Глава пятая

ДОРОГА

 

 

Вокзал находился в двух милях от поселка. Громадный и странный. Лет пятьдесят назад на берегу хотели устроить большой курорт, но потом то ли разду­мали, то ли война помешала. То ли кто-то запретил. А вокзал успели выстроить. Даже не вокзал, а целый вокзальный город. Сюда должны были прилетать само­леты, приплывать пароходы, приходить поезда.

Теперь у громадных причалов изредка швартовались катера и рыбачьи лайбы. На мол со взлетно-посадочной полосой раз в неделю садились трескучие бипланчики местной линии. А по рельсам, спрятанным в полыни, редко и нерегулярно бегал поезд прибрежной железной дороги.

…Яр понимал, что бричку ему не догнать, если дви­гаться следом. Но был короткий путь — через холмы.

На бегу Яр проверил пистолет. Это была очень простая и, значит, надежная система. Яр загнал в ствол первый патрон, нажал предохранитель и положил «викинг» во внутренний карман, за пазуху. «Стреляю без промаха в подброшенный орех,— усмехнулся он.— Пижон, дурак старый». Из оружия с пороховыми патронами Яр стрелял два раза в жизни, в незапамятное время, на учебном полигоне Ратальской школы.

«Впрочем, не так уж плохо стрелял. Может, и не промахнусь, если придется…»

Тропинка вывела на холм, поросший мелким дубняком. Солнце стояло невысоко, и распахнувшееся впереди море было усыпано блестящей чешуей. На этом искрящемся зеркале чернели здания вокзала. Он был такой громадный, что многоэтажные корпуса казались приземистыми. Над ними торчала башня, похожая на колокольню Петропав­ловской крепости.

Черная взлетная полоса надвое разрубала сверкающее море.

Яр бегом стал спускаться к вокзалу…

Площадь перед центральным зданием когда-то вымо­стили ракушечными многоугольниками. Сейчас некоторые плиты исчезли, а оставшиеся были вздыблены и расколоты проросшими корявыми кустами с черными ягодами. Кусты хватали Яра за штанины.

Яр остановился. Обогнал он бричку или нет? Если обогнал, где ее ждать? Не было заметно, чтобы к заросшей площади вела какая-нибудь дорога.

Не лучше ли поспешить прямо к поезду? Уж там-то Игнатик окажется обязательно.

Яр вошел в арку центрального входа и оказался в пустом гулком помещении с неимоверно высоким по­толком. На потолке он разглядел облупленную картину: два человека с плоскими лицами, в мундирах, аксель­бантах и золотых эполетах улыбались и пожимали друг другу руки. Картину окаймляла лепная рама из перевитых розами знамен и сабель.

В дальнем конце зала темнел ряд окошечек. Яр дви­нулся туда. Под ногами постукивали расшатанные плитки кафельной мозаики.

Окошечки были закрыты. Над ними белело лепное слово «КАССА». В завитках букв скопилась пыль, а на букве «К» сидел рыжий паук. Треснувшая стеклянная табличка извещала: «Уважаемые пассажиры, ездить без билетов запрещается правилами и Вашей совестью».

«Игнатик наверняка будет покупать билет,— подумал Яр.— А может быть, уже купил? Где?»

Яр постучал в окошко, над которым сидел паук. Оно тотчас открылось. Возникло лицо седой дамы, похожей на актрису-пенсионерку.

— Скажите, пожалуйста…— нетерпеливо начал Яр.

Дама сухо произнесла:

— Потрудитесь пройти на платформу, касса работает в летнем павильоне. Поезд до станции Мост уходит в двадцать ноль три.

Окошко захлопнулось, подняв облачко пыли. Яр чер­тыхнулся и посмотрел вокруг. Над темной аркой увидел выпуклые слова:

 

 

Яр мельком удивился твердым знакам и противоре­чивости надписей и решил поверить той, что ниже.

Туннель был темный, только впереди светился полу­круглый выход. Яр торопливо двинулся на свет. Ему казалось, что идет он страшно долго. Мягкий пол будто ехал назад и оттягивал Яра от выхода. А может быть, так и было? Но в конце концов Яр приблизился к солнечной арке и шагнул через медный порог.

Он оказался не на перроне. Перед ним было море и узкий желтый пляж с синими и красными зонтиками, с горками для съезжания в воду и круглыми разноцвет­ными будочками. Направо и налево пляж тянулся бес­конечно. Позади так же бесконечно тянулись бетонные стены вокзальных зданий. Оконные стекла слепяще от­ражали солнце, но кое-где чернели пустые квадраты.

На пляже было многолюдно, это казалось удивитель­ным после пустоты вокзала. Да и вообще—-вечер уже, не время для такого массового купания. Но мелькали пестрые мячи, смеялись ребятишки, монотонно кричал бродячий фотограф.

Яр оглянулся, собираясь вернуться, но недалеко мель­кнула оранжевая рубашка.

— Игнатик! — Яр крикнул негромко, сдавленно, чтобы не привлекать чужого внимания.

Рубашка метнулась за голубой киоск с мороженым. Зарываясь башмаками в песок, прыгая через коврики с разложенной снедью, Яр бросился к киоску. Ему сердито кричали вслед.

За киоском никого не оказалось.

Оранжевая рубашка мелькнула у вокзального здания. Там, в серой плоской стене, была узкая дверца. Игнатик исчез в этой дверце. Яр кинулся следом.

Он оказался в бетонном коридоре, вдоль которого тянулись железные трубы разной толщины. Их коленные изгибы иногда перегораживали дорогу. На изгибах тор­чали колеса вентилей. Пахло ржавчиной и теплой сыро­стью. Вдали быстро простучали подошвы.

— Игнатик!

Все стихло. Даже эхо увязло в мягкой духоте.

Коридор, закругляясь, привел Яра в подвал. Солнце почти горизонтально врывалось в квадратные оконца у потолка.

Подвал был полон якорей.

Это был целый музей якорей. Царство якорей. Мир якорей.

Кладбище якорей…

Якоря лежали, стояли, косо навалившись друг на друга, на стены и на каменные столбы. Здесь были классические адмиралтейские якоря с истлевшими дере­вянными штоками, знаменитые якоря Холла с теплоходов и стальных крейсеров, старинные якоря-кошки. Якоря всех конструкций и видов: двурогие, однорогие, многорогие. Грибовидные и винтовые. Маленькие, от рыбачьих лодок, и пятиметровые великаны от океанских кораблей. Все ржавые и забытые.

Яр мельком подумал, что если якорь — символ на­дежды, то здесь кладбище многих-многих надежд.

Между якорями лежали и висели лохматые от ржав­чины цепи. Звенья у некоторых были с колесо мотоцикла.

Яр прыгал через цепи, стремясь в ту сторону, где ему опять послышался топот мальчишечьих ног.

— Игнатик, подожди!

Крик запутался в этом железном лесу, погас…

Яр налетел на кирпичную стену, кинулся вдоль нее, увидел металлическую лесенку, бросился по дребезжащим ступенькам. Лесенка, круто ломаясь, повела вверх внутри узкой шахты. Горели пыльные лампочки в проволочных клетках. Проржавевшие ступени иногда гнулись под ногами. Стало ясно, что Игнатик здесь не пробе­гал. Вернуться? Нет, бессмысленно гоняться по лабиринтам. Лучше выйти к поезду и встретить Игнатика там.

Лестница привела в квадратную комнату — пустую, белую, без окон. Мягко светил плафон. Чернела обитая кожей дверь. Яр дернул ее.

Он оказался в небольшом зале. Блестел светлый мра­мор, горели электрические канделябры. За овальным сто­лом сидели похожие друг на друга люди — в темных костюмах, с гладкими неподвижными лицами.

— Что вам угодно? — бесцветным голосом спросил один.

— Мне угодно выбраться на перрон,— резко ска­зал Яр.

Человек невозмутимо разъяснил:

— Вам следует вернуться. Выход на перрон через соседнюю дверь.

