Глава 4. Новая русская философия

Как вы помните, я не берусь говорить обо всей философии и обо всех философах. Я говорю о том, что создает сейчас бытовое понимание созна­ния у современного русского человека. Естественно, в каждой стране проис­ходит то же самое, хотя книги там и другие.

Единственное, что однозначно сходно, это легкость добывания этих книг. Бытовые понятия создаются тем, что легче всего доступно. Даже более того — что, можно сказать, само лезет в наше сознание.

Поэтому, говоря о философии, я разбираю пока лишь те сочинения, что свободно лежат на прилавках книжных магазинов и рекомендуются

Основное — Море сознания— Слои философии — Слой 2

в качестве учебников. Возможно, что как раз те, где о сознании говорится иначе, вдумчиво и исследовательски, мне как раз и не попадаются. Но это ничего не меняет. Или они должны будут как-то отразиться в нашей культу­ре, или они не имеют отношения ни ко мне, ни к большинству читателей. По крайней мере, не обладающих способностью выискивать скрытые зна­ния. Те же, кто такой способностью обладает, прорвутся и без моей помощи.

Итак, преобладает в Новой России все-таки философское направле­ние, ранее называвшееся Диалектический материализм, а теперь я бы его назвал Простофилософия. Книг, изданых философами других направлений, раза в три меньше. Да и направлений этих всего два.

Одно из них хочет создать собственную русскую школу философии. Дру­гое нацелено на западную философию и полностью повторяет в своих учеб­никах «структуру» западной философии.

Как пример западничества я уже приводил «Основы философии» В. Ша­повалова 1998 года издания.

По какому признаку я отношу то или иное сочинение к западничеству? Даже если сам философ и не считает себя западником, все же есть два при­знака, позволяющие произвести разделение. Первый надежно отсекает фи­лософа от советской Философии — это отсутствие в его философии Основ­ного вопроса. Второй — это прогрессорство. Западники — это не иностранцы в душе. Западники — это умные русские люди, думающие о судьбе России. Для того же Шаповалова «судьба отечества, его история и перспективы — одна из важнейших тем философских произведений» (Шаповалов, с. 20). Но думают они о том, каким путем вести Россию, а значит, внутренне они птенцы гнезда Петрова, прогрессоры. А прогресс — явление западное.

Путь рассуждений западников примерно таков: философ может воздей­ствовать на умы людей, объединенных в государственное целое, внося по­нятие «исторического смысла» путем просвещения. При этом однозначно признается:

«Просветительская функция философии связана с ее воздействием на сознание людей» (Там же, с. 13).

А это значит, что все остальные рассуждения есть это самое воздействие на сознание. Судите сами:

«Таким образом, вопреки концепции классово-идеологической обусловленно­сти, знание может быть независимым от идеологии» (Там же, с. 18).

«Главным посредствующим звеном влияния общества на характер знания является культура этого общества» (Там же, с. 19).

«Другое важное положение связано с пониманием сложности духовного мира человека. Духовному миру свойственна относительная автономия сфер духов­ной жизни. При всем стремлении к целостности духовный мир не представляет собой единого монолита, в котором невозможно выделить отдельные части. Разные сферы духа существуют в относительной независимости друг от друга» (Там же).

Глава 4. Новая русская философия

Этим рассуждением Шаповалов отрывает нас от Диамата и подводит к заполнению сознания иным содержанием. Это набор тем, то есть перечисле­ние тех частей духовного мира человека, которые подбирает философ, что­бы через них образовывать свой народ.

Естественно, что классический философ начинает с общих положений и истории Философии. Русский философ — западник он или нет — включа­ет и историю Русской философии. Но если он западник, то советский пери­од Философии для него, скорее всего, не существует, выпадая вместе с Основным вопросом. С ним, как вы понимаете, выпадает и возможность дать оценку советской Науке о сознании. А дальше начинается главное, что и определяет западника — перечисление точек на карте философии, которые складываются в направление по которому идет Прогресс. А точки эти оказы­ваются частями того мировоззрения, что является сегодня современной за­падной Философией.

