Глава шестая

АЛЬКА

Яр так и унес его, вцепившегося намертво, подальше от моста, за деревья. Опасливо оглянулся: не идет ли кто следом? Никто не шел. То ли от растерянности, то ли из-за деликатности.

Яр посадил Альку на траву, тот сразу схватил его за руку. Яр сел рядом.

— Ты меня нашел,— восхищенным шепотом сказал Алька.— Ты меня искал, да?

«Какая же я скотина!» — подумал Яр и сказал:

— Да… Алька… Алька ты мой, как же ты уцелел в крепости?

Он замотал головой так, что брызги полетели с во­лос.

— Ой, Яр… Я не знаю. Там все посыпалось, загремело, поехало куда-то — и сразу темно. Даже придавило чем-то, но я выбрался. А потом нашел какую-то дыру и какой-то длинный-длинный ход… Потом ничего не помню. Кто-то меня подобрал и сюда привез.

«Почти как Игнатик»,— подумал Яр.

— А Данка, а Чита?

— Яр, я не знаю…— Алька глянул потемневшими глазами.— Ты их разве не нашел?

— Нет… Пока нет… Значит, тебя завалило одного, без них?

Алька чуть смутился.

— Я там отошел в закуточек такой… ну, по одному делу… Яр, ты боишься, что они не выбрались?

— Теперь думаю, что выбрались…

— А Тик?

«Вот оно,— подумал Яр.— Как ему сказать?»

— Яр, а Игнатик?.. Яр!

Алька не стал плакать. Только прижался к Яру, будто озяб, и глаза у него сделались большущие и почти черные. Яр накрыл его своей курткой. Алька молчал долго-долго. Потом сказал медленно:

— Значит, они в самом деле есть, эти люди, ко­торые велят … Я думал, это сказки.

«Может, не стоило ему говорить? — упрекнул себя Яр.— Но тогда как все объяснить?»

Впрочем, Алька не был испуган. В его голосе про­звучала даже презрительная нотка — при словах «люди, которые велят».

Потом он опять помолчал и наконец проговорил, на­морщив лоб:

— Что-то здесь не так…

— Что, Алька?

— Почему он погиб? Он не мог… Он всегда говорил, что мы доживем до ста лет, он верил. У него всегда получалось то, про что он верил.

— Не все зависит от нас, Алька.

— Я знаю… Но все равно… Я вот верил, что ты придешь. Я давно бы мог убежать и домой пробраться. Там, наверно, мама давно вернулась, меня ищет… А я не уходил, тебя ждал.

— А я и не знал,— виновато прошептал Яр.

— Но ты же все равно пришел!

— Ты молодец, что ждал… Вот если бы Игнатик тоже так же… Если бы не ушел,— с прорвавшейся горечью сказал Яр.

Алька глянул с удивлением и упреком.

— Он же не просто так! Он хотел добраться до сухого дерева!

— При чем здесь дерево?

— Разве ты не знаешь? Он решил разыскать нас всех, он хотел точно знать, что мы уцелели. И тогда бы мы опять нашли тебя. И было бы пятеро — и ничего нам не страшно…

— Понимаю… — пробормотал Яр. — Хотя не очень…

Алька терпеливо объяснил:

— На краю нашего города, на пустыре, есть дерево. Мы там играли… Да мы же тебе рассказывали! Помнишь? Про свечку! Ну вот. Сначала это было просто дерево, тополь, потом оно засохло, но мы все равно у него собирались… Это место хоть и далеко от дома, зато наше заветное. Мы так договорились, Яр: если случится что-то важное или если потеряем друг друга — бежать к сухому дереву.

— А почему ты к нему не бежал? Не пускали?

— Я же говорю: тебя ждал. Я знал, что ты найдешь меня здесь.

— Почему? — краснея, спросил Яр.

— Я догадался, что ты тоже на этом берегу.А тут перекресток дорог и школа. Мимо не пройдешь. Но если бы ты не пришел, я бы скоро убежал.

— К дереву?

— Ага… И к маме.

Яр осторожно спросил:

— Алька… ты думаешь, дерево уцелело при на­шествии?

— А что ему сделается? Оно же все равно сухое. Ну, может, обгорело, это неважно… Яр, мы все равно должны туда идти.