Яр шагнул назад — он забыл в этот миг, что в белой комнате другой двери не было.

Впрочем, и самой комнаты не было. Яр увидел что-то вроде большого склада. По нему сновали молчаливые люди в серых халатах. Они грузили на тележки с мягкими колесами длинные тюки.

В этой молчаливости, в тусклом свете лампочек, в запахе грязной ткани была тоскливая мрачность. Словно грузили обернутые мешковиной трупы. Но конечно, это не так. У стен Яр заметил штабеля каких-то одинаковых гипсовых статуй. Скорее всего, их и увозили куда-то.

Яр прошел через склад. Ему смотрели вслед, но ничего не говорили.

За складом был светлый коридор с окнами в одну сторону. Окна оказались распахнуты. Яр увидел наконец платформу, заросшие рельсы, на них дырявые товарные вагоны и мятые цистерны. Две нитки рельсов не были ржавыми, они блестели среди зелени. По ним подтяги­вался к платформе поезд с аккуратным паровозиком и зелеными вагончиками.

Искать выход на перрон — значит опять запутаться в дурацких переходах и подвалах. Проще было прыгнуть вниз — окна тянулись невысоко от земли, на уровне вто­рого этажа.

Яр оперся ладонями о подоконник… И услышал:

— Ярослав Игоревич, подождите…

 

Яр замер. Шевельнул плечом, ощутил мышцами груди спокойную твердость пистолета. Оторвал от подоконника ладони и медленно обернулся.

В двух шагах стоял человек в черном костюме. В бе­лой сорочке с темным галстуком. Среднего роста, сухо­щавый. С приветливым лицом без морщин. С гладкой черной прической — такой блестящей, будто голову по­мазали дегтем.

— Ярослав Игоревич, не могли бы вы уделить мне две минуты?

Человек говорил странно: губы его почти не двигались, и лицо не менялось. Но голос был приветливым.

— Да, если две минуты,— как можно спокойнее ото­звался Яр.— Я спешу.

— Я знаю. Об этом и речь… Куда-нибудь пройдем или побеседуем здесь?

— Здесь,— сказал Яр.

— Как угодно…— Человек отошел к стене против окна, слегка прислонился, взялся за тонкую трубу, которая шла сверху к решетчатой батарее отопления.

— Я слушаю,— сказал Яр.

— Ярослав Игоревич, вам не следует разыскивать мальчика…

«Что же, этого надо было ждать,— подумал Яр.—Мо­жет быть, оно и к лучшему». Знакомое ощущение «на щелчке» взвело в нем тугие пружины. Яр сел на подот. конник, прижался затылком к косяку. Быстро глянул на перрон — Игнатика не было. Яр посмотрел на человека. Тот ждал.

— Разыскиваю я мальчика или нет, это мое дело,— сказал Яр.— Мое и мальчика. Но никак не ваше.

Казалось, человек слегка вздохнул, хотя лицо его опять не шевельнулось. Оно блестело, как глазированное.

— Вы заблуждаетесь,— сказал человек.— Это, дело касается очень многих. В том числе и меня.

— Кто же вы такой?

— Меня зовут Тот.

Яр усмехнулея:

— Исчерпывающий ответ. По-моему, это имя како­го-то египетского божества.

— Я не божество. И это не имя. Скорее, местоимение. «Тот, того, тому; тот, который…» И так далее.

— Ну и что же Тот который хочет от мальчика и от меня? — сдержанно спросил Яр.

— От мальчика почти ничего. Только чтобы он не был в контакте с вами… А от вас — чтобы вы последовали доброму совету…

— Жду совета.

— Вернитесь домой.

— Домой — это куда?

Тот улыбнулся уголками твердого рта.

— Я имею в виду крейсер.

— А-а…— сказал Яр.

Поезд подошел к платформе, но она была совершенно пуста.

Человек заговорил вкрадчиво, его голос теперь напо­минал шелест сухого песка:

— Поверьте, это в наших силах — вернуть вас на корабль.

— Охотно верю,— вежливо отозвался Яр.— Но вы, наверное, не думаете, что, услышав ваш совет, я тут же соглашусь.

Тот снова улыбнулся:

— Нет. Я понимаю, что обязан ответить вам на некоторые вопросы.

— Вот именно,— сказал Яр.

— Хорошо. Спрашивайте.

— Спрашиваю. Что такое нашествие?

Тот поморщился. Яр не ожидал, что это неподвижное лицо способно на такие гримасы. Казалось, от щек и подбородка сейчас посыплется потрескавшаяся глазиров­ка. Нет, не посыпалась.

Тот неохотно сказал:

— Нашествие — это просто побочный продукт экспе­римента.

— Что за эксперимент?

— Но, Ярослав Игоревич… Это крайне сложный во­прос. Извините, но вы можете не понять…

— Как-нибудь.

— Я даже не уполномочен делать такие разъясне­ния…

— Но вы, по-моему, уполномочены уговорить меня покинуть Планету,— усмехнулся Яр.— А мне не хотелось бы покидать без разъяснений. Я крайне любопытен от природы. Что за эксперимент, в результате которого горят города и гибнут люди?

Тот сказал очень сухо:

— В процессе эксперимента иногда горят целые звезд­ные системы.

— Ого, у вас масштабы.

— Да,— с еле заметным самодовольством отозвался Тот.

— Тем более любопытно. В чем суть такой обширной деятельности? И цель?

— Цель… Хорошо.— В шелестящем голосе опять скользнуло самодовольство.— Конечная цель — создание мыслящей галактики.

«Псих? — подумал Яр.— Или правду говорит?» (А Игнатика все не было.)

— Вы можете не верить,— сказал Тот.— Но это правда.

— Допустим… А зачем вам это? Мыслящая га­лактика…

Тот растерянно, как-то очень по-человечески мигнул.

— Я не понимаю…

— И я не понимаю,— сдерживая злость, сказал Яр.

— Но мыслящая, осознавшая себя галактика — это… высшее достижение… венец прогресса… Извините, но я же предупреждал, что вам трудно будет осознать.

Яр пожал плечами.

— Я осознал. Я даже догадываюсь, что мыслить она должна исключительно по-вашему… Но не вижу смысла. По-моему, каждый человек— сам по себе галактика. Целая вселенная, если хотите. Целый мир чувств, идей… Впрочем, это общеизвестно. Так зачем же убивать столько галактик ради одной?

Тот вздохнул и терпеливо сказал:

— Ярослав Игоревич, это все красивые слова.

— Отнюдь… Вы что же, полагаете, чем больше ли­нейные масштабы мыслящей материи, тем она совершен­нее? — возразил Яр. И подумал: «Игнатик… Да он один стоит десяти галактик. Недаром же своей выдумкой про­бил пространство… Черт возьми, но где же он?»

Гладколицый Тот, Судя по всему, угадал мысли Яра. Или прочитал?

Он проговорил с досадой и довольно искренне:

— Кто же знал, что у мальчишки такие способности? Он шутя делает то, что нам удается после колоссальных усилий. Да и не всегда удается к тому же…

— Просто он очень верит в сказки,— сдержанно ска­зал Яр.— Галактика сказок… А вы пришли, сожгли его город, убили его друзей. Могли убить и самого… В дав­ние времена это называлось четко — фашизм.

— Не слыхал,— сказал Тот.

— Это не меняет сути.

— Но вы и сам не такой уж гуманист,— заметил Тот.— Зачем-то же носите пистолет.

— Чтобы защищать «галактики»,— не растерялся Яр.— От всяких экспериментаторов… Кстати, любопытно узнать: кто вы такие? Жители Планеты или принесло вас откуда-то?

— Простите, Ярослав Игоревич, но про это я в самом деле не могу…

— И не надо,— устало сказал Яр.— Как-нибудь до­копаюсь. В конце концов, ничего оригинального в вас нет. Еще в древние эпохи всякая нечисть прикрывалась сло­вами о прогрессе.