И я понимаю западников в их стремлении не дать России отстать от того, что сегодня считается передовым фронтом Науки. Отсталых бьют. Бо­лее того, если исходить из государственных интересов или просто попытать­ся подумать пошире, то здоровое западничество — это наше спасение, если мы не хотим, чтобы нас окончательно растоптали и превратили в вырожда­ющуюся колонию.

В этом смысле очищение и самопознание значительно уже и недально­виднее новой русской Философии. Замыкая человека на себя, они делают его уязвимее для внешних врагов и порабощения. Даже для убийства, как это было с Сократом. Для того, чтобы кто-то мог познавать себя, даже просто для того, чтобы были философы, нужно сильное и богатое государство, которое может позволить себе такую роскошь, как философы и философия. Профессиональная философия.

Так что я с безусловным уважением принимаю тот путь, который из­брал в философии Виктор Федорович Шаповалов. Но о сознании он говорит только между делом и идеологически. Собственно философия сознания им утрачена, как она утрачена в общей западной Философии.

Конечно, Шаповалов, скорее, классический философ с западничес­ким уклоном, чем чистый западник. Но, вероятно, Основы или Введения и пишут, в основном, философы, не утратившие связь с видением филосо­фии в целом. Откровенно западнические работы пишутся в виде моногра­фий на избранные темы, то есть, посвящены отдельным вопросам западной мысли. Шаповалов же уделяет немалое внимание и истории русской фило­софии, что на Западе не приветствуется. Так что, возможно, именно его учебник можно считать некой исходной попыткой нащупать собственно рус­ский путь.

Думаю, к этому второму направлению, ищущему русский путь в фило­софии, принадлежат и работы Г. Кириленко и Е. Шевцова. Их «Философия, справочник для студента», вообще чрезвычайно любопытная работа. У них даже есть раздел «Основной вопрос философии. Принципы классификации

Основное— Море сознания— Слои философии — Слой 2

философских направлений». Но написан он как бы в легком недоумении и уж точно не диаматиками. Скорее, людьми, выросшими в культуре, где само собой разумелось, что мир делится на идеальное и материальное, и от этого теперь никак не избавишься, как от говора. К тому же и факты жизни под­тверждают: действительно были философы, которые говорили об идеаль­ном, и были говорившие о материальном. Были и такие, которые говорили об основном вопросе... Как это все не видеть, если научился видеть?

«В любой науке ее основной вопрос в основном совпадает с предметом. В философии дело обстоит несколько иначе. Каждый философ выделяет те вопросы, которые он считает основными для себя и для всей философии. Для Ф. Бекона главным был вопрос о расширении могущества человека над природой, для Гельвеция — вопрос о сущности счастья,для Руссо — вопрос о причинах соци­ального неравенства, для Канта — вопрос о сущности человека, для Камю — вопрос о смысле жизни» (Кириленко, Шевцов, с. 28).

Это чудесное начало. Широкое и свободное по мысли. Теперь ожидает­ся, что авторы скажут: а для нас основным вопросом является... Но культура есть культура. Вместо этого идет цитата из Энгельса:

«Ф. Энгельс в своей работе "Людвиг Фейербах и конец классической немец­кой философии " сформулировал основной вопрос по-иному. "Великий и основной вопрос всей, в особенности новейшей философии, — писал Энгельс, — есть вопрос об отношении мышления к бытию "» (Там же).

Как вы помните, называвшие себя философами идеологи Диамата спу­тали мышление с сознанием — для них это было одно и то же. И это заложи-лось как культура. Наши авторы тоже прибиты гвоздиком к этой половичке и поэтому кружат и кружат вокруг одного места:

«Существует ли связь между приведенной формулировкой Энгельса и ины­ми подходами к пониманию основного вопроса философии? На первый взгляд, взаимодействие материи и сознания и стремление выяснить смысл жизни или суть человеческого счастья далеки друг от друга. Однако, чтобы ответить, например, на три знаменитых кантовских основных вопроса, "что я могу знать?", "что я должен делать?", "на что я могу надеяться?", необходимо понять чело­веческую природу, суть человеческих потребностей, границы его возможностей, его отношение к двум наиболее общим "родам бытия " — к материи, олицетво­ряющей ограниченность человеческих возможностей, предел для человеческих меч­таний, неизбежную смерть, и к царству духа— царству свободы, области реа­лизации всех человеческих возможностей, носителей гармонии, целесообразности, бессмертия» (Там же, с. 29).

