Благоухающий святой» показывает чудеса

 

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом»[[37]].

Эта мудрость Соломона меня не утешила; везде я искал предназначенного гуру. Но пока я не окончил школу, наши пути не пересеклись.

Два года прошли со дня нашего с Амаром побега в Гималаи, приблизив великий день, когда появился Шри Юктешвар. За это время я встречал многих мудрецов: «Благоухающего святого», свами Тигра, Наджендру Нат Бхадури, учителя Махасая и известного бенгальского ученого Джагдиша Чандра Боса.

К моей встрече с «Благоухающим святым» было два «предисловия»: одно – гармоничное, а другое – комическое.

– Бог прост. Все иное – сложно. Не ищи абсолютных ценностей в относительном мире природы – эти философские высказывания тихо проникали в ухо, когда я молча стоял в храме перед изображением Кали. Обернувшись, я оказался лицом к лицу с высоким человеком, чье одеяние, вернее его отсутствие, выдавало в нем странствующего садху.

– Воистину, вы проникли в путаницу моих мыслей, – приветливо улыбнулся я. – Смешение милостивого и ужасающего аспектов в природе, символизируемое Кали, ставило в тупик более мудрые головы, чем моя!

– Не многие разгадали Ее тайну! Добро и зло – это загадка, бросающая вызов, которую жизнь, подобно сфинксу, ставит перед всеми умами. Никак не пытаясь разгадать ее, многие платят своей жизнью – точно так же, как это было и во времена Фив. Но вот то там, то тут возвышается одинокая фигура, отказывающаяся сдаваться перед этой загадкой. У майи [[38]] – двойственности – он отбирает цельную истину единства.

– Вы говорите убедительно, сэр.

– Я долго практиковал честный самоанализ – остро болезненный способ постижения истины. Исследование себя, неослабное наблюдение за собственными мыслями – это сильный и разрушающий опыт. Он в порошок дробит самое стойкое эго. Но истинный самоанализ, творя провидцев, действует математически. Метод «выражения» себя, признания другими создает в результате эгоцентристов, уверенных в праве на личные толкования Бога и вселенной.

– Истина смиренно удаляется перед такой высокомерной оригинальностью. – Беседа доставляла мне удовольствие. Садху продолжал: – Человек не сможет понять вечных истин, пока не освободится от претензий. Человеческий ум, открытый для многовековой грязи, изобилует омерзительным скопищем несчастных мирских заблуждений. Бои на полях сражений бледнеют, ибо ничтожны в сравнении внутренними врагами! Их не победить никакой сверхсилой! Вездесущий, неугомонный, вечно за чем-то гоняющийся человек даже во сне искусно оснащен вредным оружием. Эти солдаты невежественных вожделений стремятся убить всех нас – безрассуден человек, зарывающий в землю идеалы, предаваясь уделу большинства. Не кажется ли он немощным, тупым, бесчестным?

– Уважаемый сэр, у вас нет никакого сострадания к сбитым с толку народным массам?

Мудрец на мгновение смолк, затем уклончиво ответил:

– Любить одновременно и незримого Бога – вместилище всех добродетелей, и зримого человека, явно не обладающего ничем, – часто затруднительно. Но искусность равносильна лабиринту. Внутреннее исследование быстро раскрывает единство всех умов – прочное сродство эгоистических побуждений. По крайней мере, в одном этом отношении обнаруживается братство человечества. Ошеломляющее смирение сопровождает это уравнивающее открытие. Оно вызревает в сострадание к собратьям, слепых относительно целительных потенций души, ожидающей исследования.

– Святые всех веков чувствовали, подобно вам, горести мира.

– Только мелкий человек теряет ответственность за несчастья других, замкнувшись в собственном узком страдании, – суровое лицо садху заметно смягчилось. – Тот, кто практикует рассечение себя скальпелем, узнает расширение вселенского сострадания. Ему даруется освобождение от оглушающих требований эго. Любовь Господа расцветает на такой почве. Создание в конце концов обращается к своему Творцу, если и не по иной причине, то хотя бы для того, чтобы вопросить с болью: «Почему, Господи, почему?» Через боль, под позорными ударами хлыста человек, наконец, приходит к Бесконечному Присутствию, чья красота только и должна привлекать его.

Мудрец и я находились в калькуттском храме Калигхат, куда я пришел взглянуть на его прославленное великолепие. Широким жестом мой случайный собеседник как бы разрушил его:

– Кирпичи и известковый раствор ни о чем не говорят, сердце открывается лишь в ответ на человеческую песнь бытия.

Мы брели к манящему сиянием солнцу у входа, где группами расхаживали почитатели Господа.