Тот натянуто улыбнулся:

— В древние эпохи… Какой вы все-таки ребенок! Видимо, поэтому и нашли общий язык с теми четырьмя.

«Ах ты гад!» — тоскливо подумал Яр. Но спросил вежливо:

— Кстати, чем мы вам помешали? И почему вы как чумы боитесь числа «пять»?

— Но, Ярослав Игоревич…

— Что? Не уполномочены отвечать?

— Хорошо, я объясню. Население многих планет не может понять сути эксперимента, сознание гуманоидов цепляется за привычный образ жизни. Люди начинают мешать нам. Чаще всего это не страшно. Однако опыт показал, что иногда в обществе создаются молекулы активного сопротивления. На данной планете — честное слово, не знаю почему,— это, как правило, группы из пя­ти человек. Закон природы какой-то… Конечно, и они почти не страшны. Но если в такой пятерке один умеет связывать разные пространства, а другой — разведчик космоса… Видите, я с вами откровенен.

— Весьма,— сказал Яр.— Но чего вы боитесь те­перь? Нас не пятеро, нас осталось только двое.

Тот растерянно мигнул.

— Ну… все равно. Присутствие человека из другого мира… В конце концов, это незаконно. Что вам здесь надо? Мы же не лезем в ваше пространство.

— Вы пробовали,— уверенно сказал Яр.— Не полу­чилось.

— Да,— согласился Тот.— Но теперь уже не пробуем. И вы тоже оставьте нас.

— Хорошо,— сказал Яр. Неожиданно для себя. И без уверенности, что говорит правду.— Я уйду. Только вместе с мальчиком.

— Это невозможно,— быстро ответил Тот.

— Почему?

— Это сложный вопрос…

— Вы уже заметили, что я люблю ясные ответы.

— Отвечаю ясно. Вы вдвоем представляете ось, ко­торая соединяет разные пространства. Нам ни к чему такая связь. Мальчик в любое время может вернуться и привести с собой кого угодно.

— А вы боитесь…

— А мы не хотим осложнений… Да и зачем мальчику уходить с вами? Что он будет делать в вашем благо­устроенном мире?

«Это вопрос»,— подумал Яр.

— Он и не согласится. У него есть причины, чтобы не покидать Планету,— сказал Тот.

«Возможно»,— подумал Яр. И вздохнул:

— Тогда мы с вами не договоримся.

— О чем?

— О господи! О моем уходе.

— Но вы обещали!

— Я? Когда?

Тот задумчиво покачал трубу отопления. С нее по­сыпалась ржавчина. Тот заговорил жестко — в голосе не шелест песка, а хруст щебенки:

— Вы ставите нас перед необходимостью принять жесткие меры.

— Вы сумели напугать мальчика. Меня испугать труднее.

— Я не пугаю, а информирую,— с грустной ноткой сообщил Тот.

— Кстати, о мерах… Зачем вы так возитесь со мной? Что такое еще один человек при ваших-то масштабах? Почему вам попросту не прихлопнуть меня?

— А зачем… лишние жертвы…

— Я заметил, Тот, что врете вы неумело, вас слишком примитивно запрограммировали,— пренебрежительно сказал Яр.— Говорите уж прямо.

— Говорю прямо. Мы не можем. Вы человек из друго­го пространства. Программа эксперимента не позво­ляет…

— Кислое у вас положение,— усмехнулся Яр.

— Но мы можем другое,— опять с вкрадчивым ше­лестом сказал Тот.— В случае необходимости мы можем убрать мальчика или одного из трех его друзей.

— Из трех?! — метнулся Яр.— Значит, они живы?!

Тот замигал, как провинившийся первоклассник.

— Я… не знаю. Я имел в виду тот случай, если они спаслись… Такую вероятность нельзя исключить до конца.

«Почему же ты, идиот, сам не подумал об этом? — сказал себе Яр отчаянно и радостно.— А Игнатик ду­мал! Недаром он так расцвел, когда увидел пятилистник…»

— Если кого-то из них вы заденете пальцем,— от­четливо и медленно проговорил Яр,— создавать мысля­щую галактику будет некому. Я тоже кое-что умею и не остановлюсь ни перед чем.

Тот вздохнул, выпрямился, чиркнул пальцем по трубе отопления. Она перерезалась — гладко и ровно, как тон­кой ножовкой. Тяжелая батарея осела на пол. Труба качалась и со всхлипом втягивала воздух. Тот чиркнул по трубе еще раз — повыше первого среза. К ноге Яра покатилось железное колечко. И еще колечко. И еще… Тот нагнулся, смял в кулаке звенья батареи, отшвырнул ее, как ворох бумаги, и посмотрел на Яра.

— Не впечатляет,— сказал Яр.— В цирке я любил клоунов, а фокусников смотрел без интереса.

— Пожалейте вашего Игнатика,— предупредил Тот.

— Мне кажется,— проговорил Яр,— вы и его, и меня берете на испуг. Вы ничего не можете сделать ему, как и мне. Иначе бы давно сделали.

Тот пожал плечами и пошел по коридору. Спина его была прямая и неподвижная. В эту спину Яр бросил слова:

— Эй вы… Тот! Остановитесь.

Тот остановился. Повернулся к Яру всем туловищем. Лицо его было вежливым и бесстрастным.

— Еще один вопрос. Последний,— сказал Яр.

— Слушаю вас.

— Планета Земля, город Нейск, угол улиц Южной и Строителей, магазин «Спорттовары»… Это не вы стояли там в витрине, в башмаках с шипами и с ледорубом на плече?

— Нет,— очень спокойно ответил Тот.— Это был не я.

— Да, пожалуй… У вас физиономия поинтеллигентнее. Но весьма похоже… Ладно, прощайте.

— До встречи,— сказал Тот. И опять двинулся по коридору.

Яр посмотрел на перрон — никого. Посмотрел на ча­сы — было ровно восемь вечера. Если верить кассирше, поезд отправится через три минуты.

«Наверное, Игнатик уже там,— сказал себе Яр.— Про­зевал я, пока беседовал с глиняной скотиной…»

Он перемахнул через подоконник и легко упал на платформу.

Вагончики дернулись и сразу быстро покатили. «Черт, раньше срока…» Яр вскочил, бросился за поездом и прыгнул на висячую подножку.

 

 

Вагон был совершенно пуст. В нем стояли потертые желтовато-лаковые скамейки — как в старой электричке, на которой маленький Яська ездил с мамой на дачу к знакомым.

В полуоткрытые окна врывался встречный воздух, катал по полу пыльные окурки. Потом среди скамеек пробежал маленький спиральный вихрь, закрутил пыль, взметнул бумажные обрывки…

Яр сел у окна. Дребезжало треснувшее стекло. За окном низкое солнце кинуло на море широкую огненную полосу.

Яр не хотел сейчас метаться по вагонам и разыскивать Игнатика. В этом крылось что-то обидное — и для Иг­натика, и для него. Яр был уверен, что Игнатик в по­езде. Еще совсем немного, и они встретятся. И Яр ласково и твердо объяснит, что не надо бояться тех, которые велят. Яр и Тик будут вместе. Во-первых, потому что они нужны друг другу. Во-вторых, потому что так без­опаснее. Те ничего не сделают Яру и ничего не сде­лают Игнатику, если он рядом с Яром. И ничего не сде­лают Альке, Данке и Чите, если их спасло счастливое чудо. Чудо?

Или какой-то закон, из-за которого эти манекены, одержимые космической гигантоманией, бессильны перед пятеркой друзей?

Алька, Данка, Чита… Боже мой, неужели есть на­дежда, что они живы? Тогда… тогда все меняется на этом свете.

Нет, надо скорее найти Игнатика и сказать ему обо всем.

Проходы между вагонами были открыты. Яр прошагал сквозь поезд туда и обратно несколько раз. Дергал дверки пустых туалетов, заглядывал под скамейки. На него ог­лядывались редкие пассажиры — все больше хмурые ры­бацкие старухи с узлами и корзинами.

