ЭСТЕТИКА. § 1. Эстетика (теория свободных искусств, низшая гносеология, искусство прекрасно мыслить, искусство аналога разума) есть наука о чувственном познании

 

§ 1. Эстетика (теория свободных искусств, низшая гносеология, искусство прекрасно мыслить, искусство аналога разума) есть наука о чувственном познании.

§ 2. Натуральная ступень низших познавательных способностей, совершенствуемая одним лишь применением их, без обучения, может быть названа натуральной эстетикой и разделена так же, как делится обычно натуральная логика, т. е. на прирожденную, или прирожденное прекрасное дарование, и приобретенную, а эта последняя, в свою очередь, на теоретическую (docens) и прикладную (utens).

§ 3. Важнейшее практическое приложение искусственной эстетики, существующей наряду с натуральной, это: 1) доставлять хоро-

 

ший материал для наук, постигаемых преимущественно интеллектом; 2) приноровлять научно-познанное к любому пониманию; 3) расширять усовершенствование познания за пределы отчетливо нами постигаемого; 4) снабжать хорошими принципами все более утонченные занятия и свободные искусства; 5) в общежитии, в случае прочих равных условий, давать преимущество при совершении любых дел.

§ 4. Отсюда частные приложения ее: 1) в филологии, 2) в герменевтике, 3) в экзегетике, 4) в риторике, 5) в гомилетике, 6) в поэтике, 7) в теории музыки и т. д.*.

§ 5. Против нашей науки могут возразить, во-первых, что она слишком обширна и ее нельзя исчерпать в одной книжке, в одном курсе. Ответ: согласен, однако лучше что-нибудь, чем ничего. Во-вторых, могут возразить, что она есть то же самое, что риторика и поэтика. Ответ: а) она шире; б) она охватывает то, что является общим как этим двум, так им и прочим искусствам, и если обозреть здесь это в надлежащем месте один раз, то любое искусство будет способно потом успешнее разрабатывать свой участок, без ненужных тавтологий. В-третьих, могут возразить: она есть то же самое, что критика. Ответ: а) существует и критика логическая; б) некий определенный вид критики есть часть эстетики; в) для такой критики совершенно необходимо некоторое предварительное знание прочих частей эстетики, если только она не хочет превратиться в простой спор о вкусах при суждении о прекрасных мыслях, словах, сочинениях.

§ 6. Против нашей науки могут возразить, в-четвертых, что она недостойна внимания философов и что предметы ощущений, воображения, а также вымыслы (fabulae), превратности страстей и т. д. находятся ниже философского горизонта. Ответ: а) философ такой же человек, как и другие, и он не вправе чуждаться столь обширной области человеческого познания; б) в данном случае смешивают общую теорию прекрасно мыслимого с практикой и реализацией единичного.

§ 7. Могут возразить, в-пятых: смутность (confusio) — мать ошибок. Ответ: а) тем не менее она есть непременное условие для нахождения истины там, где природа не делает скачков при переходе от темноты к отчетливости; к полдню приходят от ночи через зарю: б) оттого именно и следует уделять внимание смутности, чтобы не проистекли отсюда ошибки, количество и величина которых зависят

* Герменевтика — наука об истолковании текстов, экзегетика ·— наука о комментировании текстов, гомилетика — теория проповедничества. — Прим. пер.

453

 

от степени нашей невнимательности; в) не смутность сама по себе одобряется, а исправляется познание, коль скоро к нему по необходимости примешана некая доля смутности.

§ 8. Могут возразить, в-шестых: отчетливое познание превосходнее. Ответ: а) у конечного духа — лишь в более важных вещах; б) полагание одного не исключает другого; в) да и следуя отчетливо-познанным правилам, мы сначала идем по прямому пути к прекрасно-познаваемым вещим, и лишь потом уже тем совершеннее раскрывается посредством них отчетливость.