– Ты молод, – мудрец задумчиво оглядел меня. – Индия тоже молода. Древние риши[[39]] создали нетленные образы духовной жизни. Их древние изречения созвучны нашему времени и этой стране. Не устаревшие и неуязвимые перед ухищрениями материализма, дисциплинирующие наставления все еще хранят Индию. Приходившие в замешательство в течение тысячелетий, ученые могут дерзнуть вычислить: скептическое Время подтвердило ценность Вед! Возьми это в наследство.

Когда я почтительно прощался с красноречивым садху, он проявил себя ясновидцем:

– Сегодня, после ухода отсюда, ты столкнешься с необычным опытом.

Покинув окрестности храма и бесцельно бредя, завернув за угол, я наткнулся на старого знакомого, одного из тех собратьев, чья способность поговорить пренебрегает всякими понятиями о времени и объемлет вечность.

– Я тебя быстро отпущу, – сказал он, – если ты мне расскажешь все, что случилось за годы нашей разлуки.

– Вот парадокс! А я должен тебя сейчас оставить.

Но он вцепился в меня руками, стараясь выдавить новости. В голове пролетела забавная мысль, что он напоминает голодного волка: чем больше я рассказываю, тем более жадно он вынюхивает новости. Про себя я молил богиню Кали изобрести приличный способ исчезнуть.

Мой собеседник внезапно ушел. Я вздохнул с облегчением и прибавил шагу, опасаясь рецидива лихорадки говорливости. Услышав сзади нагоняющие меня шаги, я пошел еще быстрее, не смея оглянуться. Но юноша одним прыжком настиг меня, обняв за плечи.

– Я забыл сказать тебе о Гандха Баба («Благоухающем святом»), удостаивающем своим присутствием вон тот дом. Познакомься с ним, он интересен. Ты можешь столкнуться с необычным явлением. Прощай. Указав на жилище в нескольких метрах от нас, он действительно оставил меня.

В уме мелькнуло предсказание садху в храме Калигхат, выраженное почти теми же словами. Явно заинтригованный, я направился к дому, где был введен в просторную гостиную. На толстом ковре оранжевого цвета по-восточному сидело много людей. До моих ушей донесся благоговейный шепот:

– Вот на леопардовой шкуре Гандха Баба. Он может наделить все не обладающее никаким запахом естественным ароматом любого цветка, оживить увядающий цветок или заставить кожу человека издавать восхитительный аромат.

Я посмотрел прямо на святого, его быстрый взгляд остановился на мне. Он был полный, бородатый, со смуглой кожей и большими светлыми глазами.

– Сын мой, я рад тебя видеть. Скажи, чего ты хочешь. Тебе, наверное, нравится какой-нибудь запах?

– Для чего? – Его замечание показалось мне несколько наивным.

– Чтобы испытать чудесное наслаждение благоуханиями.

– Заставляя Бога творить запахи?

– Что из того? Бог создает благоухания так или иначе.

– Да, но лепит хрупкие флаконы лепестков для употребления, когда они свежи, а когда увянут – их выбрасывают. Вы можете материализовать цветы?

– Да. Но обычно я вызываю благоухания, мой маленький друг.

– Фабрики духов разоряться.

– Я позволю им заниматься своим ремеслом! Моей целью является демонстрация силы Бога.

– Сэр, разве нужно доказывать Бога? Разве не делает Он чудеса всегда и везде?

– Да, но мы тоже должны проявлять некоторые из Его бесконечно разнообразных творческих замыслов.

– Сколько времени вам потребовалось, чтобы овладеть этим искусством?

– Двенадцать лет.

– На изготовление духов астральными средствами? Мне кажется, мой почтенный святой, вы потратили дюжину лет на ароматы, которые можно за несколько рупий приобрести в цветочном магазине.

– Ароматы увядают с цветами.

– Ароматы увядают со смертью. Почему я должен желать то, что нравится только телу?

– Мистер философ, ты мне нравишься. Ну-ка вытяни правую руку. – Он сделал жест благословения.

Я был в нескольких футах от Гандха Баба, никого другого не было настолько близко, чтобы соприкоснуться со мной. Я протянул руку, до которой йог даже не дотронулся.

– Какого запаха тебе хочется?

– Розы.

– Да будет так. К моему великому удивлению, от центра моей ладони сильно запахло чарующим ароматом розы.

Через минуту я взял из стоящей вблизи вазы большой белый цветок без запаха.

– Можно этот не пахнущий цветок пропитать запахом жасмина?

– Да будет так.

От лепестков мгновенно повеяло ароматом жасмина. Я поблагодарил чудотворца и сел рядом с одним из его учеников. Он сообщил мне, что Гандха Баба, настоящее имя которого было Вишудхананда, научился многим изумительным йоговским секретам у одного учителя в Тибете. Тибетский йог, уверял он меня, достиг возраста свыше тысячи лет.

