Законы прекрасного и наше знание о них

К вышесказанному присоединяется еще другое различие. Законы логики всеобщи, они лишь немного варьируют в зависимости от области предмета. Законы же прекрасного в высшей степени специализированы и в основном для каждого объекта другие. Это означает, что законы прекрасного индивидуальны. Кроме того, существуют также и общие законы - такие законы, которые касаются или всех эстетических предметов, или же по меньшей мере целых классов предметов. И эстетика может пытаться познать их в известных границах. Насколько ей это удается, это другой вопрос, нельзя в этом отношении питать слишком большие надежды. Но эти всеобщие законы являются только предпосылкой, может быть, категориальной или иначе даже конститутивной. Сущность прекрасного в его неповторимости как особенной эстетической ценности лежит не в них, а в особой закономерности единичного предмета.

Эта особая закономерность принципиально не поддается какому бы то ни было философскому анализу. Ее нельзя раскрыть средствами познания. В самом ее существе заложено то, что она остается скрытой и ощущается как находящаяся там принудительно, но не могущая быть понята предметно.

Ее не схватывает и художник-творец. Он творит в соответствии с ней, но не открывает ее и поэтому о ней не высказывается. Он не может о ней ничего сказать, потому что не имеет предметного знания о ней. Еще меньше об этом осведомлен созерцающий наблюдатель. Он знает о ней, но только как о какой-то тайне, которую он не может открыть. Он со своей стороны, не схватывает ее. Созерцающий наблюдатель может в известных случаях найти, как далеко она действительно завладевает вещью или как сильно она нарушена нехудожественными стремлениями, то есть насколько она не удалась. Но и тогда структура закона ускользает от его знания.

Настоящего знания законов прекрасного не существует. Кажется, в их сущности заложено то, чтобы они оставались скрытыми от сознания и составляли бы только тайну совершенно скрытого заднего плана.

В этом причина того, почему эстетика принципиально может сказать, что такое прекрасное, и также может указать на его роды и ступени вместе с их общими предпосылками, но эстетика не может научить практически определять, что именно прекрасно и почему именно данный вид какого-либо изображения прекрасен. Эстетическая рефлексия при всех обстоятельствах запаздывает. Она может начаться после того, как эстетическое созерцание и непосредственно получаемое наслаждение прекрасным совершились. Но она не должна ни в коем случае следовать за ним, а если и следует, то едва ли что-нибудь добавляет к нему как таковому. Эстетическая рефлексия может в этом помочь еще меньше, чем искусствоведение, которое, по крайней мере, может указать на незамеченные стороны произведения искусства и благодаря этому сделать его доступным неадекватно воспринимающему сознанию. И еще меньше она может дать правильное направление художнику-творцу. В известных границах она может дать возможность изучить художественно невозможное как таковое и уберечь искусство от ложного пути. Но дать что-либо позитивное, указать, что и как искусство должно изображать, - это также находится за пределами ее возможностей.

Все теории, которые придерживались этого направления, и все невысказанные надежды этого рода, которые так легко соединяются с философскими потугами эстетики, давно оказались тщетными. Надо с самого начала и раз навсегда отказаться от претензий такого рода, если хотят всерьез исследовать проблему прекрасного в жизни и в искусстве.

Заканчивая, можно добавить к этому еще следующее. Существует предрассудок еще более радикального рода, касающийся вообще связи искусства и философии. Согласно ему, художественное восприятие есть только предварительная ступень знания и полного понимания. Гегелевская философия со своим последовательным развитием "абсолютного духа" по ступеням высказала этот взгляд так: только на ступени понятия идея достигает своего полного "бытия для себя", то есть своего собственного знания о себе самой. И хотя сегодня вряд ли кто-нибудь защищает эту духовную метафизику, все же широко распространено представление, будто искусство есть такая форма понимания, в которой чувственная видимость существует как момент неадекватности.

То, что при этом собственно "эстетическое", то есть чувственное в художественном восприятии, по существу не признается, в то время как именно чувственная наглядность и есть то, что доказывает в искусствах их превосходство над понятием, не нуждается больше ни в каких объяснениях. Но роковая ошибка заключается во мнении, что якобы эстетическое восприятие (созерцание) вообще является родом познания, находится на одной линии с познанием. При этом основательно ошибаются в трактовке ее сущности. Старая эстетика довольно долго носилась с этой ошибкой. У Александра Баумгартена существует еще род cognito, и даже Шопенгауэр в своей платонизированной эстетике идей еще не освободился от схемы познания, несмотря на то, что он эту рациональность, конечно, сознательно отклоняет.

Но эстетическое созерцание содержит известные моменты познания. Уже чувственное различение, на котором оно зиждется, приносит их с собой, потому что различение в первую очередь есть ступень схватывания предметов. Но эти моменты не составляют своеобразия созерцания, они являются подчиненными моментами внем. То, что составляет особенность созерцания, этим совсем еще не затронуто. Выяснить это может только обстоятельный анализ, потому что здесь играют роль моменты актов совсем другого рода, чем моменты понимания, а именно моменты оценки (так называемого суждения вкуса), увлекательного и устойчивого бытия, пристрастия, наслаждения и восторга. Само созерцание также получает здесь другой характер, чем в теоретической области. Оно весьма далеко от того, чтобы быть только чувственным созерцанием. И высшие ступени созерцания уже не являются больше просто воспринимающим пониманием, но указывают на сторону творческого созидания, которое не имеет и не может иметь связи с познанием. Искусство не является продолжением познания. Не является таковым и созерцание наблюдателя.

1. В чем состоит сущность прекрасного?

2. Воможно ли постижение законов прекрасного?

3. Как формулируется упрек гегелевской эстетике?