Растерянность и неопределенность... Как Энгельсово мышление оказа­лось равно сознанию, а сознание — царству духа? Да, можем говорить и о Материи и Духе, и о том, что разрушает смерть, но мы либо притягиваем к этому «основной вопрос» Энгельса, либо делаем выбор, до чего нам дело — до духа и бессмертия или до основного вопроса. Почему я говорю, что это растерянность? Да потому, что ставя ТАКИЕ вопросы, не стоит так уж заботиться о профессиональной Философии, которая привычно играет

Глава 4. Новая русская философия

в наукообразность. Ну почему нельзя начать этот разговор прямо с того, что волнует душу, а надо — как полагается, с цитаты?!

Далее авторы намекают, что и Энгельс не все уловил в основном воп­росе, он, видите ли, «не обратил внимания на ценностный аспект основного вопроса» (Там же, с. 36). Черт знает, что они хотели сказать, главное, это, конечно, признаки не старой партийной школы, где классиков не критико­вали. Но суть этого направления новой русской философии здесь:

«В современной философии больше полутонов, трудно выделить два основ­ных противоборствующих лагеря, можно говорить лишь о сохранении определен­ных традиций философствования. Однако стремление к разрешению мыслитель­ных оппозиций можно обнаружить и в философии XX века.

Одна группа философов исследует мир феноменов сознания, где объективное присутствует в виде устойчивых мыслительных форм. Другие противопостав­ляют индивидуальное "невыразимое" Я—"самость" миру культурных норм, сте­реотипов. Третьи исследуют стихию языка, где не материя противостоит со­знанию, а лишь один фрагмент текста — другому.

Основной вопрос философии, так же, как и сама философия, эволюциониру­ет, меняет форму, однако всегда остается...» (Там же, с. 33—34).

Это все довольно точно обрисовывает западную философию XX века, и, соответственно, русскую западническую философию. Иными словами, тут словно описано содержание учебника Шаповалова. Но где же сами авто­ры? Да все в той же растерянности.

Вот, к примеру, в разделе «Систематическая философия в России» у них есть глава «Философия сознания М. К. Мамардашвили». В свое время помянуть Мамардашвили в учебнике философии было бы подвигом. Теперь это может быть и осквернением памяти. Назвать главу «Философия созна­ния» и упомянуть сознание на трех страницах текста один раз, да и то в псевдонаучном смысле: «Обыденное сознание, как правило, считает деление во времени исторических, человеческих вещей само собой разумеющимся» (Там же, с. 358).

А обыденное сознание профессиональных философов считает само со­бой разумеющимся, что рассказывать надо не о том, что люди прочитают в названии, а о том, что сам философ понимает под своими словами. Вспом­ните — вначале они, говоря о «взаимодействии материи и сознания» забыли слово «сознание» и продолжили ту же мысль, как противопоставление мате­рии и духа. Теперь они забыли, что обещали рассказать не о том, что поняли из Мамардашвили, а о его «философии сознания». Может, они вообще не замечают, когда их рука выводит это слово — сознание?

Нет, иногда они посвящают ему вполне осмысленные строки. Так в раз­деле «Познание: возможности и границы» у них отведено сознанию почти две страницы. Перескажу:

«Сознание и познание.

Человек отличается от любого другого живого существа уже тем, что способен осознавать бытие: способен в субъективной форме воспроизводить мир

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

предметов, состояний, процессов, а также свое отличие от данных ему, находя­щихся перед ним объектов» (Там же, с. 433).

Весьма уязвимое и не очень продуманное заявление, попахивающее той самой «традицией философствования», которая не исследовала, а знала и вкладывала в сознание готовые формулы. Что такое «в субъективной форме воспроизводить мир «предметов»»? Отражать, что ли? На чем основывается уверенность, что животные этого не могут? Небрежность, селящая сомне­ния в исходных положениях рассуждения.