Не было Игнатика.

Яр опять сел у окна в первом вагоне. Похожее на помидор солнце тонуло в море, день угасал. И настроение угасло. Но в том, что Игнатик где-то в поезде, Яр был уверен по-прежнему.

Поезд пошел вдоль черно-ржавой стены со многими рядами круглых окон. Яр наконец сообразил: это борт громадного парохода, вздымающийся над береговой кром­кой. Ну и великан! Кто его построил, зачем? Давно ли он здесь ржавеет?

«Опять вопросы,— подумал Яр.— И никаких от­ветов…»

Когда-то он с интересом читал фантастические книжки из коллекции Стасика Тихова. Многие из них рассказы­вали, как человек с Земли попадал на другие населенные планеты. На этих планетах царило зло и угнетение. Землянин храбро вступал в бой— то со сказочными драконами, то со злыми роботами, то с хитрыми дикта­торами. И выходил победителем, освобождал планету. Иногда легко и весело, иногда после тяжких трудов и жертв. Но освобождал.

На самом деле пришельцы не могут освободить пла­нету. Она, если хочет, должна освободиться сама. Планета огромна, пришелец мал, затерян, беспомощен. Он не знает ее законов…

Но Тот и его компания… Разве они не пришель­цы?

Кто они такие? Могучая цивилизация или кучка аван­тюристов? Родились они здесь или пришли из глубины Вселенной?

«Это все равно,— подумал Яр.— Они несут Планете зло. Тот, кто несет зло, всегда чужой. Даже если он с этой планеты…

Такие встречались и на Земле. Во все времена. Сначала именем богов и владык, потом именем прогресса и любви к человечеству они делали все, чтобы уничтожить Землю и людей. Не удалось. Но не по их ли вине Земля стала похожа на подстриженный сквер с па­вильончиками для развлечений?.. Или я не прав? Что я знаю про нынешнюю Землю? Не многим больше, чем про Планету…»

Впрочем, эти мысли волновали Яра меньше, чем од­на— конкретная и неотступная. О крепости. Рухнула крепость сама или ее обрушили те — чтобы покончить с опасной пятеркой?

Если те, это лучше. Тогда, возможно, сработал закон сопротивления, и ребята спаслись…

Поезд ушел от моря, потянулась заросшие холмы. Вечер сразу потемнел, зажглись желтые плафончики. В этом печальном свете и мысли у Яра сделались пе­чальными. Он стал понимать, что на придуманные законы и на чудо надеяться не стоит. Крепость, скорее всего, сползла сама. Видимо, электрические разряды при на­шествии как-тo нарушили структуру берега… И нечего тешить себя надеждами.

А Тик, напуганный мерзавцем Тотом (или просто Тем?), будет убегать и прятаться бесконечно. Думает, глупый, что этим спасает Яра от беды…

Кто-то шаркающе подошел и кашлянул. Яр опять ощутил грудью прикосновение пистолета и медленно ог­лянулся. Рядом стоял старичок в мятой фуражке с засаленным галуном. С зеленой повязкой на потертом рукаве.

— Билетик ваш? — попросил старичок.

— Нет у меня билета, отстаньте! — резко сказал Яр.

Старичок потоптался, поморгал и заговорил прими­рительно:

— Ну, нет так нет. Ругаться-то зачем? Сказали бы попросту, я разве не понимаю…

«Что это я? — ахнул про себя Яр.— При чем здесь старик?»

— Извините, папаша. Не успел билет купить, спе­шил…

— Ну и ладно,— покладисто отозвался старичок.— Не успел так не успел…— Он присел напротив Яра.— Если разобраться, то кому они нужны сейчас, эти билеты? Ты, главное, скажи по-человечески, я и пойму… А то вроде как тот мальчонка. Я подхожу, а он бе­жать…

— Какой мальчонка? — замирая, спросил Яр.

— Да шустренький такой, в рубашечке апельсиновой… Я говорю: «Ну куда ты скачешь-то? Я тебя разве буду ловить? Ты скажи по-хорошему да езжай дальше…» Ну, притих, успокоился…

— А где он сейчас?

— Тут он и есть, в соседнем вагоне прилег…

Яр поднялся и по-кошачьи пошел к тамбуру.

…В соседнем вагоне так же слабо горел желтый свет и дребезжали стекла. Вагон подпрыгивал на стыках. В такт этому подпрыгиванию вздрагивали мальчишечьи ноги — они торчали из-за спинки ближнего сиденья. Пыльные, в белых царапинах на загаре. В стоптанных полуботинках без шнурков. Яр вспомнил, что из шнурков Игнатик сделал тетиву для лука… Он перегнулся через спинку.

На голой скамейке— голова на согнутых руках — спал светловолосый остролицый мальчишка.

Яр смотрел на него с ощущением потери и усталости. И с невольной ласковостью. Пацаненок в порванной оранжевой майке был слегка похож на Игнатика.

Так продолжалось полминуты. Мальчик поднял веки, встретился глазами с Яром. Секунду лежал неподвижно, потом метнулся к выходу.

Яр постоял и пошел следом. Он чувствовал себя виноватым. На ходу он подумал: «А Игнатик-то, наверно, и не в рубашке, он же курточку с собой взял. Зря я гонялся…»

Он опять прошел поезд насквозь. Последний вагончик заканчивался площадкой с навесом и перильцами. Под кромкой навеса горел яркий фонарик.

Мальчик был здесь. Он вскочил на перила, ухватился за витой столбик и быстро сказал:

— Я могу спрыгнуть на ходу. Мне ничего не стоит. Голос у него был тонкий, но не испуганный, а серди­тый.

— Не надо,— отозвался Яр как можно спокойнее. И сел на откидное сиденьице у двери.

Мальчик стоял, покачиваясь. Глядел сверху на Яра.

— Что вам от меня нужно? — спросил он потише.

— Ничего. Я искал не тебя. Я ошибся, извини… И не бойся.

Мальчик прыгнул на трясущийся пол.

— Я не боюсь ничего, не в этом дело,— сказал он очень серьезно.

— Зачем же убегал?

Мальчик сказал нехотя:

— Я тоже ошибся. Я думал, что пристанете с рас­спросами. Не люблю, когда много спрашивают.

— Я не буду,— пообещал Яр.

Мальчик сел на откидную скамеечку у другого косяка. Поставил на нее пятки, обхватил колени. Стал смотреть перед собой. Фонарик ярко светил ему на макушку, а лицо было в тени.

Из-под вагона убегали рельсы, они тускло отражали еще не совсем погасшее небо. Уплыл назад темный городок с острыми башнями и редкими огоньками. Мальчик тихо спросил:

— А вы кого искали?

— Такого же мальчика… Понимаешь, он уехал не попрощавшись…

— Понимаю. А далеко уехал?

— Сказал, что до станции Мост.

— Куда? — звонко спросил мальчик. Опустил ноги и повернулся к Яру.

— До станции Мост…

— Ну, вы даете…— пренебрежительно сказал мальчик.

— А… что такого я сказал?

Мальчик пожал плечами.

— Я не здешний,— объяснил Яр.— Я многого не знаю.

Мальчик снисходительно спросил:

— Вы по правде верите, что такая станция есть?

— Да… По крайней мере, верил до сих пор… А ку­да же идет поезд?

Мальчик усмехнулся:

— Куда-нибудь…

— Но все-таки? С какой станции он отправится обратно?

— А зачем ему отправляться обратно…

Яр понял, что дальше спрашивать не стоит. Он бес­помощно сказал:

— Тогда я не знаю, как быть. В поезде я его не нашел… Где же искать, если станции Мост нет?

— Да уж лучше сойти где придется,— посоветовал мальчик.— Там, где место покажется подходящим.

— Пожалуй, я так и сделаю,— устало сказал Яр. Его стала давить сонливость.

— Так и сделайте,— сказал мальчик.

