нервной системе, но чтоб так, прямо реактивный психоз какой-то. Женщина была небольшого росточка, хрупкого строения, тем не менее, эта тридцатилетняя женщина испугала меня, хотя я намного, скажем, сильнее ее. Но во время приступа сумасшедшие обладают невиданной силой, с ними мужики, здоровенные санитары, только толпой могут справиться. Я начала отодвигаться от нее, пятясь в сторону выхода, в надежде на помощь, ругая себя в душе последними словами, опять меня любопытство в историю дурную вляпало, ничему меня жизнь не учит. Незнакомка заметила мои маневры и схватила меня за грудки:

- Ну, все узнала, что хотела? Или еще есть вопросы? Не интересуешься, почему ублюдком назвала? А что так? Линочка, неужели все свое любопытство удовлетворила?

Это был нокаут, сумасшедшая меня знала, а ее нет. Перестав пятиться, я внимательно взглянула на женщину. Короткая стрижка, волосы с проседью, осунувшееся лицо с отеками под глазами, пятна беременности, морщинки, конопушки. И голос незнакомый, хриплый как у старых хронических алкоголиков. Нет, я ее не знала. Женщина правильно оценила мой молчаливый пристрастный осмотр:

- А если так? - и попыталась рассмеяться.

И только услышав какое-то карканье, я, боясь поверить самой себе, переспросила:

- Колокольчик?

- Нет больше Колокольчика, умерла она в ту ночь после приказа, после того, когда ее изнасиловали трое пьяных мужиков. Накинули халат на голову и насиловали молча, так как боялись, что я их узнаю по лицам, по голосам. Не посмотрели на то, что я еще ребенок, девственница, что могу умереть от маточного кровотечения. Бросили меня на снегу без сознания.

- Ты почему не кричала? Патруль бы услышал...

- Я кричала, видишь, голос сорвала, теперь на всю жизнь такой будет. Только кляп у меня во рту был из моего нижнего белья.

- Ты почему нам нечего не сказала? Мы бы с ребятами нашли мерзавцев.

- А ты бы на моем месте сказала?..

Да, гордым легче, гордые не плачут от душевной боли... Я вспомнила наш новогодний разговор: тоже ушла бы тихо, чтоб никто не знал, но и, как Люська, не простила б, притравила б не задумываясь. Хватило бы сил всем взглянуть в глаза и вычислить "кто", а потом - никакой пощады. "Господи, отведи от меня такую беду", - молилась я тогда неосознанно, не подозревая, что это первая в моей жизни молитва, но не последняя. Я не знала, что сказать, да и какие слова тут могут помочь. Я подошла к этой взрослой женщине, притянула ее к себе и начала гладить по плечам:

- Выскажись, закричи, тебе легче станет, а то с ума сойдешь.

- А я и так несколько месяцев в дурнушке лежала. Я тогда поднялась, до отделения, чтоб никто не видел, доползла, через окно в ординаторскую залезла, остановила кровотечение, истории все проверила, Гульке их оставила и записку. Домой на такси добралась и сознание потеряла. Мать с ночной смены вернулась, я на полу валяюсь. Она крестной моей позвонила, та на "скорой" работает. У нее как раз дежурство было, так она на машине и подъехала. У меня к тому времени бред начался. Крестная сразу все поняла, матери сказала, а у нее сердце больное. Крестная не знала кого откачивать. Мать она в кардиологию доставила, а меня прямиком в РКПБ, в отделение неврозов, братишку к себе забрала. В отделении ментов вызвали, провели живое освидетельствование, я этого нечего не помню, на диазепаме, эгланиле, еще какой-то фигне была. Капали, не переставая. Мама, когда в себя пришла, не стала подавать заявление в милицию, они с крестной пошли к начальнику в госпиталь, тот, естественно, не захотел шум поднимать. Тех мерзавцев может уже и не найти, большая выписка была, а шума - много, погон можно лишиться. В общем, с эпидфонда меня уволили, устроили на постоянную должность, и пока я в больнице лежала, зарплату мне платили, маме отдавали. А когда я выписалась, он же меня в лепрозорий устроил: и зарплата, и льготы. Квартиру мама обменяла на другой район, там нас никто не знает. Тут, вроде, жизнь в какую-то колею стала приходить - другая напасть. Полнеть начала. Месячных у меня не было, так, сама знаешь, при приеме эгланила они прекращаются, так у нас и мыслей не было о беременности. Когда к врачу обратились, аборт делать нельзя, срок большой, вот последние дни дорабатываю, скоро в декрет. Уедeм к бабушке в совхоз рожать. Он все равно уродом родится или прокаженным, это правильно: такие уроды не должны иметь детей, с таким генным набором из них только убийцы и насильники могут родиться. Я надеюсь, что их за меня судьба накажет. Я их проклинала и проклинаю каждую минуту, чтобы они не просто в Афгане погибли, нет, в яме у душманов сгнили, чтобы кожу с них живыми сняли.

Глаза у неё оставались сухими, только блестели, как у животных в темноте. Говорила она тихо, свистящим шепотом, от которого у меня волоски на коже вставали, было жутко страшно. Господи, да что эти уроды сделали с тем веселым ребенком, видимо точно у неe голова поехала. В здравом уме нельзя, наверное, живым людям такое желать. Ведь у них тоже есть матери, они не переживут такой гибели сыновей. Но осуждать не могла, так как сама желала смерти таким подонкам. Мы долго стояли в темноте, у ней сорвался голос, и только вырывались всхлипы. Я довезла ее до дома и взяла слово, что она не пропадет и будет мне звонить. Мы созвонились всего раз: я уехала на каникулы, а когда вернулась, по телефону никто не отвечал.

