Глава 1. Название: Ассоль, забыв тебя, умрет

Название: Ассоль, забыв тебя, умрет

Автор: [Kaya.] (http://child-of-the-mist.diary.ru/)

Вычитка: ly_rika

Размер: миди

Рейтинг: не ниже R точно. хотя бы из-за затронутых тем

Жанр: drama, school life, romance

Предупреждения: NB! Позиция автора не всегда совпадает с позицией главного героя.

Статус: закончен.

От автора: КатипунЪчик, хочу, чтобы он был твоим.

 

Глава 1

 

Ее увезли на скорой. Желтая машина с красной полосой на боку. Водитель сидел, открыв дверь, и курил, пока фельдшер был у нас. Я видел с балкона. Не мог заставить себя вернуться в комнату, стоял, пока ноги не замерзли. Даже когда мама позвала – слабо, тихо: «Валя, иди сюда» - не вышел. Может быть, это предательство. Но я не мог. Боялся сказать все, что долгое время царапалось и рвалось наружу. Нельзя.

Андрей ударил ее. Просто этот факт никогда не всплывет. Мать не заявит, она его любит. Так что падение, как и сотрясение мозга, останутся просто еще одним «несчастным случаем».

Пинаю носком отколовшийся уголок керамической плитки, хочется столкнуть его вниз – прицельно, точно – прямо на голову ублюдку, на белобрысую макушку с зализанными гелем волосами. Пусть это будет самым счастливым несчастным случаем.

Скорая отъезжает. Вот и все. Андрей смотрит на меня снизу, мне кажется, я кожей чувствую его гаденькую улыбку. Выдрессировал. Как собаку Павлова. В животе от одного взгляда холодеет.

В комнате душно. Запахи лекарств, терпкий, мягкий - лаванды от постельного белья и кисловатый, тошнотворный - влажных полотенец, брошенных на диване. Поморщившись, иду в ванную, наливаю полное ведро воды, бухаю туда полбутылки дешевого шампуня.

Он возвращается - я слышу, как хлопает входная дверь. Но он не проходит в комнату, нет. Ему нравится играть. Знает - мне никуда не деться. Ожидание возбуждает. Из тряпки, которую я сильнее прижимаю к полу, сочится мутная серая вода. Ненавижу – ненавижуненавижу – с каждым движением рук – широким, отчаянным. Шмыгаю носом, рисунок на линолеуме расплывается. Нельзя.

- Валя!

Ком подступает к горлу, мышцы сжимаются – кажется, что все тело скручивают невидимые жгуты.

Выпихиваю слова, как мячики для пинг-понга. Мне чудится, они с таким же пустым звуком шлепаются на пол, отскакивают:

- Я занят.

- Потом закончишь.

Свет от настольной лампы скользит по мокрому линолеуму, пальцем пытаюсь поймать золотистое пятно. Андрей не подойдет сам. Ему нравится, когда я подчиняюсь.

- Мне завтра в школу, - голос дрожит. – И еще уроки делать.

Как будто для него это веские причины.

- Иди сюда.

Голос тоже сочится мутным, грязным предвкушением. Поднимаюсь с колен, отряхиваю штаны. Останавливаюсь в дверях кухни. Я знаю, что будет дальше. Смотрю на его пальцы, сжимающие сигарету – смуглые, с темными полосками на неровно обрезанных ногтях.

- Курил? – от его взгляда становится холодно. – Не маленький еще?

Сосредоточенно разглядываю свои ладони, на самом деле – жду: движения, жеста, чтобы отскочить, броситься прочь. Телу наплевать, что бежать некуда.

- Подойдешь? – широким королевским жестом он обводит стол с кружкой и пепельницей на нем и свои колени. – Чего трусишь?

- Андрей, мне нужно идти.

Два шага. Дергаюсь, когда его пальцы обхватывают мое запястье.

- Почему не «папа»?

В его голосе нотки, от которых мгновенно начинает тошнить. Отступаю назад – он позволяет это, но не отпускает, смотрит на мои сжавшиеся пальцы, поглаживает ладонь.

- Маму только что увезли в больницу.

- Да, но она поправится. А мы ни в коем случае не должны беспокоить ее. Ведь кроме нас у нее теперь никого нет. Понимаешь?

 

- Мне нужно было… отшить его, да?

Ответа не будет. Он вообще говорит, только когда хочет. Как всегда – упрямый и своевольный. Неизменно.

