Предложение и текст

 

§ 1. Предложение — единица сообщения — не существует в речи изолированно, а соединяется с другими предложениями, образуя развернутый текст, в котором отражаются и закрепляются результаты работы человеческой мысли.

Текстовая связанность предложения не оставалась незамеченной синтаксистами предшествующих поколений; напротив, они принимали ее как нечто само собою разумеющееся. Без учета этой стороны предложения невозможно было бы ни разделить предложения по коммуникативным типам, ни вообще прочесть смысл предложения-высказывания в контексте речи. Однако текст брался грамматистами прошлых времен лишь как фон для раскрытия внутреннего строя предложения. Предложение представлялось высшим грамматически организованным сегментом языка. Такое представление предложения в грамматике сохранилось до раннего этапа современной лингвистики. Оно нашло четкое отражение в известном положении Л. Блумфилда о том, что «предложения в любом высказывании разграничиваются уже в силу того простого обстоятельства, что каждое предложение — это независимая языковая форма, не включенная посредством той или иной грамматической конструкции в какую-либо более сложную языковую форму» [Блумфилд, 1968, с. 178 —179].

Следовательно, до недавнего времени текст в его отношении к предложению сводился для грамматиста к понятию диагностирующего контекста, то есть того текстового минимума, который является необходимым для раскрытия функционального назначения различных сторон, форм и элементов предложения.

Однако в объективной действительности языка текст существует не только как контекстный минимум диагностики смысла. Он существует и как законченное целое, будь то письменное монологическое сочинение или устный диалог, — ведь и последний имеет свое начало и свой конец, позволяющий подвести итог реализованному обмену мыслями.

Возникает вопрос: должна ли наука грамматика распространить область своих интересов и на текст как целое, на текст как конечный результат речетворческой деятельности?

По-видимому, ответ на этот вопрос дает сама действительность развития языкознания. Текст, ставший объектом исследования специального раздела языкознания, назвавшего себя «лингвистикой текста», уже включился в область грамматического описания наиболее обобщенными сторонами своей формы и семантики. Но, занимаясь текстом, наука грамматика и здесь не может отрываться от того, что составляет самую сущность языка как системы средств выражения: она изучает текст лишь с точки зрения языковых средств его образования, вылущивая их из текста-продукта, текста — развертывающегося или готового произведения речетворчества.

§ 2. Получив ответ на вопрос о грамматической релевантности понятия «целый текст», мы немедленно оказываемся перед вторым не менее важным вопросом: какое место в грамматическом изучении текста должно занять предложение? Следует ли его отставить как «нижележащую» категорию, уже изученную в предшествующих разделах грамматики? А может быть, его нужно отбросить вообще, исключив из грамматики и языкознания как «устаревшее» синтаксическое понятие? Или его стоит оставить на правах виртуального элемента языка, выявляющегося лишь во внутреннем строении «истинных», «реальных» единиц текста? Или же его нужно утвердить в качестве непосредственного, действительного компонента текста во всей реальности и конкретности структуры и семантики?

В современных трудах, связанных с изучением текста, обнаруживается тенденция сместить предложение на позицию «языковой модели», выявляющейся лишь во внутреннем строении текста. Что же касается непосредственной текстообразующей единицы, обнаруживающейся в такой сегментации текста, которая «действительно», «реально» дана получателю сообщения, то для устной речи на указанную роль выдвигается синтагма, или смысловой сегмент, выделяемый фонетическим расчленением речи (межсегментные паузы вместе со смысловым ударением), а для письменной речи — сверхфразовое единство (СФЕ)

Однако наблюдения над речью разных форм и назначений (устная, письменная, обиходная, профессиональная, спокойная, эмоциональная и т. д.) с учетом непременного парадигматического фактора, выявляющегося во всех грамматических явлениях языка, показывают, что предложение в своем конкретном словесном (глоссовом) воплощении является кардинально существенным элементом выражения именно с точки зрения строя текста. Это становится ясным, как, только мы примем во внимание тот факт, что предложение является выразителем предикации, то есть отнесения номинативного содержания речи к действительности. Ни одна из «истинных» единиц текста, указываемых в качестве альтернатив предложению, не располагает собственными средствами предикации. Это значит, что вне предложения текст не может выражать суждений и умозаключений, то есть лишается способности служить полноценным средством осмысленного отражения окружающего мира.

