Глава 46

Женщина-йог, которая ничего не ест (Гири Бала)

 

– Сэр, куда мы направляемся сегодня утром?

Мистер Райт сидел за рулем форда. Дорога была достаточно длинной, и он мог оторвать от нее глаза, взглянув на меня с вопросительной улыбкой. Почти каждый день он куда-то ехал, лишь иногда при этом зная заранее, какую часть Бенгалии ему придется заново открывать во время поездки.

– Если Богу будет угодно,– ответил я с благоговением,– мы посмотрим на восьмое чудо света – на святую женщину которая питается только воздухом.

– Ну, это повторение чудес,– ведь мы уже видели Терезу Ньюман. Однако в смехе мистера Райта явно слышалось жадное любопытство, и он даже увеличил скорость. Еще одна необычная находка для его путеводного дневника! И притом такая, какая не снилась среднему туристу!

Мы только что выехали из школы Ранчи, встав еще до восхода солнца. Кроме меня и моего секретаря с нами было еще трое друзей-бенгальцев. Мы упивались бодрящим воздухом, этим естественным вином раннего утра. Наш водитель осторожно вел машину среди рано поднявшихся крестьян и двухколесных повозок. Горбатые волы медленно тянули их по дороге, не проявляя ни малейшей склонности уступать дорогу своему гудящему сопернику.

– Сэр, нам хотелось бы узнать больше об этой святой постнице.

– Ее зовут Гири Бала,– сообщил я спутникам. Впервые я услышал о ней много лет назад от одного ученого джентльмена, которого зовут Стхити Лал Найди. Он часто приходил к нам домой на Гурпар Роуд, занимаясь с моим братом Вишну.

– Я хорошо знаю Гири Балу,– рассказывал мне Стхити Бабу.– Она пользуется особой техникой йоги, которая дает ей возможность жить без пищи. Я был ее близким соседом в Навабгандже около Ичапура[[404]]. Хотя я старался тщательно наблюдать за нею, я никогда не мог заметить, чтобы она ела или пила. В конце-концов мой интерес возрос до такой степени, что я обратился к Махарадже Бурдвана[[405]] и попросил его произвести исследование этого случая. Удивленный всей историей, Махараджа пригласил ее к себе во дворец. Гири Бала согласилась подвергнуться испытанию и жила а течение двух месяцев под замком, помещенная в небольшом отделении дворца. Позже она еще раз посетила дворец и оставалась там двадцать дней. Наконец, третье испытание длилось пятнадцать дней. Сам Махараджа сказал мне, что эти три строжайшие проверки вполне убедили его в том, что она ничего не ест.

«Этот рассказ Стхири Бабу оставался у меня в памяти более двадцати пяти лет,– закончил я.– Иногда, находясь в Америке, я сомневался не поглотит ли поток времени эту йогиню еще до того, как я смогу повстречаться с ней. Ей должно быть сейчас уже не мало лет. Я даже не знаю, где она теперь живет, не умерла ли она. Но через несколько часов мы будем в Пурулья, там у ее брата есть свой дом».

В половине одиннадцатого мы беседовали с братом Гири Балы, Дамбодаром, адвокатом из Пурулья.

– Да, моя сестра жива. Иногда она навещает меня здесь; а сейчас она находится в нашем семейном доме в Биуре,– Дамбодар Бабу взглянул с сомнением на форд.– Я думаю, свамиджи. Вам было бы лучше удовольствоваться древней повозкой с волами, хотя на ней будет трясти.

Наша компания единодушно выразила свою верность форду, гордости Детройта.

– Этот форд приехал из Америки! – сказал я адвокату.– Будет стыдно лишить его возможности познакомиться с самым сердцем Бенгалии.

– Ну, тогда пусть вам сопутствует Ганеш![[406]] – промолвил, смеясь Дамбодар Бабу; затем он вежливо добавил: – Если вам удастся туда доехать, то Гири Бала будет рада вас видеть. Я уверен в этом. Ей скоро исполнится семьдесят лет, но здоровье ее продолжает оставаться великолепным.