«Сходные на первый взгляд понятия "знание", "познание", "сознание"несут в себе существенные смысловые различия. Так, "знание" и "познание"различа­ются как результат и процесс; иногда понятие "знание "употребляется в более широком смысле, в его содержание входит и характеристика результата, и путь его достижения. <...>

Смысл понятия "сознание" заключен в самом слове: "сознание", то есть сопутствующее, сопровождающее знание. В сознании субъекту дан не только объект, но и он сам в противопоставленности объекту. В сознании в свернутом виде заключена и возможность самопознания, и познания особых процедур, свя­зывающих субъект и объект.

Сознание — это мировоззренческое образование, имеющее различные аспек­ты, ступени, формы» (Там же, с. 433—434).

Так «мировоззренческое образование» (очень похоже на медицинское новообразование, почти злокачественную опухоль) или сопутствующее зна­ние? Кстати, почему именно со-путствующее, а не со-вместное, скажем? Впрочем, какая разница, если это все, что они хотели сказать про созна­ние?! И звучит это так: Сознание? — Да это же очень просто! Это сопровож­дающее знание, просто поймите, что такое знание, и процедуры, связыва­ющие субъект и объект. И все будет тип-топ!

Но если все же принять эти рассуждения, то они, безусловно, попытка понять сознание иначе, чем раньше. Это новое. Но вот как с помощью такого видения подобраться к очищению, я не знаю.

Возможно, единственным из современных учебников, уделившим со­знанию, по крайней мере, полноценное внимание, является изданная в Ростове-на-Дону «Философия» под редакцией В. Кохановского. Собственно главы о сознании написаны Т. Мяташем.

Как заявляют авторы во Введении: «Содержание данного учебного посо­бия, форма его изложения строились таким образом, чтобы разрушить стерео­тип восприятия философии как свода готовых, устоявшихся истин, которые надлежит неукоснительно заучить, а затем, часто бездумно и некритически, воспроизвести» (Философия: учебное пособие для вузов / под ред. Кохановс­кого, с. 4).

Далее, при определении предмета, сказано: «Философия изучает не объек­ты, не эмпирическую реальность, а то, как эта реальность "живет " в обще­ственном сознании...» (Там же, с. 7).

Глава 4. Новая русская философия

«Широкое понятие» «общественное сознание», конечно, является су­жением обычного понятия о сознании. Да и само такое определение, вероят­но, сужает понятие философии до метафизики, то есть до того, что не каса­ется природы. И все же такое заявление требует от авторов дать определение сознанию как среде, которая оказывается местом или миром философии. По­этому сразу перейду к VI главе, точнее, разделу: «Человек и его сознание».

Начинается она с подглавки с названием «Проблема сознания в исто­рии западной философии». Я думаю, тут имеется в виду не тот Запад, что западнее России. А тот, в который входит вся философия, развившаяся из античной, в противовес собственно Восточной философии. Это действи­тельно исследование, поэтому я постараюсь просто пересказать его основ­ные положения:

«Проблема сознания — одна из трудных и загадочных, ибо она сопутствует человеческому освоению мира, входит обязательной "добавкой " во все, что чело­век воспринимает как данность. Все его мысли, чувства, переживания, волнения проходят через то, что мы называем сознанием» (Там же, с. 229).

В сущности, идет постановка задачи и описание явления. До этого места безукоризненное описание, поскольку автор идет вместе с читателем. Во всяком случае, это воспринимается именно как созерцание явления, кото­рое я вижу так же. Однако уже в следующем предложении отчетливо прояв­ляется, что Мяташ «знает», что такое сознание, и это некая «готовая, усто­явшаяся истина», которую нам, похоже, придется запомнить:

«Оно не существует как отдельный предмет, вещь, процесс, а потому по­знать, описать, определить сознание нельзя с помощью тех способов познания, которые применяются, например, в естествознании. Сознание нельзя "вытащить " из его содержательной связи с миром и человеком одновременно, потому что вне этой связи оно не существует» (Там же, с. 229).

Это уже определение, если не сознания, то одного из его свойств. И это определение утверждает: сознание существует только в его «содержательной связи с миром и человеком одновременно».