Фонетическая сегментация речи, особенно монологической (Лаптева, 1982], действительно может отличаться от ее препозитивно-предикативного членения. Однако суть дела состоит в том. что разные непредикативные изглашения, выделяемые в самостоятельную позицию акцентно-паузационными средствами (словосочетания, отдельные знаменательные и незнаменательные слова, междометия и даже нечленораздельные возгласы), становятся носителями информативного смысла лишь в соединении с предикативными ядрами речи, лишь в составе предикативных объединений слов. Иначе говоря, устная речевая синтагматика со всеми особенностями ее сегментации превращается в осмысленную цепь информативных сообщений, лишь поступая в распоряжение предикативной и конструкционной парадигматики, которая выявляется только в предложении и через предложение; физиологическое и психологическое производство речи подчиняется законам функциональной синтаксической деривации, которые всевозможное «хеканье» и «мычание» реального говорящего.отодвигают на роль информационных помех или «шумов» (такие шумы, вообще говоря, могут нести свою полезную функцию, служа, например, заполнителями молчания, сигналами настроения, запросами внимания и т. д.).

Само собою разумеется, что и шумы, и естественно-физическая сегментация речи в целом представляют собой поле актуальнейшей исследовательской работы; однако такой работы, которая в рамках языкознания и тем более его теоретико-синтаксического раздела не отрывает отмеченную сегментацию от функционально-знаковой системы языка, а, наоборот, соотносит ее с этой системой.

Что касается сверхфразового единства, то, рассмотренное как смысловое объединение самостоятельных предложений и, с другой стороны, утверждаемое его исследователями в качестве «микротекста» [Москальская, 1981], оно не только не отменяет, но, наоборот, должно по определению предполагать текстообразующую роль предложения.

Не что иное, как предложение, является предельной единицей текста — «наименьшей речью» (Платон), «минимальным речевым произведением» (А. И. Смирницкий), и это демонстрируется бесконечным множеством примеров речевой практики, в условиях которой предложение, будучи предикативно-оформленной единицей сообщения, то и дело попадает в положение изоляции (однопредложенческая реплика диалога).

 

§ 3. Но в связи с изложенным возникает третий вопрос: существует ли предельная и грамматически релевантная единица текста второго порядка, стоящая в сегментной иерархии языка выше предложения и служащая переходным звеном между предложением и целым текстом?

Для ответа на этот вопрос следует, очевидно, обратиться к самому тексту.

Обозревая текстовой материал, заключенный в последовательностях предложений, мы прежде всего отмечаем, что эти последовательности, вообще говоря, необязательно формируют связное смысловое целое. Вот типичный пример несвязанной последовательности предложений из реплики героини романа Дж. Голсуорси: Fleur shed her coat and dropped into a chair. "I'm tired. Your ears are sticking up so nicely to-night, Michael." He выявляя признаков какого бы то ни было объединения в единый синтаксико-смысловой сегмент, подобная последовательность может интересовать грамматику лишь с точки зрения форм и способов перехода от выражения одной мысли к другой. Но уже само отражение несвязанной последовательностью предметного (тематического) перехода в цепи сообщений показывает, что даже и такая последовательность не противоречит положению о непрерывном тексте как тематико-смысловом единстве, формируемом грамматически соотнесенными предложениями. Каждое из предложений несвязанной последовательности в потенции может служить зачином связанной последовательности, раскрывающей некоторую общую тему.

Что же касается связанных последовательностей, составляющих предмет нашего непосредственного интереса, то первым критерием их деления должна стать коммуникативная направленность составляющих их предложений. С этой точки зрения различаются последовательности монологические и диалогические. Монологическая последовательность однонаправлена, исходя от одного говорящего к его слушателю или слушателям. Диалогическая последовательность двунаправлена, ее компоненты, состоящие из одного или нескольких предложений, произносятся собеседниками по очереди, как бы навстречу друг другу.