Яр встряхнулся и опять посмотрел на него. Мальчик снова сидел, обняв коленки. С локтя у него падали темные капли.

— Что это у тебя? На руке…

— А… Поцарапался, когда бежал. Там проволока торчит у тормоза.

— Ну-ка покажи… Ничего себе «поцарапался»!.. Дай, я хотя бы платком перетяну. Это ты из-за меня постра­дал.

Мальчик скосил глаза на локоть.

— Ладно, перетяните.

— И промыть-то нечем.

Мальчик задумчиво сказал:

— Раньше раны смолой замазывали. Или порохом посыпали…

— Порохом?

«А в самом деле, он же стерильный»,— подумал Яр. Вынул и положил на колени пистолет. Вытащил обойму.

— «Викинг»,— не удивившись, сказал мальчик.— Хо­рошая штука, надежная.

Яр достал патрон, зажал в закаменевших пальцах пулю, раскачал, выдернул. Высыпал на ладонь серые зернышки.

— А в патронах для карабинов порох черный,— за­думчиво сказал мальчик.

Яра что-то толкнуло:

— В учебных патронах?

Мальчик будто затвердел. Глухо молчал.

— Ну, извини, ты ведь не любишь лишние вопросы. Как бормотунчик,— сказал Яр.— Давай руку.

Мальчик подставил локоть. И, обмякнув, тихо прого­ворил:

— Они были не учебные. Просто они почему-то не срабатывали, когда нужно. Будто холостые…

Яр присыпал порохом глубокий черный порез, достал платок, разорвал на полосы. Вспомнил Альку — как он поранил ногу в фонтане, а Данка бинтовала.

«А может быть, они все-таки живы?»

Он стал перевязывать мальчику руку.

— Вам не жаль патрона? — спросил мальчик.— Их же всего семь в обойме.

— Что поделаешь?..

Над бинтом, у самого плеча, был у мальчика широкий шрам: пятно бугристо съежившейся кожи.

— Где это ты так? — спросил Яр.— Ох, прости, я опять с вопросом…

— Ничего. Это ожог.

— Понятно… А можно еще вопрос?

Мальчик кивнул.

— В Городе,— сказал Яр,— есть узкая улица между стенами. Она ведет от площади с колоколами к башне. Как она называется?

— Так и называется: Башенная,— спокойно разъяснил мальчик, опуская на локоть трикотажный рукав. Но кажется, опять насторожился. Съежился.

— Тебе не холодно?

Он вздохнул:

— Мне не бывает холодно. Я даже не знаю, что это такое…

— А грустно бывает?

Мальчик опустил голову лбом на колени.

— Это похоже,— сказал Яр.— Грусть и холод.

— Тогда понимаю…

Мальчик посмотрел на темнеющее небо, и глаза его блеснули под фонарем.

— Сейчас летний воздух над всем полуостровом,— сказал он.— Завтра будет иначе. Даже снег пойдет к вечеру. Вот будет у ветров работа — разносить его… Но вы не бойтесь, это случайный летний снег, здесь бывает такое. Я вам говорю, потому что вы не здеш­ний.

— Спасибо… А ты умеешь делать бормотунчиков?

— Умел. У нас все умели… А вы умеете играть на барабане?

— Умел… У меня в детстве был игрушечный бара­бан.

— Тогда послушайте: какой марш барабанят колеса?

— Ну, этого я не знаю…

— Сбор на площади, шеренги по пять,— сказал маль­чик.— А вот и огоньки.

Поезд шел вдоль мохнатого от зарослей склона. Вверху замелькали то ли факелы, то ли маленькие костры.

«Один, два, три… четыре,— машинально сосчитал Яр.— Или пять?» Огни то вспыхивали, то терялись.

— Я пойду. Спасибо,— сказал мальчик.

— Куда?

Мальчик вскочил на перила. Яр испуганно качнулся к нему.

Мальчик легко прыгнул. И его словно отнесло ветром. Он встал, покачиваясь на упругих верхушках кустов. Будто совсем невесомый. Помахал Яру. И побежал вверх, не проваливаясь в чащу.

…Яр всю ночь провел на площадке. Даже поспал навалившись на тряскую стенку вагона.

Потом он ехал еще полдня— голодный, утомленный и почти спокойный. Он знал теперь, что Игнатика в по­езде нет и поиски будут долгими. И начинать их надо там, где подскажет инстинкт. Если подскажет…

Поезд пошел по высокой зеленой насыпи. Вдоль нее развертывался городок. Было в нем что-то знакомое, как в Орехове. Скорость заметно снизилась на подъеме. Яр застегнул куртку и прыгнул вниз, на травянистый склон.

 

 

Это был городок или поселок с ласковой ти­шиной на улицах. Кирпичная церковь с голубями на обветшалой колокольне. Домишки с узорчатыми карни­зами, длинные дощатые заборы. Вдоль тротуаров стояли клены, в их кронах было много покрасневших листьев. Слабо пригревало солнце.

На косом навесе маленького деревянного крыльца лежал, свесив голову громадный кот с зеленовато-серой шкурой. Домик с круглым итальянским окном и кот показались Яру знакомыми.

— Кис-кис…— шепотом сказал Яр.

Кот изо всех сил зевнул и отвернулся.

Яр улыбнулся. Он был спокоен, как человек, вернув­шийся после трудного рейса в родные места. У него появилась уверенность: теперь все пойдет как надо. Он даже предчувствовал, что будет дальше. За одним из поворотов откроется море, он спустится к берегу, там стоит готовый к отплытию баркас. Два молчаливых рыбака распустят парус. При тихом ветре баркас пересечет бухту, и на ступенях маленькой пристани Яр увидит одинокого уставшего Игнатика. Возьмет его на руки и скажет:

— Больше не убегай, глупыш… Помнишь, я хотел покатать тебя под парусом? Поехали…

Да, он верил, что так и будет…

Сначала ничто не говорило о близости моря. Но вот кончились деревянные домики, потянулся бульвар с белой каменной балюстрадой. На балюстраде густо сидели улит­ки. Это было похоже на уголок в курортном городке. Началась улочка с домами из ракушечника.

Быстро завечерело. Стал опускаться медленный снег. Это был теплый ласковый снег, солоноватый на вкус. Он еще больше успокоил Яра. А море — Яр это чувство­вал — было совсем рядом.

Яр оглянулся и не заметил ни одного прохожего. И не надо, сам найдет путь к берегу, без расспросов. Скорее всего, следует свернуть в этот переулок, сойти по сбитым ступенькам на каменистую тропинку, обогнуть двухэтаж­ный домик с балконом…

С удивительно знакомым балконом!

У балкона были железные перила с узором, напоми­нающим штурвалы. Их оплетали засохшие стебли вьюн­ков. Среди стеблей поблескивал подвешенный неизвестно зачем елочный шарик. Яр заметил этот блеск при свете одиночной лампочки, которая горела на столбе.

Он вспомнил. Его всегда занимала загадка: зачем среди вьюнков повесили елочную игрушку? А спросить было некого. Хозяева уехали в столицу и оставили домик в полное распоряжение Яра. И он, шестнадцатилетний, жил тогда на каникулах в этом домике один. Вернее, со своими планами на будущее и ненаписанными стихами. У моря… Еще не было Ратальской космошколы, не бы­ло приятелей-курсантов… А мамы уже не было. Только стояла на подоконнике мамина фотогра­фия.

Может быть, она стоит и сейчас? Дверь была приоткрыта, окна не светились. Дом ка­зался пустым.

Яр шагнул к утонувшему в сухой траве крылечку.

«Что ты делаешь?— сказал он себе.— Это не тот дом, не то море, не та Земля…» Но была такая крепкая уверенность, что в низенькой комнате на первом этаже стоит по-прежнему раскладушка с раскиданными по ней учебниками по астронавигации, притаился в углу ста­ренький телевизор «Спартак», а на подоконнике, среди раковин и пестрых морских камней, в тонкой пластмас­совой рамке — карточка мамы.