Вскоре отправились на хлопок, в этот раз мы в хлопковой эпопее выступали врачами. У врача дел вроде и немного, но за приготовлением пищи надо проследить, за уборкой мест пользования тоже надо приглядывать, а еще и больные время от времени бывают, в общем, весь день занят. Так как в роли врача я выступала впервые, то старалась на совесть, вскоре все запасы хлорной извести закончились. Когда прибыло мое начальство, я с прискорбием сообщила об этом факте. Мужики решили, что гонять машину из-за одной сумасшедшей девицы не стоит, пусть своими ножками пойдет в местный медпункт и возьмет у фельдшера хлорку. Для бешеной собаки - семь верст не расстояние, как и для дурной студентки мединститута. Время советское, несмотря на места заключений в непосредственной близости, народ не боялся путешествовать по Голодной степи в одиночестве. После завтрака я, предупредив преподавателей, отправилась в хлопсовхоз. Наш институт воспитывал своих питомцев в условиях, приближенных к лагерным, так что пять километров это не расстояние для воспитанницы ТашМИ.

Часам к одиннадцати я достигла пункта назначения, но двери в медпункт были закрыты. Я дошла до чайханы, взяла себе плова и чайник чая, устроилась с удобствами и стала дожидаться местного начальства. Часа через два чайханщик не выдержал моего присутствия и поинтересовался, что мне надо. Выяснив, что я торчу в чайхане лишь из-за фельдшера, пояснил, что того сегодня не будет. На переезде баба рожает, он туда уехал. Если он мне нужен, то здесь недалеко, километра три всего, идти прямо по грунтовке. Делать нечего, пошла. Крик рожающей я услышала издалека и хотя проходила я специализацию по акушерству, было немного страшновато. Видя, что крики не умолкают, решила войти, вдруг помощь моя требуется.

Помощь действительно требовалась: роды шли уже восемь часов, женщина никак не могла разродиться, а муж не отпускал ее в роддом. Фельдшер, в лучших традициях шариата, с хозяином не спорил. Но у меня никакого уважения не наблюдалось, а посему скоро мы с мужем роженицы орали сильнее женщины. Я призвала на его голову весь уголовный кодекс, но в конце концов убедила вызвать "скорую". Фельдшер сделал вызов по рации, но когда машина приехала, ехать с ней отказался, так как не может оставить вверенный ему участок без медицинской помощи, помощник хренов. Естественно, пришлось ехать мне, фельдшер пообещал сообщить нашим в училище. Женщину мы довезли вовремя, ей успели сделать в Пахтакорской больнице операцию, повезло ей, что хлопок. Во время хлопка, кроме студентов вывозят всех преподавателей со всех кафедр, конкретно врачи трудятся в больнице по графику. А в остальное время, кроме хлопкового сезона, в больницу с тем же успехом можно и не везти, помощь на уровне ФАПа. Но узнав, что с моей подопечной все в порядке, у меня вставала проблема обратного путешествия: идти далеко, да по темноте и страшно, я перезвонила в медпункт и узнала, что в Пахтакор выехал Рустам, наш завуч, и вскоре он будет у хлопкового штаба, мне его там нужно ждать. Времени у меня до его приезда было достаточно,и я приступила к изучению данного населенного пункта, в частности больницы.

Безошибочно я вычислила роддом. Hе удивляйтесь, женщину оперировали в больнице, в роддоме нет операционной, вот такой казус. Думала, вдруг Татьяну, свою шефиню, встречу. А, может, просто кто-то с кафедры попадется. Мне повезло, я сразу отыскала Татьяну. Она была жутко расстроенной. Фанатка акушерства, влюбленная в свою профессию, влюблявшая в нее студентов, она не переносила, когда женщины отказывались от своих малышей. Вот и сейчас шефиня сидела в ординаторской заплаканная. Несмотря на то, что она была рада меня видеть, не могла отключиться от той проблемы.

- А что за отказник? - спросила я ее, понимая, что ни о чем другом она говорить все равно не сможет.

- Чудесный малыш, 3 кг 600 от юной первородящей, роды переношенным плодом, согласно плаценте, недели три. Я боялась, что урод родится, нет, все нормально.

- А почему урод, что в анамнезе?

- Мать в первом триместре на психотропных была, ждали самого худшего. Ну, тогда еще можно было бы понять, а тут такой милый мальчик. Она уперлась, нет и все. Правда, могут быть пороки внутренних органов, но тогда, тем более, ребенку домашние условия нужны. Сама знаешь, что у нас в "Домах малютки" творится. А мамаша эта даже смотреть на него не хочет.

Сказать, что я сразу догадалась, что это Колокольчик? Hет, по срокам она должна была родить в начале сентября, даже, в конце августа. Видимо до последнего не шла в роддом, надеялась, что умрет младенец. Сейчас на дворе начало октября, поэтому просто кольнуло предчувствие, больно много совпадений. Но в палате я увидела именно ее. Бледная, худющая и злая. Мне она обрадовалась, хотя и сильно удивилась:

- Ты откуда здесь?

- На хлопке. В соседнем хлопсовхозе врачом, в музпедучилище числюсь. Здесь случайно оказалась, женщину привезли. Как ты? Почему здесь?

- Уже прекрасно. Я же говорила, что к бабушке в совхоз поеду рожать.

- Ребенка точно не возьмешь?

- И это уже знаешь? Удивительная у тебя способность, Лина, лезть во все, что тебя не касается. Сама бы взяла?

- Не знаю. Но раз на свет появился... Oн ведь не виноват. Папы нет, но пусть будет мама.

- Папы нет и матери у него нет. Я очень не хотела, чтоб он живым родился, схватки гасила до последнего. Но раз живой, пусть в детдоме мучается, папин грех замаливает.

- Ты меня извини, наверное, я не имею права ни судить тебя, ни советовать. Только этой местью младенцу невинному ты себя на одну доску с теми подонками ставишь. Бог тебе судья...