Яр молчал. Он опять не знал. Идти ли? А если что-то снова? Как с Игнатиком… Яр…

— Ладно,— сказал Яр. Все равно ничего другого придумать он не мог.

Но Алька угадал его неуверенность. Он встревоженно вскинул глаза:

— Яр, ты не уйдешь один, без меня?

— Нет…

— Тогда чего еще ждать? — Алька вскочил.

— А тебя отпустят из школы?

—Больно надо нам спрашивать!

— Алька, но неудобно же. Все-таки школа. Тебя хватятся…

Алька странно усмехнулся:

— Да?.. Ну ладно, может, так лучше будет. Пошли к директору…

 

Формальности заняли очень мало времени. Яр пред­ставился как житель Орехова, сосед Альки по дому. Сказал, что проезжал мимо, узнал мальчика и хочет увезти его домой, потому что мать ищет его и очень волнуется.

Директор — молодой, но лысый человек с костистым лицом — торопливо кивал:

— Конечно, конечно! Раз вы так решили и мальчик тоже просится… Мы ведь посылали запрос в Орехов, но сами понимаете…— Потом он понизил голос и объяснил виновато:— По правде говоря, мы только рады. Школа так переполнена… К тому же мы хотя и боремся с предрассудками, а к детям с той стороны отношение все равно не такое…

Он дал Яру расписаться в какой-то разлинованной книге. Потом, глядя в сторону, сказал:

— Вам лучше всего ехать на автобусе. До станции Мост…

— До станции Мост? — вырвалось у Яра. Директор сделал виноватое движение спиной.

— Ну… это, разумеется, условное понятие… Вы, ес­тественно, можете сойти на берегу, где удобнее. А там уж... Да что я вам объясняю! Раз вы прибыли сюда из Орехова, дорогу знаете сами....

— Разберемся,— сказал Яр и посмотрел на Альку.

Алька — уже одетый, с курточкой под мышкой, с рюк­зачком — нетерпеливо переминался рядом. Он почему-то усмехнулся и спросил директора:

— А когда автобус?

— Через полтора часа… Я пошлю кого-нибудь за билетами, а вы пока пообедайте в школьной столовой.

Они пообедали в гулком, заставленном столами зале. Ребята поглядывали на Альку и на Яра с завистью. Алька был серьезный и молчаливый. Упитанная тетка в синем халате принесла два желтых билета. Яр спросил, где автостанция.

— Я знаю,— нетерпеливо сказал Алька.— Пошли.

— Ты ни с кем не будешь прощаться?

— С кем надо, я попрощался заранее,— серьезно сказал Алька.

Они прошли вдоль каменной изгороди, окружавшей двухэтажные корпуса школы. Потом оказались на прямой улице, в конце которой был виден дом с башенкой и не­сколько бело-синих автобусов. Определенно автостанция. Но Алька дернул Яра за рукав и потянул в какую-то дыру в заборе. За ним росли кусты боярышника и начиналась тропинка. Она привела к речке, на берег, ниже старого моста. Здесь было очень тихо, только потрескивали крыль­ями стрекозы. Под нависшими ветками старой ольхи Яр увидел привязанный плот с шалашиком. Шалашик сли­вался с ветками, и разглядеть плот можно было только в двух шагах.

— Вот,— сказал Алька.— Это я приготовил давно, на всякий случай. Прыгай.

Яр послушно прыгнул на связанные бревна, они захлюпали.

— Алька, а зачем? Ведь билеты же…

— Покажи-ка.

Яр протянул глянцевитые бумажки. Алька не глядя скомкал их и кинул в течение. Сказал досадливо:

— Ты что, совсем глупый?.. Ой, прости. Но ты, честное слово, как дошкольник, Яр…

«Это мне уже говорили»,— подумал Яр.

Алька бросил в шалашик рюкзачок и курточку, умело распутал веревку, толкнулся шестом. Плот вышел на середину речки.

— Главное, выбраться на большую реку,— деловито объяснил Алька.— Присядь, Яр, не торчи… Там, на реке, никто не будет знать, с какой мы стороны, никто и не привяжется. Просто не имеют права.

— Но…— начал Яр и понял, что спрашивать сей­час — это лишнее. Самое умное — слушаться Альку. И как же хорошо, что Алька здесь! И никак нельзя допустить, чтобы кто-то его отнял…

По обоим берегам сплошным темно-зеленым валом тянулись кусты. На воде покачивались кувшинки. Над кустами и кувшинками носились тучи стрекоз, просто безумствовали. Яр смотрел на них без радости: вспоми­нались свинцовые шмели, и опять подступила к сердцу тревога.