§ 9. Могут возразить, в-седьмых: если культивировать аналог разума, нужно опасаться, как бы не потерпела ущерба территория разума и серьезности. Ответ: а) этот аргумент относится к числу тех, которые доказывают слишком много, ибо та же самая опасность имеется всякий раз, когда возникает нужда в каком-либо сложном совершенстве, побуждающем к действию и не склоняющем к пренебрежению совершенством подлинным; б) невоспитанный (incultum) и даже поврежденный аналог разума в неменьшей мере способствует разуму и строгой серьезности.

§ 10. Могут возразить, в-восьмых, что эстетика есть искусство, не наука. Ответ: а) эти способности не являются противоположностями; ведь сколько некогда существовало искусств, которые теперь являются одновременно и науками? б) что наше искусство поддается доказательству, подтвердит опыт, и это ясно a priori, ибо психология и др. науки снабжают его достоверными принципами; а что оно заслуживает быть поднятым до уровня науки, показывают его практические применения, упомянутые в других параграфах.

§ 11. Могут возразить, в-девятых: эстетики, как и поэты, рождаются, а не делаются. Ответ: Гораций. Искусство поэзии, стих 408; Цицерон. Об ораторе, кн. II, гл. 60; Бильфингер в «Разъяснениях» § 268; Брейтингер. Об уподоблениях, стр. 6. Прирожденному эстетику помогает более полная теория, более одобряемая авторитетом разума, более точная, менее смутная, более достоверная, менее шаткая.

§ 12. Могут возразить, в-десятых: низшие способности, плоть скорее следует подавлять, чем возбуждать и подкреплять. Ответ: а) нужно господство над низшими способностями, но не тирания над ними; б) к такому, естественно обретаемому господству как бы за руку приводит эстетика; в) эстетики не должны возбуждать и подкреплять низшие способности в качестве порочных, а должны ими руководить, чтобы они не повреждались еще более от своего пагубного применения или чтобы под предлогом избегать злоупотребления ими, предлогом, прикрывающим лень, не упразднялось бы вовсе пользование свыше данным талантом.

 

§ 13. Наша эстетика, как и ее старшая сестра логика, разделяется, во-первых, на теоретическую, учащую, общую, дающую указания: 1) о вещах и о предметах мысли, эвристика, 2) о ясном порядке, методология, 3) о знаках прекрасно мыслимых и прекрасно располагаемых предметов, семиотика, во-вторых, на практическую,·прикладную, специальную. В обеих:

 

Если кто выбрал предмет по себе, ни порядок, ни ясность

не оставят его: выражение будет свободно.

Вещь пусть первою будет, вторым пусть будет порядок,

Знаки своим чередом третья место займут.

(Гораций)

 

§ 14. Цель эстетики — совершенство чувственною познания как такового и это есть красота. Притом следует остерегаться его несовершенства как такового, которое есть безобразность.

§ 15. Эстетик как таковой не имеет заботы о совершенствах чувственного познания, настолько глубоко скрытых, что они либо остаются для нас совершенно темными, либо могут быть усмотрены не иначе, как при помощи интеллекта.

§ 16. Эстетик как таковой не имеет заботы о несовершенствах чувственного познания, настолько глубоко скрытых, что они либо остаются для нас совершенно темными, либо могут быть обнаружены не иначе, как путем суждения интеллекта.

§ 17. Чувственное познание, в своем основном значении, есть комплекс представлений, находящихся ниже порога различия. Если бы мы пожелали теперь обозреть одновременно, постигая умом либо только его красоту и изящество, либо только его безобразность, как иногда это делает наблюдатель с развитым вкусом, то необходимое для науки различие пропало бы, словно подавленное множеством прелестей и пятен на различных ступенях их общности — родовых, видовых или единичных. Поэтому сначала рассмотрим красоту в той мере, в какой она является общей почти всякому чувственно прекрасному познанию, универсальную и всеобщую, вместе с ее противоположностью.