Страшнее мести женщины ничего в мире нет, у мужиков мозгов на такую месть не хватит, ни совести. Обиженная женщина, уверенная в своей правоте, в своем праве на месть - страшна. Оставаться в отделении, у меня не было времени, надо было возвращаться. После хлопка я пару раз набрала ее номер, но телефон не отвечал. Татьяна сказала, что у ребенка все-таки обнаружился порок сердца, его перевели в детскую больницу, а мать выписали, больше она нечего не знает. История имела такой дурной душок, что и я, и Люська по молчаливому договору не вспоминали ее. Наша память избирательна: она хранит в основном счастливые воспоминания, а неприятные факты исчезают, испаряются, и мы их не вспоминаем. Вот и я забыла об этой истории, которая напомнила о себе через 26 лет.

Я вспомнила быстрее, чем эскалатор доставил меня на платформу. Колокольчик уже не была мне неприятна, наоборот, я чувствовала свою вину, все мы крепки задним умом. Да и интересно мне было, как у нее сложилась жизнь. Она уже меня ждала внизу. Мы кинулись в подошедший поезд и, наконец, смогли заговорить.

- Как ты Линочка? Как жизнь сложилась? Как Люся, вы с ней общаетесь?

- Люся живет в Германии, у нее две дочери. На интернатуре заболела, инфекционный полиартрит, была инвалидом, передвигалась только на инвалидной коляске, занялась гомеопатией. Сейчас ходит, открыла свой кабинет. Зовет к себе в гости, но так складывается, что пока увидеться не можем.

- Какая она молодец! Но у нее всегда был бойцовский характер. А муж у нее кто? Не Аркадий?

- Нет, ты же знаешь, что он был женат, разошелся, женился на другой, был контужен. Несколько лет лежал парализованный в госпитале для афганцев, сейчас поднялся и хоть остается на инвалидности, начал работать. Жутко злится на бумажную работу, привык бегать, но все равно это прогресс. С Люськой перезваниваются, это она его на ноги подняла, но это отдельная история. Тетя Даня живая, на пенсии. Галина Петровна уехала из Ташкента в начале девяностых, Зебо вышла замуж за афганца в восемьдесят третьем, уехали в Германию. Ольга с сыном в России живет. Из нашей компании в живых осталось трое ребят.

- А Костик?

- Он погиб в апреле 1982 года, в день моего рожденья.

- Ты замужем?

- Да, вышла в 1985, сын родился в 1987 в день рождения Костика, потом родился второй сын. Живем в Одессе, скоро будем с мужем серебряную свадьбу играть. Ладно, ты про себя расскажи. За что Бога благодарила?

- Я, Лина, тебе по гроб жизни обязана. Ведь бросила я тогда малыша в роддоме, месть во мне огнем горела, пришла домой, а у меня в ушах твои слова звучат: "На одну доску с теми подонками встала". Измучили они меня: есть перестала, спать. Думаю не переставая. На третьи сутки не выдержала. Прибегаю в роддом, а мне говорят, что он в детской больнице. Я туда, а он в реанимации. Врачи мне говорят: "Hе жилец". Ну, сильно я его смерти хотела, вот Бог и решил моей просьбе внять. Я тогда четко поняла, если он умрет, не жить мне. Упала на колени перед врачом: "Пустите меня к нему, я санитаркой у вас работать буду, только дайте с сыночком рядом быть". Врач-узбек удивился, но, видимо, что-то почувствовал, нотаций читать, упрекать не стал, пустил меня в реанимацию. Зашла я к нему, он лежит в кювезе такой беззащитный, сердце у меня сжалось. Думаю, что я дура творила, это ведь моя кровиночка, да как я могла так поступить, хуже самки звериной. Правильно меня Линка с теми подонками сравнила. А он уже задыхаться начал, я его из кювеза выхватила, давай молоко ему грудное в носик капать. У меня за три дня грудь молоком налилась, я ее не сцеживала, хотела, чтоб молоко перегорело. Он молоком поперхнулся, давай кашлять, ротик открыл, я ему давай дыхание рот в рот делать. Доктор прибежал, вместе со мной ему массаж сердца стал делать, задышал мой мальчик. Я его как на руки взяла, так ни разу не выпустила, даже в туалет с ним ходила. На второй день сам он стал грудь сосать, обошлось все. Выписали нас через неделю. Решили мы с мамой в Россию уехать, к папиным родственникам, давно они нас к себе звали. Там маме климат больше подошел, да и внук сердце бабушке подлечил. Братишка вырос, в армию пошел. Я работала по специальности, денег хватало. Алешка из армии вернулся, решил жениться. Девушка из соседнего подъезда, семья хорошая. Свадьбу в кафе играли, в основном вся их родня, с нашей стороны только папины родственники да мы с мамой и сыночком. За столом недалеко от нас женщина сидела, грустная такая, в платочке. Сваха шепотом давай нам рассказывать:

- Это моего мужа старшего брата жена. Брат скончался несколько лет назад, когда известие пришло, что сын их в Афгане в плен попал. Сердце не выдержало. А Матвеевна ждала, в Совет матерей Афгана писала, министру обороны, в общем, во все инстанции. Когда войска вывели, стали пленных некоторых возвращать домой. Вот и Сашок вернулся, страшный - жуть, но Матвеевна не знает от радости, куда его усадить, где положить.

- А чего ж она грустная, радоваться должна, что живой вернулся.

- Она радуется, только покалечили его там жутко, детей он иметь не может. Хочет в монастырь уйти.

Тут сваху отвлекли, она убежала, свадьба своим чередом идет, да нам с мамой помочь надо, да только куда Витасика деть. Тут эта их родственница нам и предложила за ним присмотреть. Мы согласились, время от времени прибегаем посмотреть, как у них дела идут, только диву даемся. Витася у нас с чужими неохотно общается, а тут разговорился, успехами в школе хвастается.