Известно, однако, что двунаправленные последовательности предложений могут встречаться и в монологе в виде «внутреннего диалога», то есть разговора говорящего с самим собой. Иногда такой внутренний разговор, отражающий размышления и сомнения говорящего (думающего), проходит с подстановкой местоимения второго лица вместо первого, знаменующей, взгляд на самого себя «со стороны» (ситуация общения hie et nunc диалектически раздваивается). Ср.: Then: what's the matter with you? he thought. Is that the way to talk? Does food make you that slap happy? What are you, drunk on onions? Is that all it means to you, now? It never meant much, he told himself truly. You tried to make it mean something, but it never did. There is no need to lie in the time that is left. (E. Hemingway)

В свою очередь, однонаправленные последовательности могут встречаться и в диалоге, когда последующая реплика собеседника продолжает смысловую линию предшествующей (ведущей) реплики, и обе они тем самым «выстраиваются» в единую цепь сообщений, обращенных либо к третьей стороне (определенной или неопределенной), либо к обоим собеседникам вместе как коллективному «собеседнику с самим собой». Ср.: "They're looking at us. What effrontery!" — "They're approaching. That's very forward of them." (O. Wilde)

Таким образом, направление общения с грамматической точки зрения оказывается не менее существенной характеристикой связанной последовательности предложений, чем внешняя форма ее представленности в виде монолога или диалога. Чтобы терминологически отразить эту глубинную разницу между двумя типами последовательностей, мы называем их по характеру связи между их компонентами. Однонаправленная последовательность самостоятельных предложений формируется при помощи присоединения, или «кумуляции», в отличие от синтаксического сложения предложений, превращающего их в части (клауземы) сложного предложения. Поэтому непосредственное объединение предложений присоединительного типа, соответствующее сверхфразовому единству, можно назвать «кумулемой». Формирование двунаправленной последовательности базируется прежде всего на самом факте их «встречной» обращенности. Поэтому данный тип связи предложений, в отличие от присоединительного, может быть назван «встречным» или «оккурсивным», а объединение предложений, реализованное этой связью (диалогическое единство), соответственно, «оккурсемой».

Сопоставляя кумулему и оккурсему, нетрудно видеть, что оккурсема занимает более высокое положение в сегментной иерархии языка, чем кумулема, поскольку реплики диалога образуются не только изолированными предложениями, но и последовательностями предложений — кумулемами. Значит, с формальной точки зрения уровень сверхфразовых, надпредложенческих связей может быть разделен на два подуровня: нижний, кумулятивный, и верхний, оккурсивный. Но при этом не следует упускать из виду тот факт, что между двумя типами объединения предложений имеется коренное различие, находящееся вне уровневых соотношений между сегментами и состоящее в том, что оккурсема, в отличие от кумулемы, существенно представляет собой разговор или его часть. Это значит, что она, вообще говоря, производится не одной, а двумя или несколькими индивидуальными языковыми (подъязыковыми) системами, вошедшими в коммуникативный контакт. Таким образом, если кумулема представляет собой действительно сегментное единство, то оккурсема должна быть осмыслена как многосегментное (минимум двусегментное) единство.

Что же касается собственной функциональной характеристики этих двух верхних знаковых единиц языка, то она является репрезентативной с точки зрения текста как целого. Знаковая природа текста как целого отражается в его теме, представляющей собой обобщенный предмет его содержания (ср. [Москальская, 1981, с. 17 и ел.; Agricola, 1976]). Кумулема, как репрезентативный строевой компонент текста, или «микротекст», должна выделяться, следовательно, своей «микротемой». Оккурсема, как репрезентативный компонент диалогического текста, должна выделяться, соответственно, диалогической микротемой. Разница состоит в том, что в оккурсеме выражение темы раздваивается таким образом, что ведущая реплика задает ее содержание или «заголовок», а встречная реплика ее развивает.

В книжно-печатном монологическом тексте кумулема как некоторое правило очерчивается границами абзаца. Вот пример текстовой последовательности абзацев-кумулем с тематическими переходами между ними:

Sometimes the man would drive off into that distance in his high cart. Then the clearing was full of the whine and yelping of the red dog, left chained to a veranda post. Till in time the silence grew, and his yellow eyes watched it. Or a parrot flurried the blue air. Or a mouse glistened on the dirty floor of the house. The abandoned dog was at the service of silence at last. He was no longer attached, even by his chain, to the blunt house of the man's making.