Течение было тихое, Алька подгонял плот, наваливаясь на шест. «Давай лучше я буду толкать»,— хотел сказать Яр. В это время из кустов метрах в десяти позади плота вышла лодка.

В лодке сидели двое. Один — спиной к плоту, он греб. Второй — на корме — неотрывно смотрел на Яра. Он был тощий, с худым лицом и пышной шевелюрой. Шевелюра была нестерпимо рыжая.

— Остановитесь! — громко сказал рыжий.

Алька отчаянно оглянулся на Яра и налег на шест.

— Яр, помоги!

Яр подскочил.

— Куда вы увозите мальчика? — крикнул рыжий.

— Не ваше дело! — отозвался Алька.— Яр, тол­кай!

Яр толкнулся шестом о твердое дно, вода сразу за­бурлила, плот набрал скорость. Но лодка с веслами шла быстрее.

— Немедленно пристаньте к берегу! — потребовал ры­жий официальным голосом.

— Не вздумай,— торопливо сказал Алька — Яр, не вздумай. Если пристанем — тогда все…

Яр молча налег на шест.

— Я предупреждаю вас,— проговорил рыжий. Тот, что с веслами, сильно и равномерно греб. Под его курткой ровно ходили лопатки. Лодка приближалась.

Алька повернул к Яру сразу похудевшее лицо. Жестко проговорил:

— Как подойдут, ты их шестом. Сначала гребца.

— Я сделаю лучше,— сказал Яр и вынул пистолет Оставьте нас! — крикнул он рыжему.

— Вы ответите,— сказал рыжий.

Яр поднял пистолет и, когда весло на миг остановилось при взмахе, выстрелил. Шейка весла разлетелась, лопасть поплыла. Рыжий втянул голову. Лодка завертелась, гре­бец сполз со скамейки на дно.

— Следующая пуля — по вас,— сказал рыжему Яр.

На лодке не знали, что следующей нет. Рыжий что-то закричал, гребец выдернул из уключины уцелевшее весло, начал грести им, не поднимаясь. Лодка неуклюже по­ползла к берегу, скрылась за кустами.

Яр посмотрел на Альку. Тот сидел на корточках, прижимая к ушам ладони. На лице его были восторженный ужас и восхищение.

— Как ты их, Яр… Вот это да!..

«А если бы как на кладбище? Если бы это оказались они?» — запоздало подумал Яр. И кинул в шалашик, на рюкзак, бесполезный пистолет.

— Теперь надо нажимать, Алька…

— Теперь не надо…— Алька, блаженно улыбаясь, стя­нул брезентовые башмаки, сел на краю, опустил в воду исцарапанные в боярышнике ноги.— Больше они не по­лезут, Яр.

— А кто они такие? Что им надо?

Алька пожал плечами. Потом оглянулся нереши­тельно:

— Яр… Я хочу спросить…

— Что, Алька? Давай спрашивай.

— Я… нет, потом… Ты садись. Через час нас вынесет на большую реку.

…Так и случилось. Минут через сорок берега стали расходиться, и скоро Яр и Алька увидели серебристый размах большой воды. По нему двигался в отдалении пароход.

Сзади тянул ветерок. Яр укрепил шест, как мачту, сделал из толстой рейки поперечину, растянул на ней свою и Алькину куртки, и под этим маленьким парусом плот медленно выплыл на середину реки.

Здесь течение было быстрее.

Алька что-то прошептал, загибая пальцы. Потом сообщил:

— Завтра до двенадцати будем у дерева.

 

В шалаше у Альки нашлось маленькое весло. Его привязали к шесту, получился хороший руль для плота. Яр постепенно увел плот с фарватера к правому берегу, чтобы не мешать пароходам и баржам.

Скоро завечерело. Яр испугался. Он подумал, что над рекой опять распахнется желтый закат— и тогда под­ступит невыносимая желтая тоска. Но солнце нырнуло в сизое облако, и сразу пришли сумерки. По берегам и на встречном буксире замигали огоньки.

Алька вытащил пузатый керосиновый фонарь и спички.