После свадьбы народ расходиться стал, к нам Матвеевна подходит с просьбой:

- Вы позвольте Виталику к нам в гости приходить, у нас дом прям над Волгой, сад хороший, пусть там играет. Голубятня есть, его мой сын научит, вдруг ему понравится.

- Да мы не против, если захочет, пусть ходит.

Первый раз Витаська шел, побаивался. А потом как медом ему намазано там стало, он или в школе, или у Матвеевны. Мама ревновать стала, начала сама с ним ходить. Вскоре с Матвеевной лучшими подругами стали, и решили они нас с Сашей поженить. Вроде так он к моему сыну сердцем прилип, что о монастыре перестал говорить. А Матвеевна рада невестке с готовым внуком, все равно своих не будет, а так фамилию есть кому передать. Мама моя тоже хотела меня пристроить, боялась, умрет, одна я останусь. Брат уже отрезанный кусок, у него семья. Опять же-таки, у меня после того случая мужчины не было. Многие сватались, да у меня при одной мысли, что в постель лечь придется, ступор нападал. Здесь и в этом плане все нормально, не будет мужик цепляться, зато у Витальки отец появится, не хватало ему мужской ласки, внимания.

На Новый год решили они нас познакомить, вместе праздник отметить. Сказать, что я сильно против, не могу, понимала, что если мамы не станет, тяжело мне будет. В общем, пошли мы праздновать. Мужчина мне понравился: худощавый, высокий, руки жилистые. Лицо приятное, только глаза грустные, но это и понятно. Сидим, разговариваем, Витасик к Саше забрался, и тут я обратила внимание, как они похожи, да и не только я, бабушки наши тоже заохали. Матвеевна и говорит:

- Знаешь, сын, если б не знала, что гости наши из других краев приехали, и знать вы друг друга не могли, решила, что вы по молодости согрешили.

Саша заинтересовался, не знал, что мы приезжие:

- Откуда же вы к нам прибыли?

- Из Узбекистана.

- Ой, а у меня Сашок в Ташкентском госпитале лежал, может там вы и согрешили? - пошутить решила Матвеевна.

А у меня ноги парализовало, сердце вроде остановилось, мама тоже за сердце схватилась. Саша весь закаменел, побелевшими губами еле спрашивает:

- Вы где работали?

- В инфекционном госпитале, всего месяц. Ноябрь 1981 года.

- Так и Саша там же лежал, в пятом отделении.

Меня чуть отпускать стало, а Саша наоборот стал подниматься:

- А как вас тогда звали? Колокольчик?

Мы с мамой к стульям прилипли, встать не можем, ноги ватные, я только в ответ головой кивнула, губы пересохли. А Саша как бухнулся передо мной на колени, ноги мои схватил, не отпускает:

- Прости, Христом Богом, прошу, прости.

Мама Витальку за руку из комнаты потащила, а Матвеевна не уходит, смотрит на нас, непонимающе:

- Это что же, получается, знаете вы друг друга, так что ж скрывали, не признавались?

Саша, не вставая с колен, к матери лицом повернулся:

- Мама, подонка, ты родила, за нее меня Господь наказал. Прости и ты меня за то, что опозорил я вас с отцом.

Матвеевна на стул свалилась, за сердце держится, нечего понять не может:

- Саша, у тебя бред, сроду ты поддонком не был. За что прощения у нас просишь? Как ты человека обидеть мог, если в лицо ее не узнал? Ты мне, старой, объясни, а то ум за разум заходит.

- Не узнал я ее потому, что лица ее не видел. Я в госпитале лежал в пятом отделении, она в двадцать четвертом работала. У меня, сама знаешь, до армии девушки не было, сразу в Афган забрали. Когда в госпиталь попал, так обидно было, что погибну, а так и не узнаю, что это такое. У них в отделении официантка работала, давала кому не лень, но только за чеки. А у нас, салаг, откуда чеки? Вот мы с земелями и решили ее завалить. Вроде на ноябрьские праздники ее подпоили, так тогда чуть ли ни весь инфекционный госпиталь по ней прошелся. Брехня, конечно, но дыма без огня не бывает. В тот вечер приказ пришел, все его отмечали, трезвых в госпитале не было. Вот мы эту официантку у столовой и ждали в кустах, она с там одним офицериком никак расстаться не могла. В кустах темно, в шаге от себя ничего не видно. Слышим, от столовой кто-то идет, даже в ум не пришло, что это не она может быть. Выскочили, накинули халат на голову, в рот тряпки какие-то сунули. Спешили, очень боялись, что застукают нас. А от нее водярой несло, даже мысли не возникло, что не она...

- В приемном покое на меня медсестра случайно спирт вылила, - подала я голос.

- Да разве мы бы тронули девочку...

- А что не поняли, что она девственница, - мать моя зарыдала в голос. - Mерзавцы, чтоб у вас так всю жизнь перекосило, как моей дочери.

- Не переживайте, перекосило! А то, что не разобрали, так ведь она у нас первая и последняя женщина в жизни оказалась. Мы, когда потом официантку увидали, думали - умрем сразу. Кого, кому такую подляну устроили? Той-то все равно, давалка известная, а это кто? Мы даже не знали, кому жизнь испортили, потом начали выяснять, кто в ту ночь дежурил, по крови поняли из какого отделения. А когда ты из госпиталя исчезла, поняли кто. Ведь мы тебя искали, повиниться хотели, замуж взяли, любой бы из нас женился. Кого б выбрала, тот бы в загс и пошел, мы так сразу с пацанами решили. Но тебя не нашли, а в Афгане за тебя нас Бог наказал, видимо, твои проклятия ему прямо в уши дошли. Один через месяц в танке заживо сгорел, люки заклинило, а у второго через три месяца при взрыве ноги по пах оторвало, до медсанбата не довезли. А я из рейда не вернулся, девять лет в плену.