§ 18. Красота чувственного познания в универсальном значении есть 1) взаимное согласие мыслей, соотнесенное с чем-то одним и являющееся феноменом, причем в данном случае мы отвлекаемся от порядка этих мыслей и от знаков. Красоту вещей и мыслей следует отличать как от красоты познания, первой и главной частью которой она является, так и от красоты предметов и материи, с каковыми зачастую она неправильно смешивается по причине укоренившегося значения термина. Безобразные предметы как таковые могут мыслиться прекрасно, а прекрасные — безобразно.

 

§ 19. Поскольку нет совершенства без порядка, универсальная красота чувственного познания есть 2) согласие порядка, благодаря которому мы созерцаем прекрасно мыслимые вещи, — согласие как внутреннее, так и с вещами, феномен, красота порядка и расположения.

§ 20. Поскольку обозначаемое мы не воспринимаем без знаков, универсальная красота чувственного познания есть 3) внутреннее согласие знаков, как с порядком, так и с вещами феномен, красота значения: это слово и высказывание (когда знаком является написанная речь или проповедь) есть вместе с тем и действие, когда такая речь произносится вслух. Таковы три всеобщих грации познания.

§ 21. Сколько же может быть безобразных черт, пороков, пятен в чувственном познании, которых следует избегать, — либо в мыслях и вещах, либо в сочетании многих мыслей, либо в значении (что мы по порядку перечислили в § 18–20).

§ 22. Обилие, величие, истина, ясность, достоверность и живость познания, в ту меру, в какую они оказываются в согласии в едином восприятии или в согласии друг с другом (например, обилие и величие, способствующие ясности, истина и ясность, способствующие достоверности, все прочие — живости) и в ту меру, в какую различные другие элементы познания оказываются в согласии с ними же, дают совершенство — всякому познанию, универсальную красоту — способности ощущать феномены, и особенно вещам и мыслям, в чем помогает

 

Их изобилье и блеск, и правды живое сиянье.

 

§ 23. Скудость, мелочность, фальшь, непроницаемая темнота, сомнения и колебания, косность суть недостатки всякого познания и искажают способность ощущать феномены вообще — таковы главные пороки вещей и мыслей.

§ 24. Красота чувственного познания и само изящество вещей суть совершенства сложные и притом универсальные. Это явствует также из того, что никакое простое совершенство не есть для нас феномен.

§ 28. Общей отличительной чертой совершенного эстетика является, во-первых, прирожденная натуральная эстетика.

§ 47. Отличительной чертой совершенного эстетика является, во-вторых, ασκησις (упражнение) и эстетическая тренировка (exertitatio).

§ 53. В эстетических вещах следует весьма остерегаться и не принимать за одно и то же дарование грубое и дарование неученое. Например, у Гомера и Пиндара, разумеется, не было грубым

 

Их дарованье, ни диким, ни гнусно косматым...

(Гораций)

 

однако они являлись скорее исходными образцами (archetypa) для ученых искусств, чем отображениями (ectура) этих последних. Человек неученый может иметь дарование даже эстетическое, весьма тонкое, и, наоборот, человек ученый — дарование весьма грубое в том, что касается красоты.

§ 54. Подобно тому, как Лейбниц назвал музыку арифметическим действием души, не умеющей счислять саму себя, подобно этому ребенок, почти не умеющий мыслить себя самого, посредством рассмотрения сходных случаев, а затем посредством вытекающего отсюда как бы прирожденного подражания, будет совершенствоваться в прекрасном мышлении и будет делать это еще гораздо больше, если ему посчастливится попасть в руки мастера, который сумеет придать должный склад его нежным, лепечущим устам.

§ 62. Третьей общей отличительной чертой совершенного эстетика является μάθησις (наука) и эстетическая дисциплина, т. е. более совершенная теория того, что ближе влияет на материю и форму прекрасного познания, обычно приобретаемая благодаря одной лишь природе и ее применению па практике; на основе строгого упражнения эту теорию следует применять на практике, чтобы способность души не блуждала под впечатлением мыслимых ею вещей или чтобы из-за незнания правил и их разумных оснований и неуверенности в них, она не мыслила своевольно н не отвращалась бы вовсе от прекрасного размышления, уверенная, что сама увидит все свои прегрешения, на самом деле вовсе их не зная.

