В истории психологии существует одно труднообъяснимое место: считается, что она рождается в 1879 году, когда Вильгельм Вундт открывает в Лейпциге экспериментальную психологическую лабораторию. При этом сам Вундт говорит о своих предшественниках-психологах, и лаборатории от-
Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт
крывались раньше 1879 года. К примеру, Джеймс открывает такую лабораторию в 1875 году. В чем дело?
Все это будет гораздо проще понять, если вспомнить разговор, шедший в предыдущих главах. Молодое поколение философского сообщества решило дать бой отцам и повести философию иным путем. Психология, со времен Аристотелевского трактата «О душе», считалась частью метафизики. Естественно было ожидать, что, освобождаясь от Метафизики, дети должны будут создать собственную Психологию — Психологию без всякой метафизики, как назвал ее русский психолог Александр Введенский. Вот это и осуществил Вундт в своей лаборатории, очистив Психологию от метафизики настолько, что она превратилась в Психофизиологию и стала соответствовать требованиям естественнонаучного сообщества. Именно в этом смысле ее стали считать научной и новой. В 1879 году рождается не психология, а та ее ветвь, которую можно считать естественнонаучной.
При этом сам Вильгельм Вундт (1832—1920) не освободился от старого способа философствовать даже в отношении Психологии. В Философию, которой он занимался наравне с Психологией, он тоже пытался протащить какие-то из своих естественнонаучных убеждений, но это ему удавалось еще меньше. Убеждения могут стать точками опоры или основаниями рассуждений, но сменить сам способ рассуждать очень трудно. Не изменился он и у Вундта. И даже то, что он завершил свое первое большое сочинение «Душа человека и животных» грандиознейшей зарисовкой Кант-Лаплассовской картины мира, не спасло его от того, что его философия теперь считается метафизичной.
Да и в Психологии в последние двадцать лет он ушел от психофизиологии в психологию народов, считавшуюся наукой о духе и отрицавшую все его предшествующее естественнонаучное мировоззрение. По существу, он осуществил путь, предложенный еще в 1872 году Константином Дмитриевичем Кавелиным и ведший в культурно-историческую психологию. За это он был не понят в Европе и по сей день не переводится в России.
При рассказе о Вундтовском понимании сознания придется пользоваться как его психологическими, так и философскими работами.
В 1862 году в «Душе человека и животных» Вундт постоянно говорит о сознании как о противоположности чему-то бессознательному, например, познанию или чувству. Для примера приведу несколько таких высказываний:
«Еще задолго до того, как сознательное познание начинает исследовать предметы, мы почерпаем в чувстве определенное мнение о природе этих предметов» (Вундт, Душа человека и животных, т. II, с. 262).
«Справедливость какого-нибудь наблюдаемого факта, какого-нибудь рассказа смутно сознается нами посредством чувства. Если переведем на язык сознания мотивы, управляющие чувством, то они окажутся членами индуктивного умозаключения; в это умозаключение входят: острота наших чувств, частое повторение наблюдений, их аналогия с другими фактами, или добросовестность рассказывающего лица, внутренняя вероятность рассказа и кроме того еще большое множество других элементов.
Основное — Море сознания— Слои философии— Слой 7
Конечно, многие из этих элементов легко привести в сознание; относительно других это труднее; но нет сомнения, что в первый момент, когда у нас является чувство, мы не сознаем ни одного из этих мотивов» (Там же).
Как видите, Вундт здесь дает описание наблюдения над самим собой, точнее, над тем, как ему удается превратить некое смутное ощущение или чувство во что-то понятное. Это состояние понимания он называет сознанием. По сути, можно сказать, что он говорит: для того, чтобы обрести осознанное знание чего-то, над этим надо подумать. И действительно, чуть ниже он приходит именно к такому заключению.
«Полное знание является тогда, когда мышление переносит в сознание бессознательный процесс, предшествующий этому результату» (Там же, с. 263).
Здесь сознание являет себя у Вундта как осознавание. Но у него есть и иное понимание сознания, как некоего пространства или вместилища. Оно возникает в 57-й лекции, как только он начинает рассуждать о самонаблюдении, которым, очевидно, занимался.
«Так очень часто уже при самонаблюдении трудно бывает различить, что в наших собственных действиях принадлежит воле и что принадлежит инстинкту. А для объективного наблюдения, если невозможны выводы из сравнения с другими фактами, различение становится часто совершенно невозможным.
Мы не можем заглянуть в сознание других существ» (Там же, с. 528).
Это утверждение в той же главе приходит в неявное для Вундта противоречие с его естественнонаучными убеждениями:
«Прежде было общее мнение, что животное, обезглавленное или рожденное без головного мозга, способно производить только рефлексы.