Что это значит, я не понимаю. Более того, Мяташ тут же противоречит сам себе. Если сознание нельзя извлечь из той среды, в которой оно пребы­вает, чтобы исследовать вне связей с миром и человеком, то «связь с миром и человеком» означает, что сознание существует отдельно от мира и челове­ка, всего лишь находясь с ними в связи. Иначе говоря, сознание вполне самостоятельно в философском, а возможно и физическом смысле, хотя и связано с чем-то. Почему же его в таком случае нельзя извлечь? Возможно, автор оговорился и имел ввиду, что сознание есть свойство человека, поче­му оно и неотторжимо от него. И свойство это есть способность отражать мир, то есть идеальное явление, которое нельзя исследовать естественнона­учно? Почему же тогда эта мысль высказана так сложно?

Или Мяташ говорил не об идеальности сознания? Но тогда все прихо­дит в противоречие и с утверждением о невозможности исследовать его теми «способами познания, которые применяются в естествознании». Вообще-то

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

это утверждение некорректно даже с точки зрения философии. Никаких осо­бых «способов познания» в естествознании нет. Познает человек, и все «спо­собы познания» определяются его природой. Различаются приемы исследо­вания, приводящие к познанию. И вот если мы будем иметь в виду именно естественнонаучные приемы, вроде приборных, то можно утверждать, что идеальное нельзя исследовать естественнонаучно.

Но тут появляется новое противоречие — автор не доказал и даже не заявил в качестве исходного основания, что считает сознание идеальным. Он оставил это на наше бытовое понимание, которое воспитано диалекти­ческим материализмом, а значит, само все понимает. Но вот мое бытовое понимание допускает, что сознание материально. А раз такое сомнение воз­можно, значит, все рассуждение Мяташа зыбко! Оно позволило сомнению поселиться в нем исходно.

Впрочем, возможно, это только сложности начала, и мыслитель их пре­одолеет. Поэтому я кое-что пропущу, например, что «сознание — уникальная способность, присущая только человеку» (Там же). От него слишком попахива­ет Диаматом. И хочется задать вопрос: а что такое сознание? Например, то, которое теряют животные, когда их усыпляют? Но это все вводные замеча­ния. Настоящее, мне кажется, начинается вот с этого места:

«В истории философии проблема сознания имеет два уровня своего ре­шения.

Первый заключается в описании способов, каким вещи даны в сознании, существуют в нем. На философском языке — это описание феномена (греч. phainomenon— являющееся) сознания» (Там же, с.229—230).

Мудреное высказывание об «уровнях решения» проблемы сознания, наверное, можно читать так: философия пыталась понять, что такое созна­ние, двумя способами. Первый — когда философы описывали и изучали явления сознания. Если это так, то встает вопрос: а что себя являет в явлениях?

«Второй — ставит цель объяснить, как сознание возможно» (Там же).

Это явно путаница. Тут автор под сознанием понимает способность осоз­навать. Если я не прав и он действительно говорит о сознании, то тогда все его высказывание, как говорится, некорректно с философской точки зре­ния, потому что открывает возможность для дурной бесконечности вопро­сов такого же рода: Как возможно бытие? Как возможен мир? Как возможна философия? Как возможен Мяташ? Вопросы такие возможны, но без уточ­нений о том, что же в действительности хочет узнать вопрошающий, они превращаются в умничание.

Впрочем, далее следует пояснение:

«Вплоть до XX века философия занималась лишь описанием способа суще­ствования вещей в сознании, для чего проделывала процедуру "растягивания" акта сознания в пространстве и времени, выделяя такие его "шаги ", как ощуще­ние, восприятие, представление и т. д. В нашем столетии философы дерзнули задать вопросы: как возможны эти "шаги ", почему они могут мгновенно свора­чиваться в образ, осуществляя при этом связь человека с самим собой и миром? Ответить на эти вопросы значит объяснить феномен сознания.

Глава 4. Новая русская философия

В последнее время стало ясно, что сознание — это вершина айсберга, то есть незначительная часть того целого состояния, большая часть которого скры­та от взора самого сознания. Как проникнуть в глубины этого состояния, если содержание этих глубин не представлено в опыте сознания?» (Там же, с. 230).