§ 63. К эстетической дисциплине относится, во-первых, прекрасная эрудиция, т. е. такая эрудиция, которая делает познание лучшим, чем неэрудированное, — то познание предметов, о которых надлежит затем мыслить прекрасно. Будучи наделено ею, дарование, прекрасное от природы, подогреваемое ежедневными упражнениями, ею движимое и ею поощряемое, вместе с честным, искренним, по выражению Персия, эстетическим сердцем, легче может склоняться к тому, чтобы прекрасно мыслить о данной теме.

§ 64. Главные части прекрасной эрудиции — те дисциплины, которые уясняют нам бога, вселенную, человека (особенно в его моральном облике), повествования (не исключая мифических) и древности, а также дух символов (siglorum genium).

§ 65. При изучении подобного рода дисциплин эстетик заботится лишь о том совершенстве, которое становится феноменом, когда мыслят прекрасно о тех или иных предметах. Частью он делает это негативно, позволяя набегать зрительных образов, вносящих безо-

457

 

бразие, частью позитивно, когда зачастую посредством одной-единственной фразы или достаточно краткого знака он заставляет эрудированного читателя или зрителя ожидать любое великое от столь ученого автора, хотя многие плоды своей эрудиции он и скрывает посредством изящного умолчания.

§ 67. Впрочем, мы не требуем, чтобы эстетик был полигистором или «пансофом», так как общая его характеристика лишь в общей форме требует эрудиции, в том виде прекрасное мышление, в котором тот или иной эстетик захочет отличиться, специальная же характеристика определит точнее те ближайшие составные части эрудиции, где ему не пристало быть хозяином, и тот вид прекрасного познания, который он избрал себе в качестве поприща своей собственной деятельности.

§ 68. К эстетической дисциплине относится, во-вторых, теория формы прекрасного познания — о способе и средствах осуществлять его законными путями, теория более совершенная, чем та, которая обычно получается на основе одной лишь природы и простого практического осуществления этого прекрасного познания. Такая теория требует от своего практического приложения более тщательных и строгих упражнений. Комплекс же правил, расположенных в порядке, обычно называется искусством. Так в общей характеристике совершенного эстетика появляется требование эстетического искусства.

§ 69. Что касается специальных характеристик совершенного эстетика, например оратора, поэта, музыканта и т. д., то здесь уже давно это требование удовлетворено, так как существуют искусства риторическое, поэтическое, музыкальное. Все, что говорится в них обычно о их приятности, пользе, необходимости, посредством незначительного расширения понятий можно применить и к искусству эстетическому, указанные предикаты которого имеют столь же широкое значение, как и похвалы прочим искусствам вместе взятым.

§ 70. Можно будет признать, что искусство оказывается тем выше 1) чем более широкие правила оно заключает, т. е. чье применение оказывается полезным, даже необходимым, в большем числе случаев, и чем это искусство полнее, оставаясь тем не менее кратким компендиумом всех достаточных правил; 2) чем более действенные и важные правила оно дает, т. е. такие, которыми ты никогда не можешь пренебрегать без великого ущерба; 3) чем точнее и тщательнее оно эти правила излагает; 4) чем очевиднее эти правила; 5) чем они достовернее, будучи выделены из истинных начал, являющихся душою этих правил; 6) чем более они привлекательны, склоняя к тому, чтобы мы подчиняли их предписаниям наши действия и самую практику искусства.