Иногда я совсем не чувствую его присутствия в себе. И… мне одиноко. Будто нет ничего, кроме этой комнаты и меня в ней. Словно я последний человек во всем мире.

Темнота за окном похожа на бетонную стену. Дверь, к которой приставлен стул – видимость защиты. Просто… чтобы меня не застали врасплох. Голубоватое свечение экрана мобильного. Две минуты жизни – там. Пальцами по прохладной поверхности. За ней – ветер и лето. Илья стоит на ступенях школы. И ровно в тот момент, когда мне нестерпимо хочется увидеть лицо – камера его приближает. Он что-то говорит торопливо, кончики губ дрожат. Мы улыбаемся вместе. Он там, я – здесь. Влажная белая полоска зубов и блестящая острая штанга пирсинга. Солнце отражается в темных расширенных зрачках, глаза кажутся абсолютно черными. Я знаю – они голубые. Он светлый. Спрыгивает со ступеней, идет вдоль забора, не глядя в камеру, скорее сквозь нее. Я, сосредоточенно нахмурившись, слежу взглядом. Знаю наизусть: сейчас Илья дойдет до угла, завернет и… все. Две минуты закончатся.

- Спокойной ночи.

Захлопываю крышку мобильного, сую его под подушку. Телефон должен быть всегда рядом. Видимость защиты. Или свободной воли – вера в то, что я в любой момент могу набрать «112». Понимание: я никогда не сделаю этого.

Андрей говорит, что если мать все узнает о нас, она не переживет. После Ильи. И я буду во всем виноват. Обнимаю одной рукой подушку, прежде чем закрыть глаза – прислушиваюсь. За стеной - кажется, что далеко-далеко - работает телевизор. Традиционные вечерние новости. Лежит на смятых влажных простынях и ругает правительство, продажных учителей и… да, ублюдков-педофилов. Тошнота вновь подкатывает к горлу.

Домашнее задание придется делать на подоконнике между уроками. Если успею. А если и нет – максимум, что мне грозит - очередное «в кого ты такой тупой». Илья был умницей. Он схватывал все на лету. Он улыбался так, что ему хотелось поставить «отлично». Он был способен уболтать любого.

В кухне хлопает дверца холодильника, вздрагиваю и открываю глаза. Шаги. Замирают возле моей двери. Задерживаю дыхание. Дальше…

Мне непривычно видеть над своей головой потолок – низкий, с длинными трещинами. Раньше на втором ярусе «жил» Илья. Перед сном я слышал, как он ворочается, отправляет смски, тихо смеется. Я злился, просил быть потише – спустя секунду с края кровати свешивалась рука, пальцы сгибались, оставляя оставленным только средний.

Иногда мне казалось, что второй ярус давит на меня, не давая вздохнуть. Временами я представлял, будто еду в поезде. Но это было давно. Когда мы были детьми.

А сейчас, напротив, слишком много открытого пространства. Потолок словно кренится, вот-вот рухнет на меня. Не хватает защиты.

Второй ярус убрали сразу после похорон. Илья предпочел умереть на моей кровати. Я запрещаю себе вспоминать подробности. Так что тот день – это молочно-белые осколки, будто блюдце грохнули об пол. Белая длинная прядь на щеке. Белая этикетка на пустом пузырьке у кровати. Белый снег за окном – наверное, последний в этом году. Протяжные тоскливые звуки сирен. Люди: милиция, скорая. Лица, лица, лица… Прядь соскальзывает со щеки на белую наволочку.

Уже потом – выбор был: забраться спать на второй ярус или лечь на -его- место. Подушка пахла тонко-тонко, будто запах был лишь длинным волосом, зацепившимся за ткань, медовым шампунем.

Андрей поменял белье. Андрей держал меня за руку. Андрей сказал, что не нужно бояться.

Я знаю. Живые намного страшней мертвецов.

Мне тогда впервые показалось, что забрали только тело. Что-то осталось. Туманное, серебристое. И если я лягу, то приму это «что-то» в себя.

Сейчас мне уже не страшно. Иногда я думаю: где, в какой части моего тела он живет? В голове? Нет. Я чувствую его солнечным сплетением.

Спустя месяц я пошел в салон – высветлил волосы и проколол губу. Мать охнула и разрыдалась. Андрей влепил пощечину, синяк от которой сходил неделю.

Не понимаю, как они могли так легко обмануться? Подделка.

Я не белый.

 

Если встать в шесть тридцать, то можно успеть уйти, пока не проснулся Андрей. Полчаса достаточно, чтобы умыться, смести учебники и тетради в рюкзак, сунуть в карман что-нибудь, чем можно перекусить по дороге или уже потом в школе.