The man always brought back things in his cart. He brought a scratched table and chairs, with mahogany lumps in the proper places. He brought an iron bed, big and noisy, of which the bars had been bent a bit by kids shoving their heads between. And he brought all those necessities, like flour, and a bottle of pain killer, and pickled meat, and kerosene, and seed potatoes, and a packet of needles, and oaten chaff for the shaggy horse, and the tea and sugar that trickled from their bags, so that you crunched across them, almost always, on the hardened floor.

The dog's collar almost carved off his neck when the man came, and there was always the joy and excitement and the smell of brought things.

Then, once, when the man had been gone some time, longer than normal perhaps, he brought with him a woman, who sat beside him in the cart, holding the board and her flat hat. When she had got down, the dog, loosed from his chain, craned forward, still uncertain of his freedom, on trembling toes, in silence, and smelled the hem of her skirt. (P. White)

Приведенный текст содержит четыре абзаца, три из которых построены кумулемами. Тема первого: «Отъезды Человека (в своей повозке) и одиночество Собаки во время его отсутствия». Тема второго: «Возвращения Человека с приобретенными вещами — мебелью и предметами потребления». Тема третьего: «Радость Собаки при возвращениях Человека». Тема четвертого: «Приезд Человека после более долгого отсутствия, чем обычно, вместе с Женщиной, и недоумение Собаки при виде ее». Три первых абзаца составляют более широкое тематическое единство — абзацную группу. Ее общая тема: «Отъезды и приезды Человека».

Следует различать собственное содержание кумулемных тем и их формулировки. Формулировки даются в более или менее произвольных и приблизительных терминах, однако это не лишает их объективного характера: любые варианты формулировок при адекватном прочтении текста должны однозначно выразить инварианты его микротематического содержания.

 

§ 4. Соотношение абзацаи кумулемы неоднозначно [Блох, 19736]. Абзац представляет собой строчное единство, выделяющееся красной строкой сверху (строчной отступ или выступ, а в абсолютном зачине сочинения иногда обычная, недеформированная строка) и, соответственно, неполной строкой в конце (сопутствующий признак). Абзац полифункционален, представляя собой композиционный компонент монологической речи, репрезентируя реплику письменно зафиксированной диалогической речи, а также отмечая пункты различных перечислений, независимо от препозитивно-предикативного или непредикативного характера их строения. Выделяясь в устном изглашении паузой (диеремой) протяженностью не менее чем две с половиной моры (мора — условная длительность краткого слога), он не может выйти за пределы устной кумулемы, имеющей тот же фонетический признак раздела. Однако абзац может включать в свой состав более чем одну кумулему. Вот пример многокумулемного абзаца, тематические единицы которого, однозначно отграничиваясь друг от друга, посвящены описательной характеристике разных персонажей (разделяем их штриховым знаком //):

Larry, who was in his second year, had been working for a model agency out of season. Dickie had seen his face in hair-cream advertisements and illustrations to magazine articles about Love. He did not have to be especially comic or athletic. He just had to be around with his smile and his eyelashes, in and out of the pool all day long when it was warm enough, for he looked his best in swimming trunks. // Pete was the one for those who took their games seriously. Everyone wanted to be on his side at hockey, and each week a new tennis racket was presented to the camper who took most games off him in a single. // John was popularly known as Spring-heeled Jack. A whirl of colour with his red hair and bright blue jersey, he did acrobatics at the concerts, led flocks of bicyclists round the countryside, and organized romps in the gymnasium when it was wet. // Kenny, who was long and Latin, carried his accordion almost permanently strapped round him, like a part of his anatomy, and could be found striking up Old Favourites in any part of the camp. When the bars were full, he would wander through with his teeth agleam, playing "Black Eyes" and "Sous les Toits". It lent a Continental air. (M. Dickens)

С другой стороны, абзац может быть и меньше кумулемы, предоставляя весь свой объем одному-единственному предложению, тем самым поставленному в особо важную композиционно-смысловую позицию. Подобный абзац мы видим в вышеприведенном отрывке из П. Уайта (третий по порядку). Вот еще пример:

Milly saw the Finance Minister's eyebrows rise with mild surprise. Most policy meetings aside from the full Cabinet usually took place informally in the Prime Minister's office. But obediently the group filed out into the corridor toward the Privy Council chamber a few yards away.