 

§ 71. Что касается законов эстетического искусства, то они, являясь как бы полярной звездой для всех частных искусств, простираются на все свободные искусства и имеют еще более широкую сферу, — они простираются на все случаи, когда приходится изящно или безобразно познавать что-либо; до этого нет дела познанию научному. Вот почему эстетическое искусство, более, чем какое-либо другое частное искусство, заслуживает быть приведенным в форму искусства, явить, наконец, некую более полную систему красоты познания, остаться чуждым той «апоспасматии» (фрагментарности), которая свойственна выводимым из него отдельным искусствам. Надеяться на какую-либо полноту в частных искусствах нельзя, по причине бесконечного разнообразия, можно лишь подняться до источников красоты и познания, до их природы, до первичных подразделений их обоих, и, произведя на основе закона исключенного третьего исчерпывающее деление на противоположности, попытаться исследовать, что же получится, если эстетическому искусству придать форму науки.

§ 72. Более высокое правило всегда сильнее, чем все ему подчиненные. Вот почему эстетические законы сильнее, чем все выводимые из них правила частных искусств, и в том случае, когда последние приходят в столкновение друг с другом, от них следует отвлечься, без нарушения изящества. Когда же правила частных искусств познаются одни, получается иначе; так бывает, когда эстетические правила едва-едва усматриваются, словно видимые издали при обозрении большого земельного участка, а правила частных искусств во всей красоте и убранстве своих примеров ослепляют глаза не без великого для них ущерба. Вот почему комплекс эстетических законов, предпочтительно перед частными своими следствиями, достоин получить форму искусства, которая, будучи сведена к форме науки, делает одновременно вполне наглядной и очевидной силу этих законов.

§ 73. Ложное правило всегда хуже, чем никакое. Но законы, извлеченные лишь из того или иного примера и без дальнейшего своего обоснования выдаваемые за универсальные, что они такое, как не вполне явное заключение от частного к общему? Вот почему так часто они грешат в отношении объема, если только не оказываются совершенно ложными. Но добиться полной индукции никогда нельзя. А потому нужно усмотреть a priori истину более важных правил, которые затем подтвердит и иллюстрирует опыт, подобно тому, как он, может быть, явился и первой отправной точкой при обнаружении их истинности. Потому-то частные искусства, если они намерены отделить истинные правила от сомнительных, нуждаются в особом принципе, посредством которого они могут познать свои

 

собственные правила, а это значит, что эстетическому искусству должна быть придана форма науки, дабы не приходилось всецело основываться на упомянутом ненадежном рассмотрении отдельных сходных случаев.

§ 77. Вновь напоминаю: я не такой человек, который владеет во всех отношениях эстетической наукой, и не воображаю, будто мой или чей-либо другой ум изящен в родовом значении термина, и не считаю, что являюсь, в частности, как достойным похвалы оратором, так и поэтом, и музыкантом и т. д. Я уже заявлял, что прежде чем овладеть подобной теорией, нужно иметь природу, дарование, талант, выучку, культуру гения и что без какой-либо эрудиции едва ли можно приобрести опытность в прекрасном мышлении. Я единственно доказывал, что такая опытность окажется полезной только в том случае, если она станет первой и главной в своей области наукой. Теперь я опять заявляю, что более точные и надежные упражнения [...] должны продолжаться неослабно каждый день, и без них так называемые мертвые и умозрительные правила, хотя и полезные, но которые ты не применял бы практически, никогда не пойдут тебе на пользу, хотя в этом и заключается их главное назначение.

§ 78. Общей отличительной чертой совершенного эстетика является, в-четвертых, эстетический порыв, impetus (прекрасное возбуждение ума, его горение, устремленность, экстаз, неистовство, энтузиазм, дух божий). Возбудимая натура уже самопроизвольно, а еще более при содействии наук, изощряющих дарование и питающих величие души, в зависимости от предрасположения тела и от предшествующего состояния души, при благоприятных обстоятельствах направляет к акту прекрасного мышления свои низшие способности, склонности, силы, ранее мертвые, дабы они жили согласные в феномене и были больше, нежели те силы, которые могут проявить многие другие люди, разрабатывая ту же тему, и даже тот же самый человек, не столь воодушевленный в другое время. И таким образом подобные люди дают результаты, равные этим своим новым живым силам, превосходящим их обычные силы и относящимся к этим последним, как квадрат к корню. Состояние души, возникновение которого я описал, есть та самая ορμή (устремленность), различные наименования которой я выше привел, сообразуясь с ее степенями.