Так как многие основания побуждают нас считать головной мозг местопребыванием сознания...» (Там же, с. 529).
Эта фраза вполне уместна, если речь идет об осознавании: мозг — это то, что осуществляет осознавание. В таком утверждении можно усомниться, только если путем исследований обнаружил, что осознавание осуществляется другим органом. Но как только мы начинаем понимать сознание как пространство, в которое можно заглянуть, и которое пребывает в мозге, возникает вопрос: где в мозге могут храниться те бесконечные объемы образов, которые составляют нашу память. Эта задача под именем «поиска энграммы» или материального носителя памяти так и не решена Физиологией до сих пор.
Вундт не так однозначен в своих убеждениях и тщательно рассматривает те физиологические опыты, которые были осуществлены к его времени для выявления природы «психических отправлений». И вывод его звучит вполне разумно:
«Тут мы должны признать за факт наблюдения, что у человека и высших животных, во всяком случае, сознание без головного мозга невозможно» (Там же, с. 532).
Однако звучать или выглядеть разумным еще не означает соответствовать действительности. Для этого Вундт должен был дать определение того,
Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт
что он понимает под сознанием. По-настоящему он этого не делает, хотя, что он имеет ввиду, можно понять вот из такого высказывания:
«...эти отправления принимали за одно и то же с сознанием: одни думали, что везде, где несомненно существуют психические проявления, нужно предполагать и сознание и, следовательно, волю...» (Там же).
Вот это «сознание» невозможно без головного мозга. А как насчет того сознания, которое хранит в себе память? Множество тех же феноменологических наблюдений показывают, что обезглавленное животное продолжает совершать вполне осознанные движения. К примеру, обезглавленные лягушки стирают с себя капли кислоты сначала передней лапой. Но если ее удалить, немного «подумав», они переходят на заднюю. И этому не мешает даже выключение спинного мозга.
Если память не обнаруживается в мозге, то она должна храниться в другом «носителе», который, по существу, и есть сознание. В таком случае, мозг оказывается лишь орудием управления то ли сознанием, то ли телом. Но в любом случае, выключение его, как передаточного звена, должно оборвать связь с сознанием, что внешне будет наблюдаться как потеря сознания. Но что потеряется при утере мозга: сознание или возможность им пользоваться?
Это были ранние представления Вундта. Но он возвращался к понятию «сознания» всю жизнь, причем, как в психологических, так и в философских работах. Через 30 лет в вышедшей в 1890 году «Системе философии» он говорит о сознании в «Очерке философии духа». Эта попытка понять философски то, что раньше казалось исключительно психологическим явлением, соседствует с главой о душе и даже проникает в нее. Более того, Вундт связывает сознание с духом. Поскольку эта связь еще не звучала в моем исследовании, я приведу эти рассуждения Вундта насколько возможно подробно.
«К царству духа мы причисляем все те факты, которые или относятся к области нашего собственного внутреннего опыта, или благодаря объективным признакам указывают на процессы, сходственные с содержанием этого опыта.
Следовательно, в отношении определения существенных моментов своего содержания понятие духа приурочено к нашему сознанию. Всякое предположение духовного содержания на основании объективных признаков законно лишь в тех случаях, где эти признаки надлежит истолковывать как действия сознания, сходного с нашим, как бы оно ни отличалось от последнего по степени.
Но при этом под сознанием всюду можно разуметь отнюдь не духовное бытие, отличное от духовного процесса и его составных частей, которые разграничиваются нами посредством отвлечения, но всегда лишь самые факты этого процесса. Итак, все духовное есть сознательная духовная деятельность. "Бессознательный дух" есть понятие, полное внутренних противоречий» (Вундт, Система философии, с. 347—348).
Рассуждение это тоже выглядит несколько невнятным, если не противоречивым. Что может означать определение: сознание — это факты духовного процесса? Если факты — это наблюдения над действительностью, то сознание есть осознавание. Тем не менее, почитаем Вундта еще:
Основное— Море сознания— Слои философии — Слой 7
«На возникновение этого понятия оказали влияние два ошибочных смешения: смешение сознания со знанием и приравнивание общего понятия сознания к более узкому понятию самосознания» (Там же, с. 348).
Это хорошая постановка вопроса, и если Вундту удастся его решить, то возможно действительное продвижение к пониманию сознания.
«Конечно, как о том свидетельствует уже название, понятие сознания имеет свой источник в понятии знания. Так как под сознанием разумели непосредственное знание собственных духовных переживаний, то благодаря этому тотчас же открывался и полный простор приравниванию этого понятия понятию объективного знания.
Как в последнем случае познающая деятельность, благодаря которой возникает знание, может быть отличаема от объектов последнего, так считали обязательным и по отношению к упомянутому субъективному знанию отделять содержание знания от самого знания, воспринимающего в себя это содержание.