— А то кто-нибудь налетит на нас ночью…

— Ты, Алька, просто капитан дальнего плавания,— с удовольствием сказал Яр.— Все предусмотрел.

— Ага,— серьезно откликнулся Алька.— Я много про всякие плавания читал… Я даже хотел в Морской лицей поступить. Только его, говорят, уже давно нету…

— Это тот, где случился пожар? — спросил Яр.

— Ну да…— Алька подвесил зажженный фонарь над входом в шалашик, сел у плетеной стенки. Потянул за руку Яра, чтобы тот сел рядом.— Но пожар — это по­том…

— А сначала? Восстание?

— Ага…

— Алька, расскажи. Я ничего про это до сих пор не знаю.

— А никто не знает,— вздохнул Алька.— Про это, Яр, всякое говорят, даже сказки разные. Но я теперь думаю: может, они против тех, кто… ну, в общем, этих… которые велят?

— Может быть. Только против них бесполезно идти с учебными карабинами. Да и с боевыми тоже…

— Ребята же не знали.

— Они все погибли?

— Почему все? Многие ушли в Город.

— В Город? Но лицей и так был в Городе!

Алька по-взрослому сказал:

— Нет, Яр, ты путаешь. Лицей был недалеко от Города, но не в нем. Он стоял ближе к морю… А Город ведь давно пустой.

— Алька, ты что-нибудь знаешь про этот Город?

— Ну… про него тоже говорят всякую путаницу. Никто не может сказать толком, что за люди там жили… Только знаешь что говорят, Яр? Будто те, кто велят, туда не заходят. Боятся.

— Боятся?

— Так говорят. Не знаю… Но обыкновенные люди тоже боятся. Какой-то страх там на всех нападает…

— Чушь,— сказал Яр.— Нет там никакого стра­ха.— И чуть не добавил: «Спроси Игнатика…»

Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой пло­щади с колоннами — того, что нарисовал знак со стрелой. И еще одного — на вагонной площадке, когда колеса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И еще— свой сон про песчаный обрыв и Юрку… Потом он спросил:

— А где ты все это слышал, Алька? Про Город, про восстание…

— У нас в той школе по вечерам обо всем болтали. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории… Конечно, если воспитателей близко нет или директора.

— А что, строгие порядки?

Алька посопел и сказал:

— Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало… Особенно от директора. Такая свинья…

— Да что ты? А мне он показался деликатным таким, тихим.

— Он тихий. Тихий гад… Никогда не кричит. Заведет в кабинет, спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет…

— Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?

Алька опять посопел.

— Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновый. Как вытянет по ногам…

— И тебя? — тихо спросил Яр.

Алька вздохнул.

Яр искренне сказал:

— Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы и шестом.

Алька оживился и весело подтвердил, что, конечно, отбились бы.

— Алька, а все-таки кто они были?

— Откуда я знаю?

— Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал…

— Я знал, что будут, но не знал кто. Яр, я просто чувствовал… А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегают. Да и вообще… опасно кругом.

— И сейчас? — с тревогой спросил Яр.

Алька беспечно зевнул:

— Не-а… Сейчас пока нет.

Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звезды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарем повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.

— Пойди поспи,— сказал Яр.— Я подежурю.

Алька послушно полез в шалашик, но через несколько минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарем. Съежился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.

Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Алькой.

— Мы с тобой, как Джим и Гек Финн…

— Кто? — Алька выставил из-под куртки лицо.

— Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не чи­тал?

— Не… А про что там?

Яр коротенько рассказал. И добавил:

— Но она длинная. Потом сам почитаешь.

Алька с сожалением проговорил:

— У нас такой книжки, наверно, нет. Это у вас, на Земле.

— Ну почему? Есть же «Зверобой» Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал… Здесь, Алька, много всего «в точности»…

— Но еще больше не так, да?

— Да…

— Яр… В нашей спальне один парнишка был, по­старше нас. Он много про все знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась.

— Как это?

— Будто давно была большая война… Ну, она правда была… И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И Планета не выдержала, раскололась на несколько планет…

— И что же? Они разлетелись в разные стороны?

— Да нет же! Она не так раскололась… Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному… Я это сам не понимаю, но, когда он говорил, я понимал… Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?

— Может быть,— подумав, сказал Яр.— По крайней мере, это объяснение не хуже других…

«И может быть, где-то есть еще Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Настоящая Земля…»

— Алька?