Какие противоречивые чувства вызывают у меня эти строки. С одной стороны, я прямо чувствую, что автор бьется о те же стены, что и я, и мне чрезвычайно близок его поиск. Но с другой, у меня постоянно возникает вопрос: чему же учат этих бедных философов? Разве ни в одном университе­те страны не читают курс философского рассуждения, и разве нет у них практикумов, где они отрабатывают это искусство? Да и какое, собственно говоря, искусство-то?! Просто последовательно излагать свою мысль, опи­раясь только на те слова, за которыми имеются понятия, понятные и тебе и твоему читателю. Там, где ты говоришь о непонятном тебе, — называть это неведомым, а там, где ты ощущаешь, что слушатель не понимает или не знает используемого тобой слова, объяснять ему, что ты подразумеваешь под ним. Зачем объяснять? Да чтобы слушатель, понимая каждое составляю­щее твоего рассуждения, мог судить о том, верно ли оно целиком. И так вместе двигаться в поисках истины...

Ладно, опустим множество мелочей, но что такое «состояние», которое оказывается основной частью айсберга, вершиной которого является созна­ние? Это деньги? Или состояние сознания? Что, какое непонятное для себя «нечто» заменил автор этим словом и заменил так, чтобы мы проглотили и не заметили, вместо того, чтобы понять, что это неведомое, и оно и есть цель и предмет поиска.

Но цель и предмет поиска, оказывается, не «состояние», а сознание, которое само неведомо. И вот перед нами расписка в несостоятельности, потому что поиск неведомого через неведомое невозможен. По крайней мере, с нашей способностью к познанию. Да еще если мы играем в философов вместо того, чтобы искать и исследовать.

Так о чем все-таки он хотел сказать, как о «целом состоянии», частью которого является сознание? О душе? Или просто о человеке? Ну хоть бы какое-то имя, чтобы застолбить участок. Ведь не могу же я потом сказать людям, что сознание есть часть состояния?!

Ладно, я, конечно, ругаюсь. Но все-таки это лучшая работа из всех, что мне попались в учебниках. И если не требовать от автора абсолютности, то это действительно хорошая работа. В ней сделана попытка самого первого описания явления. Естественно, первое описание не может быть совершен­но точным. Значит, должны последовать уточнения, в том числе и уточне­ния языка и понятий. Я надеюсь.

Что еще можно сказать про исследование Мяташа? Далее в нем даются небольшие очерки истории понимания сознания в античной и христианс­кой философии. И собственно философия сознания. Это само по себе здоро­во, хотя я опять готов цепляться к словам. Я приведу лишь еще одну выдер-

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 2

жку из этой части работы, которая, мне кажется, объясняет, почему Мяташ выражается так сложно:

«В силу того, что сознание — предмет неуловимый, "вещь " нематериаль­ная, описывать его чрезвычайно трудно, так же как и рассуждать о нем. Его реальность прячется, ускользает. В обыденном языке мало слов, изначально от­носящихся к действиям сознания. Поэтому некоторые исследователи, например, Ортега-и-Гассет, говорят не о понятии сознания, а о метафоре сознания. Ме­тафора — оборот речи, в котором слова употребляются в их переносном значе­нии» (Там же, с. 230).

Ортега-и-Гассет может быть сколько угодно знаменит, но это не делает его слова истинными или обязательными. Впрочем, возможно, он прав, если описал словом «метафора» то, как философы говорят о сознании. Даже то, что явление идеально, не делает его недоступным описанию или рассужде­нию. Никто еще не доказал, что сознание действительно идеально. Это мне­ние Диамата, спутавшего сознание с мышлением. Это раз. Во-вторых, ни один философ не говорит, что трудно рассуждать, к примеру, о логике. А она уж точно идеальна, потому что искусственно создана людьми как способ говорить о правильном мышлении.

Сознание до тех пор трудно для описания, пока мы говорим не о нем, а о чем-то ином, используя слово «сознание» в переносном значении. Как метафору.

Нет, я не хочу прощаться с этой работой и еще вернусь к ней однажды. Но пока у меня больше нет сил сдерживаться и не ругаться из-за метафори­ческого языка Философии. Я прошу прощения у Т. П. Мяташа за свои при­дирки и прямо говорю, что ругаюсь только потому, что эта работа дает возможность ругаться. В большинстве остальных просто нет ничего, что сто­ит даже ругани.

Могу сказать, что с этой работы для меня начинается новая русская философия сознания. Точнее, одна из школ философии сознания, потому что есть и другие.