А так как здесь те познавательные функции, которые оправдывают такое различение по отношению к объективному знанию, сами входят в упомянутое содержание, то пришли к своеобразному понятию такого знания, которое не есть ни деятельность, ни результат какой-либо деятельности, но состоит в пребывающем бытии, которое относится к содержанию внутреннего замечания, как внешнее, обнимающее пространство» (Там же, с. 348).
Иными словами, Вундт здесь возражает против того, чтобы понимать сознание как некое пространство, содержащее в себе знания. Тридцать лет назад, наблюдая за своим мышлением, он невольно использовал именно такое понятие сознания. Сейчас он не наблюдает, а рассуждает и, рассуждая, чувствует, что если понимать сознание как пространство, то концы с концами в рассуждении не сходятся. Однако, если уж стремиться к полноценности рассуждения, стоило бы и объяснить, почему ощущение пространства возникает вовсе не у тех, кто пытается объяснять «познавательные функции», а у самых неподготовленных людей, стоит им «поглядеть с себя». Вундт как человек одаренный, не мог не заметить этой связи и потому связывает свое рассуждение с понятием самоосознавания.
«Это ошибочное понимание подкрепилось вторым смешением понятий, смешением сознания вообще с самосознанием.
Данное в последнем отличение мыслящего я от его представлений — объектов основывается на психологическом развитии, последние ступени которого в разнообразных следах доступны еще эмпирическому констатированию. Поэтому, если сознание вообще рассматривается как низшая степень самосознания, то и в нем остается сохраненным признак различающейся деятельности.
Но эта деятельность есть процесс, который когда-либо возник, и до наступления которого уже должны были быть даны подлежащие различению объекты: стало быть, и здесь опять-таки сознание необходимо превращается в особое, независимое от содержащихся в нем фактов, духовное содержание. <... >
Итак, ясно, что самосознание всегда может развиваться лишь на основе уже существующего налицо сознания, но что сознание не может возникать из
Глава 1. Рождение научной Психологии. Вундт
какого-либо иного духовного содержания, которое уже само не сознавалось бы» (Там же, с. 348).
Я сделал пропуск в середине цитаты, потому что в этом месте Вундт отсылает за доказательствами к собственной главе, посвященной различению субъекта и объекта. К главе путаной едва ли не больше, чем это определение сознания как «независимого от содержащихся в нем фактов духовного содержания».
В любом случае, Вундт уклоняется здесь от обсуждения понятия пространства, но при этом сознание оказывается у него содержащим факты. Что может содержать в себе нечто? Пространство, объем, вместилище. Если такое, назову его наивным, представление о сознании не соответствует какой-то действительности, это мало заявить, нужны доказательства.
Рассуждения о том, что самосознание есть способность осознавать себя, вовсе не превращает само сознание всего лишь в способность сознавать. Сознание, безусловно, такой способностью обладает, но обладает и способностью творить образы или позволять их творить из себя, а также способностью их хранить. Похоже, привязка к физиологическим механизмам работы нервной системы, организма, которую Вундт умудрился сделать даже в этой философской книге, стаскивает его к более узкому пониманию сознания как некоего действия, сродни восприятию. На это нервная система способна. Но быть пространством ей не под силу.
Далее Вундт уходит к рассмотрению отличий сознания от бессознательного. Но и здесь он упорно пытается доказать, что нельзя рассматривать сознание как вещь или пространство, оно есть лишь действие. Хотя это лишь повтор предыдущего рассуждения, но он показателен хотя бы тем, что психофизиолог старательно запихивает ростки понятия о пространственное™ сознания в свое прокрустово ложе, а они пробиваются из новых щелей, так что только успевай заливать новые порции асфальта в этот саркофаг. Начинается это рассуждение так:
«Как ошибочное отличение сознания от процессов, долженствующих образовать его содержание, основано, собственно, на субстанциализировании названия (то есть на превращении глагола в существительное — АШ), которое означает только сами эти процессы в их фактической данной связи, так затем упрочению упомянутого субстанциализирования способствовала применяемая для психологических целей фразеология, сообразно которой исчезнувшие из сознания представления обозначаются как ставшие бессознательными» (Там же, с. 348).
Далее Вундт всего за несколько лет до того, как родится психоанализ, пытается доказать, что видеть сознание и его содержание надо не так, как предлагает бытовой язык, а так, как видит его Психофизиология. А все выпадающее за рамки «естественнонаучного видения» отстригать. Это плохой способ работы для психолога. Психологу стоит быть внимательным к языку и уважать его, потому что в языке как раз и отражается живая психология живых людей. Да и развитие Психологии дальше пошло как раз тем путем, над которым Вундт как раз постарался накатать асфальт.