As Milly closed her office door behind Perrault, the last to leave, the Bourdon Bell of the Peace Tower carillon was chiming eleven. (A. Hailey)

Абзац-предложение приведенного примера, тематически выделяясь сменой событий, подчеркивает значительность момента, отраженного в восприятии героини, как бы остановившимся движением времени («точечное» время, указанное длительной формой глагола).

Во внутренней структуре абзаца кумулема также может коррелировать с отдельным предложением, тематически стоящим особняком. Ср.:

Не ran across the soft Moorish carpets, and opened the door, / / No! She was not here either. The room was quite empty. (O. Wilde)

Собственный тематический характер первого предложения раскрыт с полной однозначностью: в нем выражается повествование, которое сменяется перцептивно-описательной кумулемой (представление места, отраженного в восприятии героя).

И здесь мы находим искомую предельную, элементарную единицу текста второго порядка (см. выше),— единицу, не отменяющую текстообразующий статус предложения, но стоящую, тем не менее, выше предложения в иерархии знаковых сегментов. Это — тематизирующая единица текста, которая может быть выражена союзом предложений — кумулемой, а может быть выражена и одним-единственным предложением. Мы называем ее «диктемой», пользуясь единообразной эмической терминологией (см. ч. I, гл. 4). Для менее формального обозначения данной единицы можно использовать и термин «высказывание», взятый в широком смысле (но одновременно не забывая его узкий смысл, однозначно соотносящий «высказывание» с «предложением» как в трудах по лингвистике, так и в трудах по логике: высказывание —речевая реализация предложения).

Итак, диктема есть элементарная тематическая (тематизирующая, топикальная) единица связной речи. В равномерно разворачивающемся письменном монологическом тексте диктема, как правило, представлена абзацем, в диалогической речи, как правило — целой репликой. Диктема по объему может совпадать с предложением в соответствии с общим законом соотношения знаковых единиц в иерархии языковых сегментов. Диктема-предложение — это такая же языковая реальность (но со всеми необходимыми изменениями), как слово-предложение на своем уровне языковой иерархии.

Тематический аспект текста тоже, и весьма сложно, структурирован по уровням. Тема целого текста («пленотекста») реализуется через иерархию частных тем, выделяющих все более дробные композиционно-текстовые отрезки («партитексты»), верхний набор которых снабжается своими заголовками или «титулами» («титулованные партитексты», над которыми стоит главный титул — заглавие пленотекста или «опуса»), а нижний остается «нетитулованным». Самым нижним подразделением этой иерархии (том — книга — часть — глава — раздел — параграф — пункт...) и служит диктема, составляющая, вместе с непосредственно стоящей над ней диктемной группой («гипердиктемой» или «диктемемой»), первейший интерес для синтаксического раздела лингвистики текста.

 

§ 5. Итак, диктема — элементарная единица тематизации текста, формируемая предложениями. Именно через это подразделение текстовых единиц и в рамках аспекта тематизации реализуются близкие и далекие связи частей текста, отражающие его «когезию», — проспективные, ретроспективные, двунаправленные. Именно через это подразделение знаковых сегментов осуществляется действие текстовой пресуппозиции (фонд предварительных сведений, необходимых для адекватного восприятия высказывания), обеспечивающей необходимое раскрытие всех импликативно передаваемых смыслов тем участком текста, который развертывается перед сознанием получателя сообщения.

Но тематизирующей функцией не исчерпывается сигнемно-уровневая характеристика диктемы. Другой и не менее важный аспект диктемы заключен в ее стилистической охарактеризованности, — той охарактеризованности, которая, как и тематическая, собирается от диктемы к диктеме и отображается на целом тексте. В самом деле, вне стилистической характеристики, раскрывающей различные стороны выразительности речи, существование текста невозможно. Но стилистическая характеристика задается любому высказыванию лишь в коммуникативно-определенном контексте; цельной же единицей реализации такого контекста служит диктема.