Если очень поверить…

Ведь поверил же Игнатик— и шагнул к Яру через пространство.

Яр пошел к двери. Тревожная мысль, что он свора­чивает с нужной дороги, едва не остановила его. Но Яр сказал себе: «Всего-то несколько шагов…»

В темном коридорчике он зацепил плечом висевший на стене велосипед (так бывало и раньше!) и дернул дверь «своей» комнаты.

Комнаты не было.

Вернее, она осталась, только не было стены— той самой, с окошком, глядевшим на море.

Стена обрушилась— видимо, еще в давние времена. Яр видел перед собой сизую громаду моря с огоньком у горизонта, серые полосы снега в синих сумерках, темную береговую улицу, которая неровно спускалась к воде. Каменные глыбы, клочья сухих кустов.

«Ну что ж…» — подумал Яр.

Он по обломкам рухнувшей стены спустился на тро­пинку. Вышел на скалистую площадку, козырьком на­висшую над улицей.

Снег шел и шел. Море было безмолвно. Яр чуть не задохнулся от одиночества. Уверенности, что его ждет баркас, уже не было.

Какой баркас? Откуда он возьмется?

Яр оглядел улицу. Она была пуста. Редко светились окошки. Но здесь — на площадке и других скалистых выступах — Яр увидел неподвижных и молчаливых людей. Стояли они и чего-то ждали. Это не разогнало его одиночества.

Послышался не то вздох тысячи людей, не то слит­ный шум неторопливых шагов. Слева, из тесноты до­мов, стала вытягиваться на улицу длинная толпа. Люди несли огни — маленькие факелы или очень яркие свечи. Издалека было похоже, будто по медленной реке кто-то пустил сотни игрушечных лодочек с фонариками.

Раздалось пение. Негромкое, но сразу наполнившее улицу и берег, потому что пело множество людей.

«Какой-то праздник? Крестный ход, что ли?» — по­думал Яр.

Но тут же он понял, что поют не молитву. Это была просто песня. Слегка печальная, с неразличимыми, но, видимо, ласковыми словами.

Огоньки достигли середины улицы. Их было так много, что желтый отсвет упал на скалистый выступ. Яр увидел, что в трех шагах стоит пожилой человек в длиннополом пальто и широкой шляпе. У человека блестели очки и седые волоски в бородке. Он был похож на старого учителя или врача.

Яр мягко шагнул к нему. Вполголоса сказал:

— Простите, я не здешний. Что происходит?

— Колыбельная,— вздохнул старик.

Яр вопросительно молчал.

— Такой обычай,— тихо проговорил старик.— Поют колыбельную, когда хоронят ребенка.

Тоскливое предчувствие с размаху резануло Яра. Он скрутил его, сжал, мысленно обругал себя мнительным идиотом и неврастеником. Несколько секунд стоял, ус­покаиваясь. Переспросил:

— Ребенка?

Старик покивал:

— Да, мальчика…

— Что же случилось? — опять слабея от страха, спро­сил Яр. (А колыбельная все нарастала, заливая улицу ласковой печалью.)

— Храбрый был мальчик,— сказал старик. Снял шля­пу, отряхнул от снега и сунул под мышку.— Беда слу­чилась. Двое ребятишек отвязали лодку, их стало относить от пристани, они испугались, попрыгали в воду. А плыть не смогли, маленькие. Мальчик и бросился за ними. Вытащил, а сам поскользнулся и головой о камни… Два часа только и прожил после этого… Славный такой мальчик.

— Вы его знали? — хрипло спросил Яр.

Старик покачал головой (на ней быстро таял снег).

— Нет… Его здесь никто не знал. Он шел откуда-то издалека и вот оказался на берегу…

Яр с заледеневшим сердцем стал спускаться к улице. Но он еще надеялся. «Ну, брось,— говорил он себе.— Мало ли какой незнакомый мальчик мог оказаться на берегу?.. С какой стати здесь быть Игнатику? Он навер­няка проехал мимо этого поселка… Черт знает что с твоими нервами…»

По скользким от снега камням, через ломкие кусты и колючки Яр спустился к обочине. Женщины, мужчины и дети шли мимо. У них были большие пылающие свечи, они не гасли на воздухе. Колыбельная звучала слаженно, словно кто-то дирижировал хором. Только слов по-прежнему было не разобрать. Да Яр и не пытался.

Наверно, это была хорошая песня, если слушать ее не сейчас, не в эти жуткие минуты. А теперь она изматывала душу.

Яр пошел по краю дороги, обгоняя толпу. Он дол­жен был скорее, скорее узнать: что там, кто там?

Люди втягивались в широкие двери каменного при­земистого дома. Дом напоминал низкую церковь без башен— у него тускло светились очень узкие окна. А возможно, это был сарай для хранения рыбачьих баркасов. Или какая-то мастерская…

Обгонять людей вблизи дома стало невозможно, они шли плотно, заполняя всю ширину дороги. Яр оказался в середине толпы. Кто-то дал ему свечу. И наконец он переступил порог.

Каменное здание внутри оказалось гулким и простор­ным (только у стен, кажется, лежали горбатые корпуса ло­док). В дрожащем свете были смутно различимы под по­толком переплетенные балки. Яр увидел это мельком и тут же забыл. Впереди — за десятками голов и ярких све­чей — он разглядел серое возвышение. На нем чернела по­лоска маленького гроба, а над его верхним краем Яр уви­дел белое запрокинутое лицо.

Чье лицо? Издалека не различить.

«Не надо,— сказал Яр судьбе.— Ну, пожалуйста, не надо. Столько уже было всего… Хватит горя…» И тут же понял, что судьбе все равно. Если мальчик погиб, то для мира, для Планеты не важно, кто над ним будет горе­вать— Яр или кто-то другой. Какое у Яра право хотеть, чтобы горе обошло его и настигло другого?

Но Яр хотел. «Не надо…» — еще раз беспомощно сказал он. Осторожно, однако быстро и настойчиво он обходил людей, чтобы скорее оказаться там… ближе… все узнать…

Но два седых рыбака положили на гроб острую дву­скатную крышку. Тут же его подняли на носилки из весел и понесли к дверям — не к тем, в которые входила толпа, а в другом конце здания. Яр бросился вперед. На него заоглядывались. Закачались вокруг свечи. Яр сжал себя. Все равно ничего нельзя было сделать.

Из каменного дома толпа опять вытянулась на улицу. Здесь улица была сжата заборами. Гроб качался далеко впереди. Шли тихо, песни теперь не было. Теплое свечное сало капало Яру на руки.

Яр увидел рядом с собой девочку лет девяти. Чуть нагнувшись, Яр спросил:

— Как звали этого мальчика?

Спросил с отчаянным страхом, но неизвестность была еще страшнее.

Девочка подняла лицо. В ее глазах отразилась свечка Яра. Девочка негромко сказала:

— Он не здешний.

— Разве он не успел сказать, как его зовут?

— Успел…

— Ну… как? — простонал Яр.

— Нельзя же говорить, когда хоронят…

— Почему?

— За собой уведет…— Она еще посмотрела на Яра и, кажется, пожалела его, хотя и не знала, за что. Сказала, словно утешить хотела: — Там ведь написано будет на могиле…

Улица пошла в гору. Опять запели колыбельную…

«Это никогда не кончится,— с бессильным отчаянием подумал Яр.— Это ловушка проклятой Планеты. Мы бу­дем идти так бесконечно. И песня будет бесконечная…»

И страх будет бесконечным.

…Это кончилось. Улица привела к маленькому клад­бищу над обрывом. Толпа растеклась под черными, очень высокими деревьями, окружила то место, где, кажет­ся, была могила. Колыбельная все еще звучала, но тихо, без слов, будто люди пели, не разжимая губ.

Яр опять стал пробираться вперед.

Он добрался до могилы, когда над ней уже насыпали холмик. При пламени свечей земля казалась темно-ко­ричневой.