Самое главное - делать все бесшумно. Я включаю воду едва-едва, чтобы она бежала тонкой струйкой. Кафель холодит босые ступни, переступаю с ноги на ногу, жмурюсь от яркого, бьющего по глазам света. Мягко прикрываю дверь, прислушиваюсь настороженно. В квартире тихо. Даже храпеть перестал, ублюдок. Или уже не спит? Холодок пробегает между сведенными лопатками, по позвоночнику. Не люблю темноту. Кажется, что в углах квартиры есть – что-то.

- Это бред.

Шепотом, проскальзывая назад в свою комнату. Тут уж точно никого: она узкая и тесная, как… Как пенал. Кровать почти вплотную придвинута к встроенному шкафу – едва-едва хватает места, чтобы шагнуть к стене и приоткрыть дверь. От спинки кровати у меня постоянный, не проходящий синяк на бедре – потому что тут пятьдесят на пятьдесят – как повезет, вписаться получается не каждый раз.

Сегодня на завтрак будет яблоко и пачка печенья. Рассовываю их по карманам, на цыпочках выхожу в прихожую. Свет не включать – на ощупь: куртка и ботинки. Ключи негромко звякают, и я задерживаю дыхание. Тишина.

Закусив губу, запускаю руку в карман пальто Андрея. Если повезет, то можно будет купить кофе и сигарет. Главное правило – не брать много.

Уже закрывая входную дверь, слышу, как звенит его будильник. До вечера я спасен.

После недолгих раздумий заруливаю в Макдональдс и покупаю кофе. Лучше проторчать здесь в тепле час, что остался до открытия школы. Можно успеть сделать английский и физику. С ними у меня хуже всего.

Физик спросит обязательно. Как и каждый урок. Я думаю, он просто испытывает садистское удовольствие, наблюдая за мной у доски. Две минуты молчания и финал. Аплодисменты. Физик торжествующе улыбается, выводит единицу, поднимает взгляд от журнала, заканчивая чем-то вроде: «Все как обычно» или «Ты даже не можешь повторить, что тебе подсказывают?» или сочащееся ядом: «Жаль, что ты копируешь брата не в том, в чем нужно».

Просто… Мне кажется, пока читаю параграф, я все понимаю, но стоит закрыть книгу, изученное тут же вылетает из головы. Чистый лист. Или смутные образы: разноцветные обрывки слов, формул, схем, которые дразнят меня, не позволяя ухватить. Я не могу заставить себя сосредоточиться. Похожая история с английским. Да, в общем, со всеми предметами. Разве что другие либо закрывают глаза и ставят тройки, либо жалеют меня, не прекращая перешептываться за спиной.

Сегодня мне нужно постараться. Сделать все и не дать повода позвонить родителям.

Андрей любит, когда я виноват в чем-то. Возможно, потому что это легальный способ «наказать». Мама обычно вздыхает, разводит руками: «Поговори с ним, ты же отец» и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. Мне хочется броситься вслед за ней, схватить ее, остановить, сказать, что он мне ни разу не отец, он никто, он… Хотелось. Но я просто молча подхожу, когда он хлопает по своим коленям. Он не бьет. Ну, почти. Так, пару пощечин. Это Андрей любит больше всего – наотмашь, звонко, чтобы след ладони остался на скуле, чтобы губы горели. До слез: жгучих, мучительных – встающих поперек горла вместе со словами «не надо», «хватит» или «больно». Соль и песок.

Сегодня я молодец. Или мне просто крупно повезло. По физике – тест. Это не значит, что я напишу его лучше, чем отвечу устно, но результаты будут не сегодня. Есть время.

После обществознания препод, Наталья, просит меня остаться. Сажусь на край парты, смотрю в окно: голые ветки и запутавшееся в них бледно-золотистое солнце.

- Валя, мы не враги тебе. Мы понимаем, что вы были очень близки…

Интересно, что бы она ответила, если бы я сказал, что это не так? Возможно, сейчас мы с Ильей ближе, чем когда-либо. Все наши разговоры – кто первым пойдет в душ или чья очередь убираться. Не помню ничего значимого. Возможно, и к лучшему, потому что будь мы действительно близки, мне пришлось бы рассказать про Андрея. Но… мне кажется, что если позволить этой тайне хоть чуть-чуть выползти из меня – как червяку из гнилого яблока, то она уже не сможет удержаться внутри. И случится катастрофа.