— Что, Яр?

— Слушай Алька… Про что ты хотел спросить меня? Тогда, днем? А потом раздумал. Или забыл?

— Нет, помню…

— Про что же?

— Ты… Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засме­ешься надо мной…

— Нет, Алька, ни за что. Честное слово.

Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:

— Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?

 

Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:

— Поспал бы ты, Алька.

— Ладно. Только я тут, с тобой.

Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в су­мерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.

Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.

 

Когда мы спрячем за пазухи

Ветрами избитые флаги

И молча сожжем у берега

Последние корабли…

 

Тоже грустная песня, но все же в ней не было такой безнадежности. Это была песня повстанцев.

Так, под эту песню, Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.

 

Утром они позавтракали хлебом и огурцами из Аль-киного рюкзачка. И скоро, раньше, чем ожидал Алька, потянулись по правому берегу предместья Орехова.

— Ой, смотри, вон труба старой пекарни! — шептал Алька.— Только она обугленная, и верхушка обвалилась… А водонапорная башня целая…

Еще не было видно самого города и обрушенной крепости, они скрывались за поворотом. Но Алька сказал, что туда плыть и не надо. Они пристанут к берегу раньше, сразу за старой баржей.

Потом он вдруг притих, печально съежился на краю плота.

— Ты что, Алька?

— Я думаю, как там мама…

Как можно бодрее Яр пообещал:

— Все будет в порядке, не грусти.

Алька, видимо, поверил. Улыбнулся.

Плот прошел вдоль скользкого от зелени борта по­лузатопленной баржи. И сразу Яр подогнал его к бере­гу — к желтой песчаной полоске. Алька подхватил рюк­зачок, прыгнул на песок и пошел, нетерпеливо огляды­ваясь на Яра.

Мимо кривых заборов с колючей проволокой наверху, мимо штабелей старых ящиков, мимо куч железного хлама они вышли на обширную поляну, поросшую сурепкой.

Посреди поляны стоял ствол тополя с растопыренны­ми вверху, обломанными сучьями. Это было сухое де­рево.

Под деревом сидел с книжкой Чита.

 

 

Чита положил в траву книгу. Снял очки. Хотел пойти навстречу спокойно, только не выдержал, побежал. Облапил сразу Яра и Альку. Потом оторвался, сказал немного сердито:

— Ну, наконец-то! Теперь уже четверо. Только Тика нет.

Яр отвел глаза. Алька своим брезентовым башмаком стал пинать траву.

Чита посмотрел на того, на другого, насупился и объяснил:

— Он еще не приходил, в дупле нет его записки. Но он все равно придет.

Яр сказал через силу:

— Не придет Игнатик…

 

Пока Чита слушал про все, что случилось, у него было странное лицо. Не печальное, а напряженное: будто он не мог что-то понять. Или что-то вспомнить. Потом он ска­зал:

— Непонятно это.

— Что, Вадик? — мягко спросил Яр.

— Непонятно, почему он погиб. Тут что-то не увя­зывается.

— Это всегда не увязывается, Вадик.

Чита обмяк, растерянно завертел очки. Видимо, на­конец поверил.

— А у Данки мама погибла. Тогда, при нашествии,— сказал он.

«Сами-то вы как уцелели?» — хотел спросить Яр. И не стал. Потом как-нибудь… Он спросил:

— А что с Данкой?

— Живет одна теперь. Ничего…

Алька сказал запинаясь:

— Чита, а моя мама… Ты не слыхал?

— В порядке твоя мама,— грубовато, как-то не по-сво­ему ответил Чита.— Только извелась вся. Ты давай беги к ней.

— Ага, я побегу! Яр…

— Беги, беги...

— Потом приходи к Данке,— сказал Чита.— Хотя постой. Надо оставить в дупле записки, твою и Яра. Что вы тоже пришли.

— Для кого? — спросил Яр.— Мы пришли уже все четверо. Больше некого ждать.

У Читы досадливо шевельнулись брови.

— Все равно… так надо. У нас такой обычай.

Он достал из нагрудного кармана карандашик и свер­нутый листок. Оторвал две бумажные полоски.

— Яр, напиши свое имя. Надо, чтобы ты сам… Алька, напиши… Вот, я книгу подставлю, пишите на ней…

Книга была «Рассказы» какого-то А. Рысина. Яр и Алька на ней, как на столике, приладили бумажки и на­писали имена. Яру было не по себе. Очень грустно и непонятно: что же будет дальше?