– Скажите, пожалуйста, сэр, она в самом деле ничего не ест? – Я взглянул ему прямо в глаза, как бы пытаясь проникнуть в самую глубину его души.

– Это верно.– Его взгляд был чистым и открытым.– В течение более чем пятидесяти лет я не видал ни разу, чтобы она съела хоть кусочек. Если бы неожиданно наступил конец мира, то и это меня не удивило бы так, как если бы я увидел, что моя сестра, что-то ест.

Мы вместе посмеялись над этими невероятными космическими событиями.

– Гири Бала никогда не стремилась выполнять свою практику йоги в недоступном одиночестве,– продолжал Дамбодар Бабу.– Вся ее жизнь прошла в окружении семьи и друзей. Теперь они знают о ее необычном состоянии, и каждый из них был просто потрясен, если бы она решила что-нибудь съесть! Само собой разумеется, сестра любит уединение, что и соответствует положению индийской вдовы. Но наш небольшой кружок друзей в Пурулья и Биуре знает ее, как исключительную женщину.

Искренность брата была очевидна. Наша небольшая группа тепло поблагодарила его и направилась в Биур. Мы остановились около одной из уличных лавок, чтобы купить карри и лучи. Собрался целый рой уличных мальчишек, наблюдавших за тем, как мистер Райт ест просто руками, как это принято у индийцев[[407]]. С большим аппетитом мы подкрепилась перед наступающим днем, который, хотя мы в тот момент этого и не знали, оказался весьма трудным.

Теперь мы проехали на восток через обожженные солнцем рисовые поля, направляясь в район Бурдвана. Мы пробирались по дорогам, обнесенным густой растительностью; с огромных ветвей, напоминавших зонтики, лились песни птиц. По временам встречалась повозка с волами, и скрип ее осей и обшитых железом деревянных колес являл уму резкий контраст со свистом автомобилей на аристократическом асфальте больших городов.

– Дик, стойте! – На мою неожиданную просьбу форд ответил протестующим толчком.– Ведь это обремененное плодами дерево манго просто кричит, приглашая нас к себе!

Вчетвером мы, как дети, бросились к подножью дерева, вокруг которого в изобилии лежали плоды манго. Дерево щедро сбрасывало их по мере того, как они созревали.

– Как много плодов рождено для того, чтобы лежать незамеченными,– перефразировал я известное изречение,– и терять свою сладость на каменистой почве!

– Не то, что в Америке, свамиджи, а? – засмеялся Сейлеш Мазумдар, один из моих учеников-бенгальцев.

– Совсем не то,– согласился я, наполненный удовлетворением и соком манго.– Как мне недоставало этих плодов на Западе! Без манго невозможно постичь индийские небеса.

Подобрав кусок камня, я сбил прелестный плод, скрывавшийся на самой вершине дерева.

– Дик,– спросил я в промежутке между двумя глотками амброзии,– мы взяли с собою асе аппараты?

– Да, сэр, они лежат в багажнике.

– Если Гири Бала окажется настоящей святой, я хочу написать о ней в американских журналах. Индийская йогини с такой вдохновляющей силой не должна жить и умереть в безвестности, подобно большинству этих плодов манго.

Прошло полчаса, а я все еще бродил в лесном уединении.

– Сэр,– заметил мистер Райт,– мы должны добраться до Гири Балы еще засветло, чтобы освещение было достаточным для фотографирования.– Усмехаясь, он добавил: – Мы не можем рассчитывать на то, что они поверят в существование этой леди без единого снимка!

Эта мудрость была неоспоримой; преодолев искушение, я вновь уселся в машину.

– Ваша правда, Дик,– вздохнул я, когда мы снова понеслись вперед,– принесем манговый рай на алтарь европейского реализма Фотографии нам необходимы!

Дорога становилась все хуже и хуже. Появились многочисленные колеи, огромные пузыри засохшей глины – словом, все печальные признаки разрушения, свойственные глубокой старости. Теперь нам иногда приходилось вылезать из машины, чтобы дать возможность мистеру Райту легче маневрировать фордом, который мы втроем подталкивали сзади.