В холмик врыли маленький желтый памятник. Люди стали гасить свечи и расходиться. Кто-то шепотом сказал Яру:

— Задуйте свечу.

Яр вздрогнул и задул. Уронил.

Кладбище быстро пустело, люди уходили молча, будто растворялись в темноте. Яр стоял. Над могилой горел одинокий огонек.

Никого не осталось вокруг, и тогда Яр подошел к холмику. Земля была завалена ветками и цветами. На них падал снег. Над холмиком стоял светлый столбик, от него пахло свежеоструганным деревом. Столбик был оплетен вьюнком с черными цветами-колокольчиками. В дереве выдолбили гнездо-окошечко, и в нем горела свечка. Ниже окошечка проступали на свежем стесе неясные буквы.

Яр осторожно вынул свечку, замер на миг и поднес к надписи.

На дереве чернели выжженные слова:

 

 

— Он сам так назвал себя. Он, видимо, хотел носить ваше имя.

Голос раздался за спиной. Он шелестел, как сыпав­шийся песок.

Яр, не выпуская свечи, медленно распрямился. Обер­нулся. Поднес огонь к лицу говорившего. Увидел глази­рованные щеки и неподвижные глаза под полями лаковой шляпы.

— Значит, это ваша работа, сволочи,— безучастно сказал он.

— Нет, скорее, ваша,— возразил Тот.— Вы пресле­довали мальчика, он уходил. Судьба привела его на этот берег.

— И здесь вы его убили.

— Нет.— Тот по-совиному моргнул, и его голос за­звучал доверительно: — Мы не могли убить, вы были правы. Но произошел несчастный случай, который оказался сильнее вас и нас.

— Я тебе не верю,— сказал Яр и ощутил, как нали­вается в нем свинцовый гнев. И удивился: неужели можно еще что-то чувствовать, если Игнатика нет?

— Напрасно не верите,— сказал Тот и пожал плеча­ми.— Какой смысл мне вас обманывать? Мальчик оказался на берегу, там у двух малышей отвязалась лодка…

— Вы ее отвязали,— с горькой уверенностью прого­ворил Яр.— Вы знали, что он кинется на помощь.

Тот опять приподнял плечи.

— Вы можете сейчас думать что угодно. И поступать как угодно… Впрочем, самое разумное для вас— это все же вернуться на крейсер. Хотите?

— Черта с два,— сказал Яр.

— Но что вам здесь делать? Мальчика больше нет.

Яр молчал.

— Или вы рассчитываете, что те трое спаслись из-под обвала?

— Рассчитываю,— сказал Яр.

— Ну и зря… А если и так? Зачем они вам? Какую вы можете поставить цель? Собраться впятером вам не удастся никогда. Вам больше не найти такого, как…— Тот посмотрел на холмик,— вот этот ваш адъю­тант.

— Я его не искал,— глухо сказал Яр.— Он меня нашел и позвал. И те трое. Пока есть надежда, что кто-то из них жив, я не уйду.

— Но какой смысл?

— С какой стати я должен разъяснять смысл своих поступков? Чтобы вам было легче устроить очередной «несчастный случай»?

— Вот уж нет,— слегка обиженно возразил Тот.— Ни вам, ни тем детям, если они вдруг живы, нечего бояться. В лучшем случае вас будет четверо. Теперь вы для нас абсолютно безразличны.

«Теперь безразличны»,— тяжело отдалось в Яре. Он перехватил свечку левой рукой, а правую положил за пазуху.

Тот сказал:

— Вы разведчик космоса. В своем деле вы могли бы достичь еще многого. А вы остаетесь. Неужели вы так привязаны к этим детям?

— Ты спросил бы об этом, когда отвязывал лодку,— тихо проговорил Яр.

— Я не отвязывал… Ярослав Игоревич, вам все-таки лучше уйти. Имейте в виду, очень мало шансов, что те трое уцелели. Очень мало… Зачем вам оставаться? Это чудовищно нелогичный поступок.

Яр вспомнил, как они впятером сидели на скамейке в сквере у цирка и ели розовое фруктовое мороженое. Оно сильно таяло, Алька закапал себе рубашку. Данка на него ворчала. Чита невозмутимо листал книгу, ухитряясь не уронить ни капли. Яр съел свою порцию раньше всех, и Тик шепотом спросил: «Хочешь, я тебе ос­тавлю?»

«Оставь… немножко…»

Яр судорожно передохнул.

«Игнатик Яр,— подумал он.— Маленький ты мой…» И достал теплый пистолет.

Посветил в глазированное лицо и нажал спуск.

 

Пистолет хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплю­нул бледный огонек. Затвор, помедлив, отошел назад, вы­бросил гильзу и с натугой послал в ствол второй пат­рон.

Тот стоял спокойно и глядел не мигая.

Яр со злостью снова надавил спусковой крючок, будто силой руки мог увеличить мощность выстрела. Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним — пуля. Она ударилась о мокрое пальто Тота и упала в снег.

Яр отчаянно рванул крючок третий раз. Пистолет сработал с медлительным бессилием. Тот поправил шляпу.

— В самом деле, какой же вы ребенок! — сказал он с сочувствием. Повернулся и стал уходить среди черных деревьев.

Догоревшая свечка обожгла Яру пальцы, и он уронил ее. С минуту стоял без мыслей. Потом подумал механи­чески: «Что же с оружием?» Поднял пистолет и выстрелил вверх.

Грохот взорвал кладбищенскую тишину. Вспышка ос­ветила ветки. Яр выстрелил опять. Заложило уши. При вспышке сверкнул оструганный столбик на могиле. Выстрел разметал снежные хлопья.

«Как салют по Игнатику,— горько подумал Яр.— А зачем он, салют?.. Даже отомстить не мог. Хлопуш­ка…»

В «хлопушке» оставался один патрон. Он был бесполезен против врага, но годился для другого.

«Может быть, правда? Может, в самом деле — ствол к виску и свалиться на сырую, перемешанную со снегом землю? И в последний миг испытать облегчение, что все-таки здесь, рядом с Тиком… И тут же все забыть…»

Яр холодно прислушался к себе. Нет, он не хотел ничего забывать. И прежде всего — Игнатика. А как можно забыть про Данку, про Читу и Альку? Если они живы, он обязан быть с ними. «А зачем ты им нужен? — спросил себя Яр.— Ты был нужен, чтобы стать пятым. А сейчас?»

«Не знаю. Просто, кроме них, у меня никого нигде нет…»

«С чем ты к ним придешь? Вдруг опять принесешь несчастье? Игнатика не уберег… Что, если и на других накличешь беду?»

«Я их найду. А если окажусь не нужен, тогда и на­до будет думать о «точке».

Яр спрятал пистолет. Шагнул к столбику, постоял, коснулся губами холодного дерева. Опять перехватило горло. «Никогда не плакал,— подумал Яр,— с тех пор, как умерла мама».

Снег перестал падать. В разрыв облаков глянула яркая половинка луны. Скользя и срываясь, Яр стал спускаться к морю.

 

 

Он провел ночь в незапертом лодочном сарай­чике на краю поселка. Лежал на груде старых сетей. От них одуряюще пахло горькими водорослями.

Яр не мог заснуть. Он принуждал себя, он прибегал ко всяким хитростям, которые используют разведчики, чтобы заставить себя отдохнуть несмотря ни на что. Но едва сон начинал обволакивать голову, в ушах возникала колыбельная…

Лишь перед рассветом Яр уснул. Вернее, провалился в черное ничто, будто умер.

Когда Яр пришел в себя, щели светились от солнца.

Было утро, и опять было лето. Камни и трава блестели от растаявшего снега. От камней поднимался пар, это означало, что день будет очень теплым. Яр сначала шел вдоль моря, а затем поднялся по откосу и двинулся через каменистое поле.