Конец рассказа был смят, так как мы уже достигли Белорусского вокзала, прибежали на платформу к нужному поезду. Успели тютелька в тютельку, Колокольчик только билет проводнице подала, как состав тронулся. Мы не успели обменяться адресами, я бежала рядом с вагоном:

- Так чем все закончилось? Ты простила?

Но поезд уже разогнался, и мне его было не догнать, Колокольчик высунулась из вагона и махала рукой:

- За сына спасибо...спасибо... спасибо... У нас все....о...я его......ла..

Расстроенная и растерянная я стояла на платформе Белорусского вокзала и смотрела вслед уходящему поезду. Масса вопросов, но нет ответов: куда она ехала? где сейчас живет? где ее сын? а главное: чем закончилась эта страшная история? Как правильно? "У нас все плохо, я его выгнала" или "У нас все хорошо, я его простила, --полюбила?…,,

Как часто мы совершаем поступки, за которые нам стыдно просто перед собой. Как часто не задумываемся над словами, которые говорим, не понимая, что эфир их унес к тому, кому они предназначались, слова приобретают материальную основу. Ведь сказано: "Сначала было слово..." Для Вселенной без разницы: было оно произнесено или просто подумано... Не зря мы в молитве просим прощение за помышления, давайте, наконец, начнем думать прежде, чем говорить.

Ослаби, остави, прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная, я же в Слове и в деле, я же в ведении и не в ведении, я же во дни и в нощи, я же в Уме и в Помышлении: вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец. Аминь.

 

Чудо-феномен

Вопросы исцеления любой направленности современная аристократия всегда держит на пульсе, и мы освещаем

происходящие чудеса, в полном объеме тех или иных исцелений, поступающих в поле нашего зрения. Одним из чудес было исцеление ОЛЬГИ, благодаря выдающимся аристократам, доктором медицинских наук А. Э. Шперлингом и его коллеги -психолога Елены Володиной. Они участвовали уже более девяти месяцев в эксперименте, возвращения к жизни молодой девушки Ольги, безжизненно прикованной к постели, после автокатастрофы. Хочется озвучить степень удачи врачей эзотериков, следующим сообщением. Они взялись за восстановление жизненных органов безнадежно больной девушки. Ольга получила заключение официальной медицины., что к сожалению, медицина бессильна, поставить ее на ноги.

Единственное право на жизнь она получила, благодаря тому, что своевременно получила страховку на право бесплатного лечения со стороны Греческого государства. Ольга с самого начала боролась за любую возможность вернуться к жизни здорового человека. Увы, повреждение 11 позвонков позвоночника, лишали ее возможности совершить чудо. Вскоре Ольга настолько отчаялась, что несколько раз пыталась покончить с собой, путем голодовки. Девушка, даже не могла отравиться, из-за полной парализации тела. Девять лет жизни Ольга провела сама со своими мыслями и вдруг ее брату, постоянно ухаживающего за ней, попалась статья в журнале о докторе медицинских наук, биоэнергетике А. Шперлинге.

Журнал издавался Межнациональным Союзом Аристократов под названием «Лидеры Украины». В статье говорилось о безнадежных больных, излеченных доктором. Услышав от брата о такой возможности, Ольга воспряла духом, она ежечасно напоминала брату о желании встречи с целителем. Ее надежда возросла, когда ей стало ивестно, что доктор Шперлинг. приехал в Грецию. для оказания помощи одному видному политику, впавшему в летаргическое состояние, в связи с кризисом правительства. Разбудить политика стояла задача перед Аристократом А. Шперлингом. Что он блестяще сделал.Через помощь брата встреча со А.Шперлингом состоялась. Ольга была напряжена до полуобморока, дожидаясь прихода светилы и… Доктор Шперлинг оказался у ее изголовья.- Деточка, я Вас немного помучаю своим присутствием. Вы меня потерпите.—Я вас ждала всю жизнь, тихо ответила Ольга и слезы, сами, как два ранее молчавших источника, потекли по ее щекам. Доктор стал руками обследовать позвоночник. ягодицы, ноги больной, то прикладывая руки к поврежденным рубцам Ольгиного тела, то убирал на небольшое расстояние свои мягкие ладони. Сеанс длился около получаса. Затем он стал поглаживать ее руки. Все обследование заняло не более часа. –Деточка, сообщите мне, ваше настроение, или возможно, у вас появились новые жизненные ощущения. –У меня такое впечатление, сообщила Ольга, что в мои ладони опустилась какая-то тень.

-Это плохо, доктор, мы еще с вами когда-то увидимся?- Милое дитя, я берусь вас вернуть к жизни. Через 6-9 мясецев, вы будете сами сидеть и кушать, это я вам обещаю в присутствии вашего брата и многих моих ассистентов учеников.Прошло два года.

Вскоре я был приглашен, стать свидетелем обещания, данное Ольге, профессором А. Шперлингом. Ее лечение вместе с ним осуществляла знаменитая аристократка врач психолог Елена Володина. Они ждали меня в помещении близ парка им. Шевченко. Я приехал в назначенное время, вооруженный цифровым аппаратом и видеокамерой. Вечер. Одесский дворик, я на месте. Мои друзья в полном боевом-- в белых халатах, только после процедур с Ольгиным телом, вышли на к кухню пить чай. Меня представили Ольге и ее брату Андрею. Ольга в футболке бледно голубого цвета, сидела на тренажере, слегка румяная,видимо после физической нагрузки. Она отдыхала,и я предупредив, что буду у нее брать интервью, включил камеру. –

-Ольга, добрый вечер, я идеолог аристократического движения, мое имя Валерий Григорьерьевич, мы сейчас с вами обменяемся впечатлениями о жизни, о ваших друзьях целителях и вы сообщите нашим друзьям и всем,кто вас увидит, о вашем самочувствии. Предупреждаю, что начало вашей истории болезни я знаю. Это девять лет полного бездействия. Расскажите кратко, как вы жили до Греции и, как вам удалось получить страховой полис на бесплатное лечение? Голос Ольги, мне показался мягким жизнеутверждающим.