Алька умчался, уже не оглядываясь на Яра. Понятное дело — к маме. Что ему теперь Яр?

Чита поразительно ловко, не помяв отглаженных брюк, забрался по бугристому стволу до первого сука, торчав­шего, как одинокая лапа. Сел на него.

— Здесь дупло…

Он, перегнувшись, сунул руку в глубь ствола. И как-то странно замер.

Казалось бы, долгое ли дело положить записки? Но Чита сидел целую минуту, словно что-то нащупывал в дупле. Потом прыгнул с трехметровой высоты.

— Вот странная штука,— сказал он с напряженной улыбкой.— Там в дупле внизу мох и труха всякая, и мне всегда казалось, что под ней что-то круглое, только было лень раскапывать. А теперь раскопал. Смотри…— Он протянул на ладони синий мячик с тремя белыми поло­сками.— Вот куда залетел…

«Неужели тот самый?» — подумал Яр. Мячики так похожи друг на друга… И прошло столько лет…

Яр все же улыбнулся. Даже сказал:

— Вот здорово…

Чита поднял из травы книгу и надел очки.

— Пошли к Данке, Яр.

Он зашагал впереди, читая и в то же время играя мячиком: стукнет им о натоптанную тропинку и поймает… Яр опять подумал: как много дел может делать Чита, не отрываясь от книги. Да и читает ли он? Может, просто прячет за книжкой то, что думает и чувствует?

— Вон Данка идет навстречу,— сказал Чита.

И Яр увидел на краю пустыря Данку.

Она была подросшая, похудевшая, в каком-то сером печальном платьице. Яр такой и ожидал ее увидеть. Данка заулыбалась навстречу:

— Ой, Яр… Здравствуй, Яр! Наконец-то… Яр, ты один?

— С Алькой. Он к маме побежал… Яр говорит, что Игнатик погиб,— сразу сказал Чита. Ну и правильно, что сразу.

У Данки погасли глаза.

— Я будто чувствовала…

Она медленно повернулась и пошла по тропинке. Яр и Чита — по сторонам от нее, по шелестящей траве. Так они дошли до переулка с кривыми домиками. Некоторые домики были обугленные, без крыш. Данка молчала.

— Я вот… смотри,— осторожно проговорил Чита.— Мячик наш в дупле нашел.

Данка посмотрела без интереса. Чита сник. Даже книгу опустил. Данка сказала:

— Тут автобусная остановка недалеко. Поехали ко мне, что ли… Я вас покормлю чем-нибудь… Яр, а у ме­ня мама умерла.

— Я знаю, Данка.

«Ну, вoт и все»,— подумал Яр. Оттого, что всю ночь не спал, голова у него была тяжелой. Но еще тяжелее было на душе. Вот он пришел. И что дальше? Зачем он этим ребятам? Зачем он здесь вообще? Воевать с неведомой силой? Один воевать не может. Дело не в том, что нужны союзники. Дело в том, что вообще нельзя одному, надо, чтобы тебя кто-то любил… Было хорошо, когда позвали ребята. Но они играли. Теперь игра кончилась, ее разбило, настоящее, не игрушечное горе. Игнатика не вернуть. Данку не утешить. Алька, не оглянувшись, убежал к маме. Наверно, ему хватило страшных приключений. Чита… Его не поймешь: чего он хочет, чего ждет?

Они подошли к остановке — к бетонной площадке с кривым столбиком и ржавой табличкой. Стало пасмурно, ветер гонял по бетону сухую пыль.

«Зачем я здесь? — думал Яр.— Для ребят я только обуза…»

Подошел обшарпанный, валкий автобус. Почти пу­стой.

— Садись, Яр, иди вперед,— сказала Данка.— Поедем.

«А куда? Что будет потом?.. Видимо, Тот был прав, надо было тогда, еще на вокзале, уйти…»

На миг острое сожаление, что он здесь, а не на крейсере, обожгло Яра. Сзади нетерпеливо дышал Чита Яр машинально шагнул в автобусную дверь. Навалилась давящая темнота. Яр отчаянно мотнул головой. Стало светло. Он оглянулся на захлопнувшуюся дверь автобуса: а ребята?