– Дамбодар Бабу оказался прав,– признал Сейлеш,– теперь уже не машина везет нас, а мы машину.

Кроме того, нам то и дело приходилось вылезать из автомобиля: нас обманывала внешность встречных деревень, каждая из которых казалась образцом непритязательной простоты.

Извилистая дорога поворачивала в разные стороны среди пальмовых рощ, деревень, гнездившихся в тени лесов, вероятно, с древнейших времен,– записал 5 мая 1936 года мистер Райт в своем путевом дневнике.– Эти группы глинобитных домов под крышами из пальмовых листьев, с дверьми, украшенными лишь одним из Имен Бога, являли весьма живописный вид. Везде было множество голых малышей, невинно игравших в свои игры; они останавливались, широко открывали глаза или в испуге бежали прочь, завидев огромную черную повозку без быков, которая с безумной скоростью несется через их деревню. Женщины лишь украдкой бросали на нас взгляды из-под укрытий, тогда как мужчины, лениво развалившиеся под деревьями, расположенными вдоль дороги, даже не допускали, чтобы любопытство могло преодолеть их бесстрастие. В одной деревне все ее жители весело плескались в огромном пруду. Они купались прямо в одежде, сбрасывая затем мокрое платье и драпируясь в сухое. Женщины носили домой воду в больших медных кувшинах.

Дорога превратилась в веселую скачку с препятствиями. Пробираясь через горы и скалы, мы прыгали и тряслись, погружались в маленькие ручейки, объезжали неоконченное шоссе, скользили по песчаным руслам пересохших рек. Наконец, к пяти часам вечера мы приблизились к Биуру, месту нашего назначения. Эта крошечная деревушка, расположенная в глубине округа Банкура и скрытая в густой листве, во время дождей недоступна для путешественников, ибо тогда ручьи превращаются в бушующий поток, а дороги – в змеящиеся реки грязи.

Спросив дорогу у группы богомольцев, возвращавшихся домой после служения (храм находился поблизости, на уединенном поле), мы попали в осаду: нас окружили дюжина едва одетых ребятишек, которые карабкались на крылья машины и наперебой предлагали показать путь к Гири Бале.

Дорога привела нас к роще финиковых пальм, в тени которых укрывалось несколько глинобитных хижин. Но прежде чем мы успели доехать, форд угрожающе наклонился, подскочил и упал. Узкая тропа шла между стеной деревьев и прудом по гребням скал, среди ям и глубоких колей. Автомобиль удержался на зарослях кустарника; затем он застрял на холмике, и нам пришлось подкладывать под колеса глыбы засохшей земли. Медленно и осторожно мы двинулись дальше; но вдруг дорогу преградили заросли кустов, возникшие перед нами прямо посреди колеи от повозок. Нам пришлось объезжать это препятствие низом, по крутому склону, который спускался прямо в высохший пруд. Мы спаслись только благодаря тому, что нарубили веток, обтесали их и уложили, а затем забросали песком. Вновь и вновь дорога казалась непроходимой; но нам нужно было довести наше паломничество до конца. Услужливые ребята достали заступы и разбивали препятствия (благословения Ганеша!), а сотни малышей и их родителей играли роль зрителей.

Наконец дорога стала виться вдоль двух рядов древних колей; женщины глядели из-за дверей, широко открыв глаза. Мужчины шли по бокам и позади. Шествие увеличивалось благодаря толпам детей. Вероятно, наш автомобиль первым проехал по этим дорогам, где «синдикат повозок с волами» все еще, должно быть, обладал всемогущей властью. Можно себе представить, какую сенсацию вызвали мы – группа во главе с американцем, въезжающая на фыркающем автомобиле прямо в их сельское убежище, нарушив святость его древнего уединения!