– С детства я мечтала, быть самой известной в мире танцовщицей. Когда-то мне повезло присутствовать при выступлении знаменитого, всемирно известного исполнителя мировых танцев, Эсынбаева. После его выступления., я еще ребенком дала себе слово быть, как он, всеми узнаваемой в профессии. В 14 лет меня стали приглашать для участия в концертных программах знаменитые школы танца, Одессы, Москвы, Санкт-Петербурга, Парижа. В 18 лет меня пригласили в постоянную труппу знаменитого театра в Греции Бузуки. Там я нашла свою любовь с ведущим танцором театра, Андре. За год я объездила,практически,все страны Латинской Америки, меня уже хорошо знали в Европе, для меня было честью представлять искусство танца под флагом Греции. Я заочно училась в Киевском Университете культуры и готовилась к свадьбе. Андре всегда был со мной. В сентябре должна была состояться наша свадьба и я на своей машине поехала выбирать себе наряд. Как сейчас помню выбрала бледно голубое платье, длинные до локтя перчатки и шляпку с фатой.. Там же, для меня подобрали голубые туфли. Никто не ожидал, что проезжавший мимо меня грузовик захватит меня во время своего движения, когда я пыталась сесть в автомобиль и я стану, в этот же час недвижимым инвалидом.

- -Да – история не из легких, прокомментировал я случившееся. Но не будем вспоминать всех ужасов за девять лет неподвижности. Ольга, скажите, когда в первый раз вы ощутили, что вернетесь к жизни. Я это поняла после слов Анатолия Эммануиловича. Когда он повторил, сказанное первоначальное предложение. - Да деточка, будешь у меня сама сидеть, улыбаться и кушать. В начале я почувствовала тепло в середине ладони, сразу на двух руках. Я ему об этом сообщила, но он не удивился.

-Теперь работаем, что есть сил, по моим инструкциям, телефону. Рекомендации по массажу я дам Андрею. За девять лет он знает твое тело не хуже моего. –Работаем повторил он и уехал. Через неделю мы были уже в Одессе. Все дни Анатолий Эммануилович и Елена Володина со мной. В медицинской практике Ваше возвращение к жизни, сравнимо с чудом. Это для вас действительно так? Я родилась вновь, но уже сознательно. Я ребенок трех моих родителей. Профессора Анатолия Шперлинга, его коллеги Елены,и моего брата Андрея. Никому не понятно, как энергетическим полем исходящего из рук этих двух чудо - экстрасенсов, смогли разгладиться многочисленные рубцы и спайки моего тела. Как срослись и стали взаимодействовать друг с другом костные хрящи позвоночника?- У Бога так много сюрпризов невиданных еще человеком,-говорит профессор и я в этом убедилась на практике. А сейчас я сама впервые встану на ноги и при помощи этих брусьев, постараюсь сделать шаг. Ольга сползла с тринажера на пол. Проползла метр к брусьям, смастеренными Андреем и стала медленно вскарапкиваться на них.. Пропустив руки по обеим сторонам брусьев, она встала на ноги. К ней подбежали все сразу.

.-Не торопись деточка, командовал Анатолий Эммануилович, ты впервые должна сделать первый шаг. -Это трудно, я знаю. -Но я беру вот этот кухонный нож и перерезаю «на твоих глазах», путы, державшие тебя так долго в страхе.. Ножку левую вперед. И Ольга медленно раскрыла казалось деревянные ноги и сдвинула левую ногу вперед. Достаточно. Но она соединила правую ногу с левой, и уже увереннее шагнула дальше левой. Все усилия мной запечатлены на камеру и могу сказать всем присутствующим: Браво Ольга, Анатолий, Елена и Андрей. да здравствует жизнь, да здравствует воля к жизни.

А что Андре, не отказался от невесты спросил я уходя у Андрея. Андре погиб во время автокатастрофы., два месяца назад. Ольга не знает об этом. Он для нее в годичной командировке на гастролях в Америке. -Нам еще много испытаний впереди.

Мы, пожав друг другу руки, расстались.

 

Аристократ - Доктор Медицинских Наук Анатолий Эммануилович Шперлинг.

 

«20 часов занятий по гражданской обороне».

Эпиграф:

Мы часто плачем, очень часто стонем, но наш народ, огонь прошедший,

недаром, слово,,ж и д,, синоним с великим словом «коммунист.»

(Илья Эренбург)

 

***

Мы сидим в Гражданской обороне, погрузившись полностью в навоз.

Мы сидим, но всё-таки, не стонем, чтоб на нас сосед наш не донёс.

Мы должны за 20-ти ч а с о в к у - стать сильнее атомной войны;

Кончив курс специальной подготовки,

Можно видеть радостные сны.

 

Основные методы защиты – спрятаться куда – ни будь в очаг,

Взять с собой большой бумажный свиток и запомнить, кто твой злейший враг.

З а г е р м е т е з и р о в а в все двери,- спрятаться внутри самих себя;

К выводу придя, - опасность сверив,--- безопасна лишь твоя семья

Тщательной внимательной проверке этот тезис тоже подлежит,

Взяв сухой паёк, сперва, проверьте,

Может быть в семью в т и с а л с я «ЖИД».

Если есть, проверьте не «Мессия»?

Если – нет,- пропала вся семья. Бить ж и д о в;

Спасать скорей Россию - вот отныне истина моя.