Вчера он не знал, куда идти. Не знал, что делать. Он в беспомощном, почти детском отчаянии подумал даже, что надо набрать у моря песка и сделать бормотунчика. И спросить совета. Но тут же вспомнил, что делать бормотунчиков не умеет… Яр постоял над морем, увидел среди облаков яркую звезду, вспомнил почему-то рассказ ребят про истинный полдень и ре­шил, что завтра так и пойдет: между югом и юго-восто­ком.

Так он теперь и шел. Солнце светило ему в левую щеку.

В блестящей траве и кустах перекликались, трещали и свистели птицы. Иногда они вспархивали из-за камней и, словно пущенные из рогатки, темными комочками взлетали в зенит. И там тоже рассыпчато звенели птичьи песни.

Утру не было никакого дела, что вчера погиб Игнатик и его закопали у моря, над обрывом. Всей Планете не было до этого дела… Хотя— не всей. Люди, которые вчера хоронили Игнатика,— они горевали по-настоящему. Ка­жется, даже плакали. И тот старик… Как он сказал: «Храбрый был мальчик…»

«Гордые были мальчики»,— вдруг перекликнулось в памяти у Яра. Когда это было, кто говорил?.. А, в баре «У Нептуна за пазухой», когда Черный Яков поставил пластинку с той странной песней… Чего они хотели, мальчики из Морского лицея? Что с ними стало? Боевые патроны хлопали, как холостые… Пожар…

«Ничего не знаю,— подумал Яр.— Проклятая Плане­та. Она обманывает, она завораживает тем, что очень похожа на Землю. А на самом деле совсем не похожа… Сюда бы Стасика Тихова, он бы разобрался… Как он странно сказал тогда, перед уходом на Легенду: «Надо­ело… Ни одной планеты, похожей на нашу. И так мало похожа на Землю Земля…»

И Планета не похожа совсем…

Совсем?

А мальчишки?

А разве на Земле никогда не было восстаний? «Гордые были мальчики…»

Зачем они расхватали карабины? Наверно, знали за­чем. Знали, что правы.

 

Последнее утешенье —

Последний патрон в обойме.

Последняя горькая радость,

Что каждый из нас был прав…

 

Будто это про них — про Яра и про Игнатика…

 

И вот потому над Планетой

Шагает наш барабанщик.

Идет он, прямой и тонкий,

Касаясь верхушек трав…

 

Стало немного легче. Словно в самом деле над свер­кающей травой прошел легким шагом тоненький маль­чишка, оглянулся на Яра, сказал глазами: «Ничего. Еще не все кончено…»

Пришло странное спокойствие — как тогда, в пустом Городе.

А что за Город?

Почему о нем молчат?

«Ничего не знаю»,— опять подумал устало Яр.

Да и что он мог узнать про жизнь целой планеты за месяц? В маленьком поселке среди добрых и вроде бы веселых, но раз и навсегда чем-то напуганных людей? Что он видел? Маленький полуостров, треугольный кусочек суши между рекой и морем. С кем встречался? С не­сколькими ребятишками да двумя десятками рыбаков.

Да с глиняным болваном, который умеет мять железо и перехватывать пули.

С глиняным?

Болваном?

Яр на ходу рванул высокий мокрый стебель, ожег руку, отшвырнул сорняк с комлем земли на много шагов. «Ничего не знаю…»

«А наверно, есть на Планете люди, которые знают. Может быть, есть страны и города, в которых не боятся глиняных пришельцев… Или все сдались, как Феликс? Надо идти, искать…»

«А какое ты имеешь право вмешиваться в жизнь чужой планеты?»

«Имею. У меня был сын, его звали Игнатик Яр. Он зарыт в этой планете, имею».

«И что будешь делать?»

Вот этого Яр не знал. Он очень хотел есть, и у него кружилась голова. Не было никакого плана. Не было дома, не было друзей. Был только пистолет с единственным бесполезным патроном и несколько четырехрублевых бумажек.

«Но это лучше, чем ничего»,— хмуро подумал Яр. К полудню он пришел в небольшой поселок на берегу тихой речушки.

 

Первое, что он сделал,— отыскал сельскую парик­махерскую. Показываться на людях с двухдневной ще­тиной— значит вызвать расспросы и подозрения. Молоденькая мастерица оказалась разговорчивой и любопыт­ной. Поглядывая на диспетчерские шевроны Яра, она ворковала, что здесь, в этой деревне, так редко бывают моряки. А откуда моряк здесь появился и куда держит путь? Неужели в пути он (хи-хи-хи) не сумел ни разу побриться? Или он решил отпустить бороду, как у ка­питана в фильме «Королевский корсар», а потом раздумал?

Яр что-то наплел в ответ, не очень заботясь, чтобы девушка поверила. Она не поверила, обиделась и замол­чала. Дергала бритвой и сердито прикладывала к порезам едкие примочки.

В тишине стали слышны голоса деревенской улицы: петушиные крики, стрекот мотоцикла, блеяние козы. И еще — отдаленный ребячий гомон. Веселый и многоголосый.

— Что там за шум? — спросил Яр с непонятным для себя беспокойством.

— А здесь недалеко школа,— опять оживилась па­рикмахерша.— Большая такая школа, ребятишки со всей округи. Они сегодня мост ломают…

— Зачем?

— Старый мост. Новый недавно построили из камня, а деревянный, который совсем гнилой, отдали на дрова школе. Вот малышня его и разбирает.

«Станция Мост»,— неожиданно подумал Яр.

Никакой станции здесь не было. И мост, разумеется, был совсем не тот. Но Яр заволновался, с трудом до­ждался, когда кончится бритье, отказался от одеколона и шагнул за порог, не взяв сдачу у ошарашенной мастерицы.

Он пошел по тропке вдоль берега, поросшего большой травой с седыми головками семян. Головки уже высохли, семена распушились и слетали на темно-зеленую воду. Новый мост оказался рядом, на нем два парня возились с заглохшим грузовиком, их ругали возчики столпившихся на берегу подвод. Яр обошел телеги и двинулся дальше, на ребячьи голоса.

За купами деревьев, росших у воды, Яр наконец увидел, что происходило на старом мосту.

Этот мост представлял собой дощатый настил на двух бревенчатых опорах, очень покосившихся. Над настилом была возведена для прочности деревянная решетчатая ферма. На ее тонких, кое-где поломанных балках висели, качались и скакали десятка два полуголых ребятишек. Они весело вопили и расшатывали сооружение с явной целью обрушить его.

По обоим берегам носились похожие на растрепанных куриц женщины. Они жалобно и сердито кричали, чтобы немедленно прекратить безобразие. Они грозили дирек­тором, письмами родителям, исключением и даже, ка­жется, поркой.

Яр посочувствовал женщинам и подумал, не вмешаться ли, потому что игра в самом деле была опасная. Но тут мальчишки— по одному и стайками— попрыгали кто в воду, кто на берег. То ли возымела действие какая-то угроза, то ли они услышали предупреждающий треск дерева. Они с хохотом сыпались с моста и спешили от него подальше.

Только один пацаненок — в желтых трусиках, заго­релый и блестящий на солнце — стоял на верху решет­чатой фермы.

Мост начал скрипеть и оседать. Яр отчаянно бросился вперед, но не успел.

Ближняя опора смялась, превратилась в кучу про­гнивших бревен. Ферма, лопаясь, затрещала, стремитель­но осела одним краем в воду. С пушечным грохотом полетели лопнувшие балки.

Но большинство балок выдержало. Решетчатая кон­струкция уцелела. Она только дрожала и покачивалась. А наверху все так же стоял мальчишка. В небрежной позе сошедшего с коня кавалериста.

Потом он странно вытянулся, неловко прыгнул в воду, выскочил на берег, кинулся к замершему Яру. Подскочил, отчаянно стиснул его мокрыми руками и ногами, уткнулся лицом в плечо. Зашептал со всхли­пами:

— Яр… Ты, да? Яр… Ты нашел меня, да, Яр?

— Алька…