Правда, тогда, возможно, и Илья открыл бы мне свою тайну: почему он это сделал.

- Я не успею пообедать.

Смотрю будто со стороны и на себя и на Наталью. Скулы покраснели, сжала пальцы, словно собралась молиться. После моих слов замирает, недоуменно смотрит. Видимо, ждала другую реакцию, расписала мысленно весь наш диалог.

- Одну минуту. Я не задержу надолго. Только… если ты захочешь с кем-то поговорить…

Солнечные лучи танцуют на подоконнике, серебристые пылинки кружат на цыпочках вокруг золотых, упруго натянутых нитей. Осторожно. Не задевая.

«Пошли и все. Не ее дело».

«Я не могу. Она позвонит домой».

«Почему ты такое трусливое чмо, а?»

«Отстань».

- Спасибо. Понял.

- Хорошо, Валя. Ты успеешь пообедать.

Может, и успею, если найду свободный стол. Совсем не хочется идти к одноклассникам. Они слишком шумные. Задают десятки вопросов, тормошат и подкалывают. Если спуститься в столовую сразу после звонка, – можно успеть занять столик у окна и поесть до того, как к тебе кто-нибудь захочет пристроиться.

Сейчас на моем любимом месте - компания из одиннадцатого. Класс моего брата. И парень, который сидит лицом ко мне, знаком. Они дружили. Наверное. Не знаю точно. Но в школе я постоянно видел их вместе.

Наверное, я пялюсь. Стою посреди прохода, сжимая в руках поднос, и пялюсь. Парень поднимает взгляд, смотрит на меня удивленно, потом кивает и показывает на свободный стул рядом с собой. Выбор не велик. Пробираюсь к столу.

Рома. Его имя. Возможно, брат говорил или кто-то при мне называл. Просто сейчас оно всплывает в голове. Других я тоже вспоминаю.

- Спасибо.

У Ромы темные, почти черные глаза – я цепляюсь за его взгляд, прежде чем опустить голову. Именно что «цепляюсь» - это похоже на движение руки по ткани: свободное скольжение, а потом вдруг острые тонкие ниточки задевают шероховатую кожу пальцев, тянутся, вызывая дискомфорт.

Хочется сжать руку, избавляясь от этого ощущения, поморщиться, спросить: «Что?» Но я сосредоточенно читаю надписи на пакетике сока: «Состав… Предназначен… рекомендован…»

Ловлю обрывки разговора - кажется, о чьем-то дне рождения и подарках.

Пробиваю трубочкой пакет, медленно втягиваю сок. Яблочный. Кисло-сладкий.

Есть не хочется. Солнце скрывается за облаками, и сразу кажется, что зима еще не закончилась и до весны долгие холодные дни.

Хотя если приподняться, можно увидеть, что снег давно уже стаял, оставляя за собой грязно-серый в лужах асфальт.

Вздрагиваю, инстинктивно сжимаю пакетик, когда мою челку пропускают между пальцами, тянут слегка. Сок плещет из трубочки на стол. Отдергиваюсь – кажется, что сердце сжимают ровно так же, как и пакетик, оно обрывается вниз, колотится, отдаваясь стуком в ушах. Страх.

- Эй… - Рома убирает руку, отстраняется. – Все нормально. Валя… да?

Стыдно. Цепляюсь пальцами за край столешницы, стараюсь дышать ровно. Киваю.

- Ты в порядке?

Еще раз – через силу. Слегка опустить голову и тут же поднять.

- Извини. Я просто…

Увидел не меня.

- Знаю.

Рома протягивает мне салфетку, отодвигает поднос с разлитым соком и размякшим печеньем.

- Хочешь, я куплю тебе чего-нибудь?

- Нет.

Меня гораздо больше напрягает, что разговор оборвался. И все смотрят на меня. Тот, что сидит напротив, - не отрываясь, молча – зло.

- Да брось, мне не сложно.

- Не хочу.

Краем глаза замечаю, как Рома откидывается на стуле, оглядывает своих друзей.

- И правильно. Тут одно дерьмо, его даже есть невозможно. Давай дойдем до кафе через дорогу.

- У меня английский.

- Ну, и? Ты офигенно подготовился, и у тебя пролетит «отлично», если прогуляешь?

- Я не подготовился.

- Чем не причина?

Рома фыркает, поднимается из-за стола.

- Пойдем. Ты же не хочешь, чтобы я повел тебя за руку через всю школу.

Не хочу. Вообще, чтобы меня касались, – не хочу.