Остановившись у узкого переулка, мы оказались в трех десятках метров от наследственного дома Гири Балы. Мы почувствовали волнение успеха после стольких дорожных тягот, завершившихся труднейшим финишем. Мы подошли к широкому трехэтажному кирпичному строению, которое господствовало над окружающими каменными хижинами. Дом ремонтировали: он был окружен бамбуковыми лесами.

С лихорадочной дрожью ожидания, подавляя радость, мы стояли перед открытой дверью, откуда должна была выйти женщина, которую коснулось благословенье Божие, навсегда уничтожив при этом чувство голода. Вокруг стояли, разинув рты, деревенские жители, молодые и старые, обнаженные и в одеждах. Женщины глядели откуда-то издалека, но и они были исполнены любопытства; мужчины и мальчишки неотступно следовали за нами по пятам, глазея на это беспрецедентное зрелище.

Вскоре в двери показалась небольшая фигура – это вышла Гири Бала! Закутанная в одеяние из тусклого золотистого шелка, она ступала совершенно по-индийски, скромно и застенчиво, поглядывая на нас из-под верхней складки своего одеяния из тканей вадеши. Глаза ее блестели подобно углям в тени лица. Чрезвычайно благожелательное и доброе выражение лица сразу очаровало нас, ибо то было лицо постижения и понимания, свободно от малейшего оттенка земной привязанности.

 

 

Эта великая йогиня не ела и не пила с 1880 года. Я запечатлен вместе с ней на снимке, сделанном в 1936 году около ее дома в Бенгальской деревне Биур. Ее способность не есть была строго исследована Махараджей Бурдвана. Она применяет определенную йоговскую технику чтобы заряжать свой организм космической энергией, взятой из солнца или из воздуха.

 

Она покорно приблизилась и безмолвно согласилась разрешить нам сделать много фотографий, а также заснять несколько кинокадров[[408]]. Терпеливо и смиренно она выносила все тяготы фототехники: принятие нужной позы, поиски удачного освещения. В конце-концов мы запечатлели для потомства на множестве фотоснимков единственную в мире женщину, прославленную тем, что она живет без пищи и питья более пятидесяти лет (Тереза Ньюман, разумеется, начала свой пост с 1923 г.). Когда Гири Бала стояла перед нами, целиком прикрывшись своей просторной одеждой, ее тела совсем не было видно. Осталось только лицо с потупленными глазами, руки и маленькие ноги. В глазах светилось само материнство; лицо поражало редким спокойствием, невинностью и миром – широкий, детский вздрагивающий рот, женский нос, маленькие блестящие глаза на лице и задумчивая улыбка.

Мои впечатления от Гири Балы сходны с впечатлениями мистера Райта. Духовность окутывала ее нежной сверкающей вуалью... Она совершила передо мною пранам обычным жестом мирянина, приветствующего монаха. Ее простое очарование и спокойная улыбка оказались лучшим приветствием, чем громкие слова: и мы забыли наше трудное, пыльное путешествие.

Маленькая святая уселась, скрестив ноги, на веранде. Хотя лицо ее было изборождено морщинами, свойственными старости, она не казалась высохшей; оливково-смуглая кожа оставалась чистой и упругой.

– Мать,– заговорил я на бенгали,– я думал о том, чтобы посетить вас более двадцати пяти лет. Я слышал о вашей святой жизни от Стхити Лал Найди Бабу.

Она кивнула в знак подтверждения головой.

– Да, это мой добрый сосед в Навабгандже.

– За эти годы мне пришлось пересечь океаны, но я никогда не забывал своего желания когда-нибудь повидать вас. Та возвышенная драма, которую вы здесь незаметно играете, должна быть явлена перед всем миром, ибо он давно забыл о существовании внутренней божественной пищи.

Святая на мгновенье подняла глаза, улыбаясь с безмятежным интересом.

– Баба (почтенный отец) знает лучше,– покорно ответила она... Я был счастлив, увидев, что мои расспросы ее не оскорбили. Никогда нельзя заранее знать, как йогин или йогини будут реагировать на мысль о какой-либо публичности. Как правило, они избегают ее, желая в безмолвии следовать по пути глубоких душевных показаний.

