Глава VI. Успешно сдав зимнюю сессию на третьем курсе, Серёга срочно укатил в родные края на юбилей матушки, а я остался на хозяйстве из-за участия в студенческой

«Муха»

Успешно сдав зимнюю сессию на третьем курсе, Серёга срочно укатил в родные края на юбилей матушки, а я остался на хозяйстве из-за участия в студенческой научно-практической конференции.

Полупустое в каникулярное время общежитие долгими зимними вечерами угнетало тишиной и одиночеством – не спасал даже взятый на прокат телевизор, поэтому я обрадовался, когда однажды, на ночь глядя, ко мне вдруг постучалась с просьбой просто переночевать фамильярная особа с нашего курса Танька Мухина с соответствующей её назойливости и фамилии кличкой «Муха». Если честно, моё представление о ней зиждилось на досужих разговорах-сплетнях о, якобы, её доступности, неразборчивости, скандальности, особенно когда выпьет. При более близком рассмотрении человек не так плох, как его малюют другие, в чём я убедился после пропущенных ста грамм на брудершафт наших взглядов за жизнь: и никакая она не дура доступная, а очень даже разборчивая, делая исключения только для нашего брата-сокурсника – так это ж святое, не корысти ради; и скандалёзность от грубости зарящихся на чужое телесное добро – куда вернее подойти с ласкою да заглянуть в глазки ей, чтоб клад открыть, какого не видал!..

«А они, падлы, лезут без подходов лапать, потом поносят по злобе на всех углах – что им до моих терзаний и странностей! Поневоле выпить захочешь, да не с ними же!.. – плакалась у меня на груди Танюха-Муха, не замечая спьяну, как загнанно бьётся моё сердечко от прикосновений к коже её острых розовых сосков обнажившейся в чувственном запале козьей груди. – Ну, почему, Валя, люди такие злые? Смотрят на низ, не замечая души – ведь я любить хочу, мрази!».

От избытка чувств незваная гостья вдруг начала машинально слюнявить мои шею, грудь, опускаясь ниже, но мне не хотелось омрачать признания банальной пьяной случкой, о которой она завтра, может быть, пожалеет – оторвав от сердца, поволок немножко много выпившую «Муху» в уголок, где уложил на бочок, жалея её, сердешную, до утра под сонные вскрики, скрежет зубов и стоны…Так и не найдя покоя во сне, Татьяна очнулась в предрассветных сумерках. Её заполошные в темноте сборы на выход, опущенные глаза не скрывали утренней неловкости за вчерашнее, а раскалывающаяся голова норовила сказать гадость.

-Тань, да ты свет включи – я ж всё одно не сплю.

-Ничо, не впервой так собираться. Ты уж прости, ради бога, коль чо не так ляпнула…

-Да брось, все – свои, и ничего такого не было…

-А ты – молодец, хороший ты, одним словом, а вот дружок у тебя – дерьмо, такой, случись что, и через тебя переступит, не поморщится!

-И ты туда же…Много ль ты о нём знаешь, а норовишь, как все, замазать – на себя посмотри лучше! Вчера ты была добрее… Жениться тебе надо.

-Ну, жениться не получится, а вот замуж бы я пошла – за тебя, например. Да не возьмёшь, знаю, а я бы и сама не согласилась: чистый ты очень – замарать боюсь…Прощевай, не суди строго, если что!

И Татьяна мухой упорхнула в суетный мир людей. Больше мы с ней близко не общались… А через год с небольшим неприятно кольнуло душу известие, что бедную «Муху» всё-таки прихлопнули, отчислив из института за аморалку.

Что же с ней станется после, ведь хорошая она девчонка, хоть и не совсем правильная?..