 

Оснастив спасательные группы юмором теплом и добротой,

Уничтожим трусость, злобу, скупость.

Подлости дадим последний бой.

Термоядерной боеголовкой Шарик очень просто расколоть,

Не спасёт ни группа, ни сноровка – хила человеческая плоть.

С нетерпеньем жду приход Мессии,

Как Россия умного царя.

Буду бить ж и д о в, спасать Россию,

Значит, жизнь сожгу свою не зря.

Я готов к войне с бумажным тигром.

Мой противник подлость и обман.

Призываю самым крупным титром,

В общество спасения, христьян.

 

 

Молитва.

 

Ночные образы к великой стихии.

Абюзанне.

Мне во сне живое Аллилуйя, выплыло, как будто из тумана

С ним слились восторг и поцелуи,

И родное имя: Абюзанна…

Мне приснилось: нахожусь я в Храме,

А вокруг нас водяные струи…и,

В экстазе, я любимой Даме выплеснул из сердца: «Аллилуйя!»

Кто ты? Плод любви грозы с туманом?

Холод в сочетании со зноем? Может быть ты из ребра Адама?

Может это Афаним со мною?

Я уверен, знаю точно, кто ты!

Знаю чёрно - белую и злую.

Знаю нежную, а в сердце ноты складывая в ритме: Аллилуйя.

 

 

Выдержки из собственного сердца.

 

Не всегда любовь и счастье рядом—

Я любил, и, тоже был любим…

Дополнений, кажется, не надо,

Н о любовь развеялась, как дым.

Безуспешно я искал забвенья

В женщинах и умных и пустых.

Быстро проходили увлеченья,

Уходя, я не жалел о них.

На бесстыдство отвечал бесстыдством,

Мог поиздеваться и язвить.

Сравнивал с холодным любопытством

С той, которую не мог забыть

А сейчас быть может это странно

Свежим чувством я опяь согрет

 

Боль исчезла, затянянулись раны,

Дней минувших чуть заметный след

Хочется, обняв твои колени,

В сердце на мгновенья посмотреть.

 

Нет, неправильно писал Есенин.

Что горевшим больше не гореть.

Сердце снова, как когда-то бьется...

Радость колокольчиком звенит.

Значит, счастье все- таки вернется

Значит, можно снова полюбить.

 

Колыбельная.

 

Написанная сыну, до его рождения для его матери

Ночь прокралась к нам в окно,

Спрятав солнце в покрывало.

Спи малютка сладким сном.

Я с тобой за день устала.

Вся земля покрыта мглой,

Даже звёзды спят за тучкой

Спи мой мальчик дорогой,

Спрячь под одеяло ручки.

Спи глубоким сном земля,

Силы за ночь набирая.

Спи любимое дитя

Грёзы пусть тебя ласкают

Словно бабочки, мечты

Сядут на курносый носик.

В царство сонной красоты

Крылья сна тебя уносят.

В том таинственном краю

Дети все давно уснули

. Баю - баюшки- баю, засыпай скорей сынуля.

 

 

Из памяти сердца.

 

Целую мысленно я руки, ноги, зад.

Лицо твоё с чуть грустною улыбкою.

Как будто бы, сегодня, год назад-

И я ещё не совершал ошибки

Целую плечи шею губы грудь,

Целую дома и совсем не дома.

И хочется ещё грустинку сдуть

С ресниц твоих, давным- давно, знакомых.

Мне хочется так…впрочем, ерунда.

Зачем поднял я снова ворох пыли,

Ведь год прошёл, как пролетят года.

И мы с тобой, давным - давно, забыли…

Забыли мы? Нет! Только ты одна.

Я не забыл

Ни одного мгновенья,

И в беспокойный час ночного сна

Целую я опять твои колени.

 

Моей Лауре.

 

В нашем царстве нет раздор

И в моём сонетном парке так

Звучит созвучье Лора,

Как Лаура у Петрарки,

Я сошью тебе одежду из эпитетов прекрасных

Шею нежную покрою ожерельем поцелуев,

Трон воздвигну для тебя я

Из одних объятий страстных

И тебя, мою царицу, нежным взглядом короную.

 

 

Гимн студентов вечерников

 

Опять мы в этих стенах, почти без перемены

В составе нашем снова, собрались

Дни лета промелькнули, но мы не отдохнули

И снова, словно лошади, впряглись

 

Возможно, что сквозь зубы,

Процедит, кто-то грубо

Сравнение студентов с лошадьми,

Конечно мы не кони,

Но как они в загоне

Всегда мы, даже в праздничные дни.

 

Приходим мы с работы,

А в голове забота: бежать скорее надо в институт

И даже не умытый, поешь без аппетита

Ведь у тебя лишь несколько минут.

 

Не разобрав дороги

Сломать, рискуя ноги,

Как метеор ты в институт летишь

 

Замученный, усталый на первой

Паре вяло ты слушаешь,

А на второй – ты спишь.

Мучительно, как роды

Проходят дни и годы

И время страшно медленно ползет.

 

Сменяет пару пара и незаметно старость

К тебе, еще студенту, подойдет.

Немощный и беззубый

Возьмешь диплом ты в зубы

На клюшку обопрешься и шагать…

На поиски работы?

Нет - не о том заботы

Уж пенсию идешь ты оформлять.

 

Весна

 

Приходят к нам живою сказкою

Грачи и робкая трава

Обновлены весенней краскою

Деревья, люди и слова.

 

Оделись улицы и здания

В присущий лишь весне наря

Слова любви и обещания

Сейчас особенно звучат

 

А малыши неугомонные,

Поставив штангою портфель

Разбив в игре стекло оконное

Мечом приветствуют Апрель.