– Мать,– продолжал я,– тогда простите меня за то, что обременяю вас расспросами. Будьте добры, ответьте лишь на те из них, которые не будут вам неприятны. Я пойму и ваше молчание.

Она грациозным жестом протянула вперед руки:

– Я рада ответить вам,– если такая незначительная личность, как я, сможет дать удовлетворительные ответы.

– Не называйте себя незначительной,– запротестовал я.– Вы великая душа.

– Я смиренно служу всем.– И затем я услышал странную фразу: – Я люблю готовить пишу и угощать людей.

«Странное время препровождения для святой, которая ничего не ест!» – подумалось мне.

– Скажите мне, мать,– я хочу услышать это из ваших уст,– действительно ли вы живете без пищи?

– Да, это правда,– она немного помолчала; следующие ее слова показали, что она считала в уме.– С двенадцати лет четырех месяцев и до моего нынешнего возраста в шестьдесят восемь лет около пятидесяти шести лет – я ничего не ела и не пила.

– И вам никогда не хочется есть?

– Если бы мне хотелось есть, я должна была бы делать это,– произнесла она просто, но с достоинством. Эта аксиома слишком хорошо известна тому миру, который вращается вокруг трех приемов пищи в день.

– Но все же вы едите нечто! – В моем тоне послышалась нота увещевания.

– Конечно,– улыбнулась она, быстро поняв смысл моего замечания.

– Вы питаетесь более тонкими энергиями из воздуха, солнечного света[[409]] и космической энергии, которая насыщает ваше тело через продолговатый мозг.

– Баба знает,– вновь покорно согласилась она, как обычно спокойно и бесстрастно.

– Мать, расскажите мне, пожалуйста, о ранних годах вашей жизни. Этот рассказ будет представлять глубокий интерес для всей Индии и даже для наших заморских братьев и сестер.

Отбросив обычную сдержанность, Гири Бала устроилась поудобнее и принялась рассказывать:

"Пусть будет так,– произнесла она тихим, но твердым голосом.– Я родилась в этом лесном крае. В детстве моем не было ничего замечательного, кроме одной вещи; я была невероятно прожорлива.

Я была обручена девяти лет.

– Дитя,– часто предостерегала меня мать,– старайся сдерживать свою жадность. Когда для тебя наступит время жить в семье мужа, среди чужих людей, что подумают там о тебе? Ведь ты тратишь все свое время только на еду"!

И вот наступила беда, которую она предвидела. Мне было всего двенадцать лет, когда я стала жить в семье мужа, в Навабгандже. С утра до самой ночи свекровь стыдила меня за обжорство. Однако ее брань оказалась скрытым благословением: она пробудила во мне дремлющие духовные наклонности. Однажды утром свекровь высмеивала меня особенно безжалостно.

– Скоро я докажу вам,– ответила я, уязвленная до глубины души,– что никогда больше за всю свою жизнь не притронусь к пище!

– Скажите пожалуйста,– насмешливо расхохоталась свекровь.– Как же ты сможешь жить без еды, если ты объедаешься каждый день?

Мне было нечего возразить на это замечание. Однако в сердце мое вошла непреклонная решимость. Спрятавшись в уединенном месте, я взывала к моему Небесному Отцу:

– Господи,– молилась я неустанно,– пошли мне, пожалуйста, гуру, который смог бы научить меня жить Твоим светом, а не пищей!

Объятая экстазом, в блаженном очаровании, я отправилась к Навабганджинскому гхату, на берег Ганга. По пути я встретила жреца семьи мужа.

– Досточтимый господин,– сказала я доверчиво,– будете добры, расскажите мне, как можно жить без пищи.

Он посмотрел на меня с удивлением, ничего не отвечая. В конце концов ему захотелось меня утешить.

– Приди сегодня вечером в храм, дитя мое, и я совершу для тебя специальную ведическую церемонию.

Не этого неясного ответа ждала я и продолжила путь к гхату. Утреннее солнце сверкало в воде. Я очистилась в Ганге как бы для святого посвящения. И когда я в мокрой одежде вышла на берег, передо мной при полном дневном свете материализовалась фигура моего гуру!