– Его ученик, Гандха Баба, не всегда совершает ароматные чудеса таким простым, буквальным образом, как ты сейчас видел, – ученик говорил с явной гордостью за учителя. – Его методика весьма разнообразна в соответствии с разницей темпераментов. Он удивителен! Среди его последователей имеется много интеллигенции живущей в Калькутте.

Я решил не присоединяться к их числу. Гуру, «удивительный» слишком буквально, был мне не по вкусу. Вежливо поблагодарив Гандха Баба, я удалился, шагая в направлении дома и раздумывая о трех разных неожиданных встречах этого дня.

В дверях нашего дома меня встретила Ума:

– Ты становишься довольно элегантным, пользуясь духами!

Не говоря ни слова, я предложил ей понюхать мою руку.

– Какой приятный аромат розы! Он необычно силен!

Подумав, что он «сильно необычен», я тихо поднес к ее носу астрально пахнущий цветок.

– О, я люблю запах жасмина! – Она взяла цветок. Забавное недоумение отразилось на ее лице, потянув несколько раз носом, она ощутила запах жасмина от такого цветка, который вообще не должен его иметь. Ее реакция рассеяла мои сомнения в том, что Гандха Баба, возможно, вызывал состояние внушения, вследствие чего один я мог ощущать запахи.

Позже я слышал от одного друга, Алакананды, что «Благоухающий святой» иногда демонстрировал одно достижение; мне бы хотелось, чтобы миллионы людей, умирающих от голода обладали им. "Я был в доме у Гандха Баба в Бурдване с сотней других гостей, – рассказывал он мне. – Был праздник. Поскольку этого йога считали способным к материализации предметов просто из воздуха, я в шутку попросил его произвести несколько мандаринов, сезон которых уже прошел. Сейчас же лючи [[40]], лежавшие на банановых листьях, стали вздуваться. В каждом хлебце оказалось по очищенному мандарину. С некоторой тревогой я надкусил свой мандарин, но нашел его восхитительным".

Спустя годы я пришел к пониманию, как совершал Гандха Баба материализации. Метод этот, увы, вне сферы достижения голодных мирских масс.

Различные раздражители, на которые у человека реагирует осязание, зрение, вкус, слух и обоняние, производятся благодаря преобразованиям вибраций атомов. Они же, в свою очередь, регулируются праной – жизнетронами, тонкими жизненными силами, более тонкими, чем атомные, разумно заряженными пятью характерными чувствительными идейными субстанциями.

Гандха Баба, приводя себя в соответствие с пранической силой, благодаря некоторой йоговской технике, был в состоянии управлять жизнетронами, перестраивая их вибраторную структуру для получения желаемого результата. Производимые им ароматы, фрукты и прочие чудеса фактически были материализациями земных вибраций, а не гипнотически вызванными внутренними ощущениями.

Гипноз применяется врачами при некоторых хирургических вмешательствах как психический хлороформ для тех, кому анестезия может повредить. Но гипнотическое состояние вредно при частом применении, его результатом является отрицательный эффект – разрушение со временем психики. Гипноз – это нарушение границ, посягательство на территорию сознания другого[[41]]. Его временные достижения не имеют ничего общего с чудесами, совершаемыми людьми божественного сознания. Бодрствующие в Боге подлинные святые производят изменения в этом призрачном мире посредством воли, гармонично согласованной с Творческим Космическим Мечтателем[[42]].

Делать чудеса – такие, как показывал «Благоухающий святой», – эффектно, но духовно бесполезно. Добиться незначительной цели ради развлечений – это отклонения от серьезных поисков Бога.

Показное хвастовство необычными силами открыто осуждается учителями. Персидский мистик Абу Саид однажды высмеял некоторых факиров [[43]], кичившихся чудесными воздействиями на воду, воздух и пространство: «Лягушка в воде находится в своем доме! – с легкой насмешкой сказал Абу Саид. – Вороны и грифы легко летают в воздухе, дьявол одновременно пребывает на Востоке и на Западе! Настоящий человек – тот, кто живет в праведности среди собратьев, кто покупает и продает, но тем не менее никогда ни на один миг не забывает о Боге!»[[44]]

В другом случае великий персидский учитель так изложил взгляды на религиозную жизнь: «Выбросьте из головы все эгоистичные желания и амбиции и даруйте свободно то, что в руках, и никогда не отступайте от ударов напастей!»

Ни беспристрастный мудрец в храме Калигхат, ни обученный в Тибете йог не удовлетворили моего стремления найти гуру. Сердце мое не нуждалось в наставнике, требующем признания и возгласов «браво!». Когда я, наконец, повстречал учителя, он научил меня измерять настоящего человека только величием примера.