§ 97. Некоторые предметы прекрасного мышления мы не вправе показывать раньше, чем мы не наделим их всеми возможными прелестями, которые можно к ним добавить дополнительно. Здесь, поскольку (при прочих равных условиях) всякая красота частей увеличивает красоту целого, общую характеристику совершенного

 

эстетика увенчает, в-пятых, забота об отделке (limae labor et mora)*, т. е. привычка с неослабным вниманием по мере возможности увеличивать в прекрасно сделанном произведении мелкие достоинства даже мельчайших его частей, устранять недостатки едва заметные, без ущерба для целого. Прекрасное мышление в целом будет подобно картине.

§ 104. Натуральный род мышления, если он связывается с природными силами готовящейся мыслить души и если он соразмерен природе тех предметов, ради пользования или наслаждения которыми это мышление происходит, или, короче говоря, натуральный род мышления, подражающий этим природам, необходим для намеревающегося прекрасно мыслить настолько, что все, не вполне познанное в прекрасно мыслящей душе, природа множества предметов, как и все искусство изящного мышления, видимо, охватывается этим единственным правилом: подражать природе.

§ 183. Я не хотел бы это изящество мыслей, как бы посредством μετάβασις είς άλλο γένος (перехода в иной род) и словно вторгаясь со своим серпом на чужую ниву, выводить из строжайших и верховных законов блаженной жизни или, вообще говоря, из святейших прорицаний подлинного христианства. Я предпочел бы рассматривать здесь это изящество как непременное условие подлинно прекрасного произведения гениев при полном отсутствии какового проступает некая безобразность, некое иное изящество, обезображивающее — и не только в духе, не только в разуме, но и в самом аналоге разума, который получает поддержку от природного величия души, подкрепляемого практикой и обучением. Ведь задерживаться на таких вещах нельзя без ущерба для нравов и, разумеется, лишь в виде неизящного исключения, или по прихоти того, кто оценивает нравы только на вкус, пусть даже вкус этот и не будет площадным и распутным.

§ 191. Абсолютное эстетическое величие материи требует, чтобы в качестве предмета мышления и прекрасного созерцания не выбирались объекты и материи, которые вовсе лишены величия, поскольку они расположены ниже эстетического горизонта человека, т. е. суть в подлинном смысле пустяки (вещи мелкие и ничтожные, мусор, глупости). Поэта я не слушаю, когда он говорит пустяки (Цицерон, Парадоксы, 3). Отсюда прекрасные слова Персия (Сатиры, V, 19):

 

Я ведь на то и не бью, чтобы ребяческим вздором

Лист у меня распухал, лишь весу способный дать дыму,

Грудь желаю раскрыть...**

 

* Ср.: Гораций. Наука поэзии, стих 291: «скучно и трудно опиливать чище работу».

** Перевод А. А. Фета.

461

 

§ 211. Добродетели и добрые нравы мы рассматриваем здесь лишь в ту меру, в какую они становятся феноменом или в какую они оказываются приметными в общении людей и внешнем образе жизни, не исключая и самые тени добродетелей, отличие каковых от подлинной добродетели обнаруживается лишь посредством интеллекта и разума.

§ 430. Существуют истины настолько мелкие, что соблюдение их или упоминание о них находится ниже эстетического горизонта и, разумеется, ниже прекрасной величины как абсолютной, так, конечно, и относительной. Об этих бесконечно малых истинах эстетик не заботится. И никто не думает, что и для историка не допускает исключении строгий закон: не умалчивать о чем-либо истинном. Читая VI песнь «Энеиды»

 

...Отряд на Гасперийский брег молодежи

Прыгает пылкий...

