Было больно писать

Н. ЛУКИНА

 

Догмы христиан и мусульман

На вопросы плохо отвечают.

Видишь – Тора, Библия, Коран,

Словно рвы, планету разделяют.

 

Нет. Идеи, лозунги – не те.

Все из позапрошлого столетья.

И восторг о жертвенном Христе

В третье не втащить тысячелетье.

 

Не работает! Всему ведь есть конец.

Вот и жертва вес свой потеряла.

Я – как прежде – жуткий чтя венец,

Даром бы Христа не поминала.

 

Я бы не благословляла Русь

На неоценённых спать просторах.

И про богоизбранность стыжусь

Слышать в пьяных, слёзных разговорах.

Я стыжусь послевоенных лет,

Лет, когда победу прогуляли.

Трезвых мало, а счастливых – нет.

И опять виновных отыскали.

 

Что жестоки – Запад виноват,

Что бедны, ленивы – в том евреи,

Нам татары навязали мат,

А теперь кавказцы надоели.

 

Днём с огнём найдёшь отцов, мужей

Сильных нет почти, надёжных – тоже.

Как Бог даст, одни растят детей

Женщины, на мужиков похожи.

 

Праздно, грязно, широко лежим,

Узкие пути не выбираем.

Нам пока просторно – мы грешим

И ограниченья презираем.

 

Потому-то я уже за зло

Новые границы не считаю.

Нам самим с собой не повезло, —

Что ж, я иноземцев призываю.

2004.

 

* Пояснение:

Данная Наталья Лукина является двойной тёзкой известного петербургского литературного редактора и критика Натальи Лукиной, чья цитата приводится на задней обложке книги А. Драгункина «5 сенсаций».

Александр Образцов

П Р О С И Н Е Ц *

в одном акте

 

На гвозде боком висит репродуктор.

Тяжёлый стул в глубине. Полусвет.

Фигура в шинели (майор), стоящая неподвижно, спиной к залу.

Репродуктор чётко щёлкает – включается. Долгое шипение. Треск.

РЕПРОДУКТОР: «Указ!».

Шипение. Треск. Свист. Вся возможная гамма зву­ков, обозначающих нарушенную связь с миром. Музы­кальный винегрет. Окрошка из стихов. Новости. Плач: кто-то плачет, скулит безнадёжно, долго. Он, плачущий, знает, что его никто и никогда не услы­шит, поэтому слушать его страшно.

Майор не выдерживает этой муки, подходит к реп­родуктору и выдирает из него шнур.

Входит баянист, садится на стул, играет. Затем поёт. Входят женщина с грудью, длинный и маленькая кудрявая женщина, становятся полукругом перед бая­нистом, слушают. Затем садятся на землю. Облокачи­ваются. Ложатся.

Баянист тихо, на цыпочках, уходит. Майор подхо­дит к спящим, трогает каждого за плечо, и каждого уводит со сцены. Возвращается.

МАЙОР. «Русская армия погибла».

Уходит. Снова появляется баянист. Он играет поппури на темы солдатских и армейских песен – от «Солдатушек» до «Вещего Олега» и «Соловьёв» Со­ловьева-Седова. Во время игры по одному появляются первоначальные персонажи и становятся полукругом. Затем садятся на землю. Облокачиваются. Ложатся.

Баянист тихо, на цыпочках, уходит. Майор за но­ги утаскивает со сцены длинного. Потом возвращает­ся и долго смотрит на женщин. Возникает где-то за сценой, далеко, на улице мотив. Кто-то высвистыва­ет марш, как оказывается при вслушивании – немец­кий. Потом что-то испанское звучит, итальянское.

МАЙОР. «Мы воевали в Европе. Сильные армии били друг друга хвостами, как киты. Небо удивлённо смотрело на русских богаты­рей. Альпы покрыли славой Ганнибала – лукавого старика. Но неук­люже разгуливая в крохотной спальне Нибелунгов, мы ждали в от­вет только одного – братства. Мы – заброшенные в тундру и в тай­гу, в степи Джунгарии и в горы Тянь-Шаня, в байкальские хруста­ли, в седой Урал, в даурские сопки, в лишайники Сихотэ-Алиня, в глазурь Бухары и Самарканда, мы – покорившие потомков Чин­гиз­хана, Тамерлана, Дария и Атиллы, мы – стальным обручем соеди­нившие самую страшную и огромную сушу в мире, мы припадали к ногам Варшавы – и Варшава хлестала нас бичом, мы ставили германс­кий каблук на темя – и Германия бросала на нас эскадрильи, мы забывали родную речь ради музыки Франции – и Наполеон жёг Москву, мы боготворили Армстронга – и полякоамериканец Бжезинский грозил сте­реть нас с карты мира. Мы устали любить, устали пугать, устали ждать. Русская армия погибла. Русская армия погибла! Русская армия погибла!!!».

Тишина.

Входит длинный в форме солдата 41 года, со скаткой и винтовкой Мосина. Женщины берут его под руки, гуляют. Баянист за сценой наигрывает «Бары­ню».

Играет сбор военная труба. Длинный с трудом от­рывает от себя женские руки. Уходит. Женщины по­вязывают чёрные платки. Вкатывается на тележке безногий баянист. Играет Баха.

МАЙОР. «Они добились своего: наши русые витязи с узкими и стальными запястьями, наши надменные княгини с глазами непоко­рённой сини ушли, растаяли в утрах Малоярославца и Перемышля. Пришли пучеглазые вожди и сломленные поколения. Вы этого доби­вались там, на Темзе? Вы ждали этих чудищ, чтобы трястись от страха? Вам нравится быть бессердечными? Тогда – гордитесь. Эстонец и мадьяр вам рукоплещут, бедные».

 

Выходит длинный, в костюме, в сапогах и кепке. Сбоку на нём виснут двое в крепдешиновых платьях. Баянист играет «Ландыши», перемежаемые «Ванин­ским портом». Длинный лапает женщин. Те визжат. Баянист тихо играет похоронный марш.

Все уходят.

МАЙОР. «Но глубоко и незыблемо, как тот былинный град, как крейсер на рейде Чемульпо, как самокрутку по кругу перед смертным боем, мы храним наше спокойствие. Наше спокойствие властно останавливало бегущие в панике полки. Наше спокойствие вставало как утёс, и враг разбивал о него победоносную главу. Наше спокойствие – это единственное оружие, которое нельзя ук­расть. Потому что человек, допустивший его в своё сердце, уже никогда не станет нашим врагом».

 

Майор делает знак и баянист за сценой вступает. Майор поёт «Прощайте, друзья», «Дороги» и другие песни. Потом баянист замолкает. Длинный и две жен­щины выходят, слушают одинокого майора.

Майор вдруг падает на полуслове. Тишина.

Вкатывается баянист. Играет «Прощание славянки». Длинный берёт майора под плечи, женщины – за ноги. Уносят.

Баянист замолкает, плачет.

Ставит баян на пол.

Уезжает.

* Просинец – «просветление» через муки.

 

Дорогие друзья!

Для продвижения своих идей во всём мире я учредил «Фонд восстановления исторической справедливости».

Все те, кто могут быть заинтересованы в деятельности этого фонда, в его целях и задачах, могут писать на

E-mail