– Дорогое дитя,– промолвил он голосом, полным любви и сострадания,– я – гуру, посланный сюда Богом, чтобы удовлетворить твою неотложную просьбу. Господь был глубоко тронут самой ее необычностью! С сегодняшнего дня ты будешь жить за счет астрального света, и атомы твоего тела будут поглощать энергию из потока Беспредельности!"

Гири Бала погрузилась в безмолвие. Я взял у мистера Райта карандаш и записную книжку и сделал несколько записей по-английски, чтобы он знал, о чем наш разговор.

Но вот святая еле слышным голосом возобновила свое повествование:

" Гхат был заброшен, тем не менее, гуру окружил нас аурой ограждающего света, чтобы никто из случайных посетителей не обеспокоил нас впоследствии. Он посвятил меня в технику крия, которая освобождает тело от необходимости питаться грубой пищей смертных. Эта техника включает в себя особую мантру [[410]] и дыхательное упражнение, более трудное, чем те, которые доступны выполнению среднего человека. Вот и все. Не нужны ни лекарства, ни магические обряды – ничего, кроме крия ".

Подобно американскому газетному репортеру – все они, сами того не ведая, научили меня своим приемам,– я засыпал Гири Балу вопросами о многих предметах, которые как я и полагал, будут интересны для всего мира. Понемногу она сообщила мне следующее:

«У меня никогда не было детей; много лет назад я овдовела. Сплю я очень мало, ибо для меня сон и бодрствование – одно и то же. Днем я занимаюсь своими домашними делами, а медитирую ночью. Я почти не ощущаю сезонных перемен погоды. Я никогда не болела и не чувствовала себя нездоровой; только при случайных повреждениях бывает слабая боль. У меня нет телесных выделений. Я могу управлять работой сердца и дыханием. В видениях я часто общаюсь с моим гуру и другими великими душами».

– Мать,– задал я вопрос,– а почему вы не учите других людей способу жить без пищи?

Но мои честолюбивые замыслы о помощи миллионам голодающим во всем мире сразу же рассеялись:

– Нет,– покачала она головой,– гуру строго запретил раскрывать эту тайну. Он не желает вмешиваться в драму Божественного Творения. Крестьяне не поблагодарили бы меня, если бы я научила людей жить без пищи! Сочные плоды лежали бы бесполезно на земле. Получается так, что несчастья, голод и болезни являются бичами нашей кармы, которые в конце концов побуждают нас искать подлинный смысл жизни.

– Мать,– спросил я тогда медленно,– а для чего же в таком случае вы были избраны, как человек, живущий без пищи?

– Чтобы показать, что человек – это дух,– и лицо ее засверкало мудростью.– Показать, что благодаря духовному продвижению человек постепенно сможет жить не пищей, а вечным Светом[[411]].

Святая погрузилась в состояние глубокой медитации. Ее взор обратился внутрь, нежная глубина глаз потеряла всякое выражение. Она испустила особый вздох, являющийся прелюдией к экстатическому пребыванию в бездыханном трансе. На некоторое время она унеслась в тот мир, где нет никаких вопросов, в небеса внутренней радости.

Мы сидели, опутанные тьмой тропической ночи. Небольшая керосиновая лампа бодро мигала над головами. Многие односельчане Гири Балы молча сидели на корточках в тени. Стремительные светлячки и масляные светильники в далеких хижинах оплетали блестящий, феерический узор на темном бархате ночного воздуха. Наступил горький момент расставания; нам предстояло долгое и утомительное обратное путешествие.

– Гири Бала,– обратился я к святой, когда она открыла глаза,– пожалуйста, подарите мне на память полоску от одного из ваших сари.

Она вскоре вернулась из комнаты с полоской варанасского шелка и протянула ее мне, а затем неожиданно простерлась на полу.

– Мать,– произнес я почтительно,– это я должен коснуться ваших благословенных ног! Позвольте же мне сделать это!