А благочестивый Эней к высотам, где вышний Аполлон

Властвует, и далеко к тайникам ужасной Сибиллы,

К страшному гроту идет...*,

 

пусть эстетик не заботится и не помышляет о том, какой ногой ступил Эней на почву Италии, хоти сущая истина, что он ступил либо левой, либо правой, или, что менее благообразно, обеими сразу. [...]

§ 439. Эстетическая истина требует возможности объектов как абсолютной, так и гипотетической в ту меру, в какую она усматривается чувственно; всякая возможность требует единства, абсолютная — абсолютного, гипотетическая — гипотетического. Поэтому эстетическая истина также нуждается в обоих видах единства предметов мысли, в ту меру, в какую единство это может быть схвачено чувственно, и нуждается в неразрывности определений предметов мысли, не говоря уже о красоте восприятия в целом. Это единство предметов в ту меру, в какую она есть феномен, будет эстетическим, притом либо единством внутренних определений в качестве единства действия (если объектом прекрасного созерцания является действие), либо единством внешних определений и обстоятельств в качестве единства места и времени.

Пусть эстетическая истина будет чем хочешь, лишь бы она была нечто простое и единое, тогда у тебя будет одновременно и приятная округленная краткость, и прекрасная связность. Вот почему единство нравилось Августину настолько, что он назвал ее формой всяческой красоты.

§ 440. Эстетикологическая истина бывает либо истиной универсального и понятий, или общих суждений, либо истиной единичного

* Перевод В. Брюсова.

 

и идей. Первую назовем общей, а вторую — единичной. В предмете общей истины, в особенности чувственно, никогда не обнаруживается столько метафизической истины, сколько в предмете истины единичной. Чем общее эстетикологическая истина, тем меньше метафизической истины представляется в том же объекте, как вообще, так в особенно в аналоге разума. Вот одна из причин, почему эстетик, по мере своей возможности, в высшей степени стремясь к соблюдению истины, отдает предпочтение истинам более определенным, менее общим, менее абстрактным перед истинами общими, абстрактнейшими и универсальнейшими, и единичным — перед всеми общими. К тому же самому побуждает изобилие, ибо чем определеннее у тебя предмет, тем больше различий, тем больше, следовательно, будет о нем и прекрасных мыслей. То же требует величие — как величие природное, так и эстетическое достоинство — если причислять к какому-либо величию универсального одновременно и то, что прибавляют к нему весомость, важность и богатство его различий.

§ 441. Эстетикологическая истина родовая есть перцепция большой метафизической истины, эстетикологическая истина видовая есть перцепция еще большей, эстетикологическая истина индивидуальная, или единичная, есть перцепция наибольшей метафизической истины в смысле родовом. Первая есть перцепция истинного, вторая — более истинного, третья — наиболее истинного. Единичная истина касается либо внутренних особенностей высшего верховного существа, либо абсолютно случайных событий. Случайное не может быть представлено как единичное иначе, как в виде возможности в пределах некоего мира. Поэтому единичная истина о случайном либо полагает его как возможность и как часть нашего мира, и эта истина вместе с высшей истиной абсолютно необходимого называется таковой в самом строгом смысле, а в просторечии — просто истиной, либо она полагается как возможность и часть иного мира, доступная человеческому познанию,— истина гетерокосмическая.

§ 511. Если выдумываются такие вещи, которые не имеют места в нашем мире в качестве возможных, как по причине некоторых обстоятельств и предположений (надо полагать, известных тому, кто о них мыслит, и тем, кто будет о них мыслить под его руководством), так и по причине непреложного течения событии в нашем мире, — вещи, которые, однако, при других предположениях, в нашем мире невозможных, могли бы или могут быть мыслимы прекрасно и безобразно на средней ступени познания (per cogitationem mediam), такие вымыслы называются гетерокосмическими, поскольку их изобретатель как бы создает, вымышляя, новый мир, или, если они повествуются преимущественно историком, называются поэтическими.