 

Но мы на них почти не сердимся

Мы улыбаемся тайком

Ведь наше сердце даже в семьдесят

Звучит с весною в унисон

 

 

***

Да! Душа человека потемки

Это понятно и без пояснения

Лекция. Про броненосец Потемкин

Бормочет лектор. А я воскресенье

Вдруг вспомнил.

В тот вечер я был на Аиде.

 

Арии вой …сопение зала…

Верди бедняга, если б ты видел

Какая бездарность вчера исполняла

То, что ты создал с такою силой

Ты бы наверно поднялся с могилы.

Чтобы со сцены прогнать взашей

Сердцу, наверное, было бы больно

Не надо Великий. Лежи спокойно

Это теперь в порядке вещей.

 

 

***

 

Это так уморительно

Мне смешно до икоты

Я костюм усмирительный

Сам одел на себя

Все сердечные сразу

Улетели заботы

Заморожен мой разум

Буду тешить ребят

 

Заразительный смех

Без щекотки под мышкой

Солнце спрятало в гнойном тумане лучи

Что ему этот смех.

Ведь оно не мальчишка

Так паяцем не будь и скорей замолчи!

Замолчать? – Замолчи, еле слышно сказало.

Я обжечься могу, лучше спрятать лучи

Все! Как будто тепла не бывало

Никогда ни бывало, кричи, не кричи.

 

***

Я люблю тишину и приволье степей

Я люблю суету, ярких южных ночей

Я веселья люблю, несмолкаемый шум

Лепет сына бездумный, я в сердце ношу

 

Это жизнь! Ее сердце наш труд и любовь

Ее Пульс- это я, это ты, это мы!

И поэтому, Жизнь, я для жизни готов,

Без раздумья отдать, чтобы не было тьмы.

 

 

***

Мне сказали «Вы хитрый»

А подумали «подлый»

Нет, я просто избитый

Окружающим кодлом

Просто лопнули нервы

Как скрипичные струны

Расхотелось быть стервой

Надоело быть умным

Утомился плести я

Кружевные сплетенья

Если можешь, прости меня

За мое неуменье.

 

***

Говорят, свойственно женщинам

Чувство нежности эмоциональной.

Смелость в поступках

И даже жертвенность

Таких люблю,

Они рассудочно правильны

И тебя, себе в минуты считанные

Я нарисовал такой же искреннею

Сотканную, импульсными ритмами

Нарисовал и сам стал искренним.

 

 

****

Простое, с упрощенным я

Все годы часто спутывал

И простоту покойницкой

С покойниньким уютиком

 

Как много грязной плесени

В убогой нашей утлости

И сплетня, сплетни, сплетений

И низость рядом с тупостью

 

Мещанское и свинское

Хрипото тупорылое

И псевдо материнская

Любовь твоя бескрылая

 

Быдла или быдлостово

Чуть большего, чуть меньшего

Чуть упрощенье простого

Чуть бабского - Не женского!

 

МОНОЛОГ ЗДОРОВЬЯ
Я шёл по лугам и долинам, степям и пустыням. Я лез по крутым горам, пересекал непроходимые болота. Я прочёсывал леса и плыл по рекам, морям и океанам. Я жаждал победить болезни, стать врачевателем землян. Я хотел и хочу победить смерть. То удаляясь, то приближаясь к истине, я был побеждён и часто побеждал своего видимого и незримого врага. Предался раздумьям после постоянных поисков зелья от многочисленных врагов человеческого организма, забылся.
И в собственном своём видении стал перебирать свои, чужие поступки. Подошёл к самому главному.
Видится мне прикованная к постели женщина, она мне чем-то очень близка. То ли мать моя, то ли жена, то ли дочь мне. Её нездоровье вызывает во мне потребность найти лекарство или некое волшебство, чтобы любой ценой спасти тело, душу больной.

1 декабря. Зима. Одесса. Юг. Дождь.
На улице мокро, темно и неуютно. Собравшись с мыслями, я добираюсь по их каналам до самого дна, к инструменту от всех болезней, к миру разумения, миру реальности и мистицизма,
магии и таинства. Это то, к чему я так долго шёл в реальной действительности, это то, чего в реальном мире не найти из-за простой человеческой невнимательности и нежелания войти в матрицу осознания возможного перераспределения жизненных энергий в человеке. В общем, я вышел из состояния прозрения ни с чем, и в то же время вооруженный знанием уверенности, что стоит мне появиться перед больным и пожелать ему здоровья, как он на моих же глазах встанет и просто забудет о своём нездоровье. Так и случилось. Когда я вошёл, к больной, женщина встала и ушла здоровой. Больше мы не виделись, но я знаю, что она жива и здорова и она знает, что сделал это я. Произошло чудо.
Мне очень хотелось помочь, и помощь пришла в моём воображении. Желание участия,
оказания помощи творит чудеса. Энергия желания никем не осознаётся, а она – самый лучший доктор. Сочетаясь с верой в успех, некой нахальностью, что только ты сможешь помочь, лечение становится полным. Оздоровление наступает мгновенно. Я бывал на сеансах А. Кашпировского, А.Чумака, Г. Грабового. Они пользуются энергией 999 или 666, это неважно, важен результат, а он есть. Пришедшие за помощью, с верой в неё, в этих людей, как последнюю инстанцию–излечиваются. Результат–сила всего

происходящего.
Люди подозрительно невежественны. Человеку же важно, как они добиваются этого. Словесно докажи. Защити учёную степень.Хотя, к бабкам-целительницам больные идут не в многоэтажные хоромы. Идут в палатки, чтобы получить результат. Это я пишу для себя. Человек – существо реальное. Много раз обманутый, подозрительный и в то же время, когда болезни прижимают, идет, и под нож, и к Распутиным (Семья Романовых), т.к. помощь идёт от себе подобного человека. Мы ищем, находим и… разное случается.
Князь_Цыцак