Автобусной двери не было. Была стальная дверь гермошлюза.

 

 

Капитан Виктор Сайский сидел в кресле прямо и смотрел мимо Яра. В стеклышках старомодного пенсне Сайского блестели крошечные отражения плафонов. Длинные веснушчатые пальцы Сайский держал на под­локотниках. Когда он говорил, указательный палец правой руки слегка поднимался и опускался — будто отмеряя слова.

— Ярослав Игоревич… При всем уважении и доверии к вам я вынужден сказать, что вы поставили нас в край­не трудное положение…

— Именно? — спросил Яр. Он все больше хотел спать.

Капитан беспокойно шевельнулся. Его худое лицо с блестящими залысинами и рыжеватой щеточкой волос на миг потеряло уверенность. И все же он сказал твердо:

— При всей боязни оскорбить вас должен прямо заявить, что вашу историю мы не можем принять всерьез.

— Говорите только за себя, капитан!— звонко и дерз­ко вмешался второй штурман и разведчик Дима Кротов. Он сидел рядом с Сайским, но сейчас дернулся, словно хотел придвинуться к Яру.

Старший астронавигатор Олег Борисович Кошка, рых­ловатый и нерешительный, возился в кресле, виновато уставившись в пол. Иногда шумно вздыхал.

— Я говорю от себя и от имени вверенного мне экипажа,— сказал Сайский.— Мы на суперкрейсере даль­ней разведки, а не в студенческом клубе, Кротов. Мы несем службу поиска и должны принимать за истину только доказанные вещи и явления.

— Где же я, по-вашему, был?— отгоняя сонливость и начиная злиться, спросил Яр.

— Я как раз и хотел бы услышать это от вас. Где вы были, когда отсутствовали на борту крейсера в течение сорока трех минут?

— Это смешно, в конце концов… На кой черт мне развлекать вас сказками?

— Понятия не имею,— сухо, но искренне произнес Сайский.— Очевидно, есть причины, о которых мы не догадываемся… Я, как капитан, настаиваю, чтобы вы их изложили… или привели доказательства, что ваш рас­сказ — правда.

— Я привел. Вот фотография…

Олег Борисович Кошка нерешительно поднял го­лову.

— Яр, голубчик, это же несерьезно… Обыкновенные дети… Милые такие, веселые, живые. Абсолютно земные ребятишки…

«И одного из них нет»,— подумал Яр. И сказал:

— Они и есть земные.

— Вот видите,— отозвался Сайский.

— Я не в том смысле… Просто они такие же.

— Все это противоречит современным космологиче­ским концепциям,— сказал Сайский.

— А мне плевать, что противоречит,— безнадежно сказал Яр.

Сайский взял со стола снимок, долго разглядывал. Потом спросил:

— Почему же не сработал сигнал тревоги? Он ре­агирует на малейшее изменение нормальной обстановки. Вы говорите — пришел мальчик. Сигнал должен был отозваться на появление постороннего лица.

— Игнатик не хотел шума,— сказал Яр не Сайскому, а себе.

Сайский помолчал. Яр взял со столика и снова бросил на него четырехкопеечную монетку.

— Это— тоже обычная вещь? Таких никогда не было на Земле.

Веснушчатый палец Сайского забарабанил по твер­дому подлокотнику невпопад словам.

— Ярослав Игоревич… Я скорее готов предположить, что и монеты, и ваш костюм, и снимок, и даже пистолет системы «викинг» изготовлены специально… для такой вот инсценировки… чем поверить в существование вашей Планеты.

— Да зачем нужна Яру инсценировка?! — подскочил в кресле Дима Кротов.— Подумайте, капитан! Зачем?

Сайский снисходительно сказал:

— Не знаю. Может быть, для розыгрыша. Может быть, для сенсации. Или для создания какой-то своей научной версии. Может быть… В конце концов, я не могу прочитать мысли Ярослава Игоревича. Но мне легче заподозрить любого человека в любом умысле, чем поверить столь фантастическим объяснениям.

— Значит,— медленно проговорил Яр,— все эти вещи я приготовил заранее, а потом прятался в укромном уголке, чтобы создать «эффект отсутствия»?

— Это все же правдоподобнее, чем...

— А сигнал?! — крикнул Дима.— Если бы Яр не ушел с корабля, а просто спрятался, аварийный сигнал не включился бы!