 

§ 513. Комплекс и бессвязная система всякого рода вымыслов, уже принятых и допущенных большинством изящных умов, мы синекдохически назовем миром поэтов. Здесь находят свое место большинство космогоний философов, не исключая картезианской, в не меньшей мере, чем теогонии древних теологов и всяческая мифология, не только более известная, греческая и римская, но и передаваемая из поколения в поколение у разных народов, от Индии до Эдды. Сюда же относятся всецело и жития святых, вымышленные либо исторически, либо поэтически, их изваяния, обличия и позы, в которых они обычно изображаются в живописи и скульптуре. Совершенно новая, нетронутая земля — это каббалистический мир с его жителями четырех стихий, которые некогда жили в полном мраке и т. д.

§ 514. В мире поэтов есть некая обширнейшая область химер, вымыслов, лишенных всякой метафизической истины, которая заключается в их объектах. Эту область мира поэтов мы назовем утопией. После того, как значительная часть баснословного мира проникла в мир поэтов, человек, намеревающийся прекрасно мыслить, не должен касаться его без ограничении. [...]

§ 516. Некая поэтическая фантазия, не оскверненная прикосновением к утопии поэтического мира, сообразная некоей его части, и притом положительно, будет трактовать свой мир, создаваемый в качестве гетерокосмического вымысла, так, что эстетически считаясь с будущими слушателями, которым предстоит вникать в предмет, она будет вполне согласоваться с хорошо познанной частью мира поэтов и сможет быть образована мысленно из его антиципаций, развертывая свои события таким образом, как это обычно происходит в данной области поэтического мира, получая эстетическое единство с нею и обретая от нее свое правдоподобие. Такого рода поэтический вымысел мы будем называть аналогическим.

§ 518. Поэтическая фантазия, созидающая свой мир так, что он вовсе не оказывается подобным какой-либо области поэтического мира или ведущим к ней приноровленным, остается совершенно недоступной. Ибо ей не приходит на помощь предполагаемое у зрителей правдоподобие поэтического мира, поскольку у этих последних нет достаточного числа антиципаций, которые была способна находить у них, как мы видели, фантазия аналогическая; ведь во всем поэтическом мире она чужая и не может иметь места в нашей вселенной, а потому многим вообще она будет казаться подобием лжи.

Если все же она должна была бы нравиться и стяжать достаточное количество похвал, ей следовало бы иметь значительное внутреннее правдоподобие, отменный порядок изящно связанных элементов,

 

гармонию в их последовательности, соответствие, поражающее глаза вместе с ярким светом, приметное единство и вообще — во всех отношениях отменное изящество.

§ 520. Поэтическая фикция, обнаруживающая какую-то аналогию с поэтическим миром, а вскоре затем резко обрушивающаяся на ту самую область этого мира, которую она сделала своей, утверждая противоположное, нападающая на ее обычаи, являющая зрителем то, что в этом мире происходило бы чисто случайно, без цели, что разъединяет в нем неразлучное, такая фикция будет ненормальным вымыслом (figmentum anomalon).

§ 614. Заботящийся о большей истине красоты в мышлении и об изяществе будет добиваться... света, ясности и прозрачности всех мыслей, но эстетических, достаточных для аналога разума, чтобы воспринимать различия вещей.

§ 617. Эстетический свет и прозрачность сама истина велит разделить па абсолютный, необходимый всему прекрасно-мыслимому, и относительный…

§ 618. Итак, всякий эстетический свет, который ты усматриваешь в вещах непосредственно, есть чувственная прозрачность вещей; распространение ясности на множество знаков будет светом абсолютным, а блеск и сияние живых мыслей и материи — светом относительным.

A. Baumgarten. Aesthetica acromatica partes 1–2. 1750–1758. Пер. B. Зубова**