Основное—- Море сознания — Слои философии— Слой 7
«Пока здесь под "исчезновением из сознания"разумеют лишь то, что прекратился какой-либо психический процесс, который может затем повториться в аналогичной форме когда-либо впоследствии, тогда упомянутое выражение не вызывает никаких возражений. Ведь оно представляет удобное вспомогательное средство для того, чтобы отвлекаться в связи чисто-психологичекого рассмотрения от физиологических промежуточных членов.
Но если под ним разумеют уже не только образ, имеющий не иное значение, чем выражения "порог сознания", "поднятие над порогом сознания", "падение ниже порога сознания ", и так далее, а бессознательному представлению приписывают реальное существование, в таком случае переступается предел его эмпирически дозволенного употребления. Очевидно, при этом превращении образных выражений в реальности участвовало все еще обычное в психологии субстанциализирование представлений» (Там же, с. 348—349).
Чутье отказывает Вундту, как только он пытается сделать из психологии естественную Науку вроде Физиологии. Говоря о языке, он перестает видеть, что говорит его собственный язык. Все, карется, верно сказано, но почему у него самого все эти «сорняки», вроде науки, названы «удобным вспомогательным средством для того, чтобы отвлекаться», то есть строить отвлеченные психологические рассуждения, основывающиеся на физиологических фактах? Значит, он сам ощущает, что так, как принято в научном сообществе, говорить о психологии неудобно, но продолжает насиловать себя ради того, чтобы выглядеть естественнонаучным.
«О каком-нибудь волевом действии мы не употребляем поверхностного выражения, что оно исчезло из сознания, коль скоро оно кончилось, или, коль скоро повторяется тот же самый волевой акт, не скажем, что он возвращается в сознание. Каждое единичное хотение остается особым актом. Если оно возвращается, то оно должно возникать вновь, но ни в каком случае мы не допускаем, что оно продолжало существовать в промежуточный период как бессознательное хотение» (Там же, с. 349).
Такое безукоризненное, на первый взгляд, рассуждение. Так и хочется с ним согласиться и посчитать, что Вундт нащупал многие слабости психоанализа еще до его рождения. Но оставляя психоанализ в стороне, скажу как прикладной психолог: я готов принять эту академическую точку зрения, но что мне делать со множеством случаев из практики, когда приходилось работать именно с невоплощенными желаниями, которые со временем забылись, но при этом не только продолжали существовать, но еще и оказывали воздействие на поведение?
«А так как представления относятся к предметам, то утверждается, что сами они — предметы, которые исчезают и появляются,но никогда не перестают существовать.
Сравнение сознания со сценой принимается здесь не только за образное выражение, но и за соответствующее самой действительности. Главной задачей психолога признается в таком случае не только наблюдение того, что происходит на этой сцене, но иразузнавание каким-либо путем того, что совершается за кулисами.
Глава 2. Вундтовская психология сознания
Однако, на самом деле, представления, так же мало, как и волевые акты, суть пребывающие субстанции; это — деятельности.
Как таковые, если их рассматривать с общей точки зрения нашего внутреннего переживания, они суть акты сознания, и, коль скоро они перестают быть таковыми, они вообще перестают существовать» (Там же, с. 349).
Война Богов. Если приглядеться к этому заключительному рассуждению, то станет ясно, что оно чрезвычайно важно. Ведь «предметы, которые исчезают и появляются, но никогда не перестают существовать» — это идеи или Платоновские эйдосы. И значит, здесь сквозь рассуждения естественника проступает Война Богов — война Материализма с Идеализмом. А верный воин Материализма — Вильгельм Вундт — не может признать существование каких-то идеалистических понятий, даже если без них становится неудобно.
Завершает Вундт это исследование сознания рассуждением о степенях сознания, иначе говоря, о его ясности или чистоте. Ясно, что это связано не с сознанием, а с его способностью осознавать, со времен Лейбница называемой апперцепцией.
«Мы обозначаем словом степень сознания то, что, если его рассматривать как свойства самих процессов, мы называем их различною ясностью» (Там же, с. 350).
Из этого выводится определение:
«Ведь сознание и есть не что иное, как эта связь процессов» (Там же).
Определение само по себе неясное, но если вспомнить все предыдущее, то его можно перестроить так: «сознание есть осознавание или связь различных осознаваний». Наверное, связи, которые образуются в нашем уме или в сознании, уже перестают быть осознаваниями, даже если это «связи процессов». Вероятно, они превращаются в некие образы, связывающие представления, или в понятия...
Впрочем, не буду играть в домыслы. Через двадцать лет Вундт снова возвращается к понятию сознания. Наверное, тогда он сумел сделать яснее то, что не удалось высказать понятно в ранних работах.