— Вот и странно,— пробормотал Олег Борисович.— Пришел мальчик — сигнал не включился. Исчез Яр — сиг­нал сработал.

— Значит, я перестроил и схему сигнала,— усмех­нулся Яр.— В запломбированном отсеке… Да-да, это все же правдоподобнее, чем … Знаете, Сайский, вы зря стали капитаном. По двум причинам: во-первых, ваша логика не в состоянии перешагнуть установленные рамки. Во-вто­рых, вы не верите людям.

— Как можно не верить честному слову скадермена?! — воскликнул Дима.

Сайский не взглянул на Диму. Он стиснул подлокот­ники и тихо сказал Яру:

— Могу ответить вам тем же: вы плохой скадермен… Если верить вам, вы ушли с корабля вслед за незнакомым мальчиком. Таким образом, вы без разрешения оставили корабль во время вахты. Покинули экипаж в рейсе, не обеспечив замены, и тем самым…

— Вы не учитываете обстоятельств! — вспыхнул Яр.

— И вахты не было, был автоматический режим,— вмешался Дима.

— Я учитываю обстоятельства,— жестко проговорил Сайский.— Увидев, что мальчик действительно уводит вас с корабля, вы обязаны были остаться в отсеке, не пе­реступать порог… И теперь требуете, чтобы я верил вам.

— Мне, собственно, все равно,— устало сказал Яр.— Можете не верить.

— Странно, что вам все равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и под­вергнуть аресту за дезертирство.

— Меня? — сказал Яр и встал.

«Надо же,— подумал он.— Я и не знал, что еще могу так злиться. А ну, спокойнее».

— Вы не сделаете этого по трем причинам, капитан Сайский,— очень-очень вежливо проговорил он.— Арес­товать может лишь равный по званию или тот, чье звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моем парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертир­ство во время рейса— хотя бы потому, что оно не пред­ставляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипа­жа.— Он мельком взглянул на Диму.

Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.

— Меня остановило бы, пожалуй, только второе со­ображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?

— Валяйте,— нервно сказал Яр и сел.

— Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили свое дело?

— Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне де­лать там, важнее того, что здесь. Я охранял детей, ко­торые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.

— И все же…— Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки, но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными.) — И все же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.

— Какое?

— Открывать новые планеты.

— Я открыл свою планету,— сказал Яр.— Жаль, что не судьба…

— Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля…

— Землю иногда тоже надо открывать заново… Ког­да-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про нее… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?

— Смелое утверждение…

— Печальное утверждение.

— Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?

— «Скадермены»!— усмехнулся Яр.— Элита челове­чества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли.

— За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.

— Планета — не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?

— Это неправда, Яр!— воскликнул Кротов.

Яр улыбнулся:

— Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга…

— Если люди счастливы, зачем боль-то?— нереши­тельно сказал Олег Борисович. — Яр, голубчик, ты что-то не то…

— Да, пожалуй,— согласился Яр.— Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернемся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…

Сайский встал.

— Олег Борисович, прошу вас, еще раз проверьте систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.

— Но ведь до выхода еще семнадцать часов!— строп­тиво сказал Дима.

— Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.

— Что чрезвычайного вы усмотрели? — утомленно спросил Яр.— Почему нельзя продолжать экспедицию?

— Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный ра­порт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?

— Затруднит,— сумрачно сказал Яр.— Я не могу… сейчас.

— Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.

— Вам угодно иронизировать?

— Отнюдь…

— У меня не возникнет такого намерения,— с трудом сказал Яр.— Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придет. Я вам говорил…— У Яра перехватило горло.— И вы, капитан… И поэтому… я сей­час не могу писать рапорт. И подите вы к черту…

Сайский опустил глаза.

— Извините, Ярослав Игоревич…

— Простите нас, Яр,— сказал Дима Кротов и ушел из кают-компании в рубку.

— Яр, ты… правда… отдохнул бы,— пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрел к выходу.

Сайский опять сел.

Яр отошел к иллюминатору. За стеклом была пано­рама, изображающая березовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в теплое стекло.

— Яр! — громко и странно позвал его Дима.— Ярос­лав Игоревич!

Яр оглянулся. Дима— бледный, с какой-то неловкой улыбкой— стоял в дверном проеме рубки.

— Яр, там… к вам…

Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.

В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.