Выявление в диктеме, а через нее и в целом тексте необходимой суммы стилистических показателей мы называем «стилизацией» — соответственно, стилизацией диктемы и стилизацией текста. Это понятие следует отличать от литературоведческого понятия стилизации, под которым имеется в виду подражание внешним атрибутам чужой авторской манеры, обусловленное различными идейно-художественными целями и иными обстоятельствами. Для терминологического разграничения двух смежных понятий введем разделение стилизации на первичную ивторичную. Первичная стилизация — это естественная, витальная стилизация, без которой никакая речь существовать не может, и мимо которой, следовательно, не может пройти синтаксическое учение о тексте. Вторичная стилизация — это искусственная, отраженная стилизация, относящаяся главным образом к области художественной литературы. Элементы ее представлены и в обиходной речи как подражание чужим речевым привычкам (особенностям чужого идиолекта), в частности, при пересказе чужой речи «в лицах», при «передразнивании» и т. д.

Изучение стилизации, реализующейся в диктеме и через диктему, составляет обширную проблему лингвистической стилистики, и в настоящем исследовании, находясь в рамках своего предмета, мы можем лишь бегло и схематически указать некоторые из ее существенных типологических разграничений.

На начальной ступени рассмотрения стилизации следует разделить тексты с точки зрения их обработанности или необработанности, то есть с точки зрения степени предварительной подготовки к окончательному выражению, или «оглашению». На этом основании деления мы различаем, с одной стороны, обработанную речь, а с другой стороны, необработанную, или спонтанную речь. Важно учитывать, что и тот, и другой типы речи могут существовать как в письменной, так и в устной форме. При этом в современном обществе с развитием разных видов массового общения (выступление перед большими аудиториями с использованием усилительной звукотехники, радиообщение, телевизионное общение и др.) получает все большее распространение особая разновидность обработанной речи — устная подготовленная речь, произносимая по предварительно составленному конспекту или тезисам («скриптная» речь [Блох, 1983, с. 293]). И обработанная, и спонтанная речь отражаютстилизации самых разнообразных видов.

По характеру отражения в тексте языковых норм различаем стилизацию литературную (книжную), стилизацию разговорную и стилизацию медиальную, стоящую между той и другой с их многочисленными разновидностями.

По отражению сферы общения различаем стилизацию общую (обиходную) и стилизацию специальную. Последняя вводит речь в условия общения разных социальных и профессиональных групп людей.

По характеру семантических средств выражения различаем стилизацию фактивную, или фактуальную (речь фактов) и стилизацию образную (речь образов). Последняя, естественно, входит в самые основы художественно-литературной речи, но вместе с тем она весьма широко представлена и в обиходной разговорной речи. Образный аспект обиходной речи еще ждет своего исследования.

По соотносительной силе функционального воздействия различаем стилизацию экспрессивную (сильную) и стилизацию неэкспрессивную (слабую). При этом нужно провести строгое разграничение между экспрессивностью и эмоциональностью, поскольку данные характеристики речи лежат в разных плоскостях: эмоциональность отражает самовыражение говорящего, экспрессивность — силу воздействия на слушающего.

Следовательно, по уровню эмоциональной насыщенности речи различаем стилизацию эмоциональную и стилизацию неэмоциональную.

Наконец, особые градационные деления стилизации следует ввести по признаку соотношения экспликативного и импликативного содержания речи. Этот признак, чрезвычайно важный с собственно грамматической точки зрения, в синтаксико-парадигматических терминах формулируется как степень открытости конструкционного объема высказывания. На этом основании деления различаем стилизацию экспликативную (оптимально-объемная речь), стилизацию импликативную (лаконичная речь) и стилизацию гипер-экспликативную (многословная речь). В рамках отмеченных стилизаций выделяются, кроме синтаксических конструкций ординарно полных, синтаксические конструкции неполные (эллиптические) и, с другой стороны, синтаксические конструкции вторично-полные (полные, вводимые в текст на обычном месте неполных [Блох, 1970; Юдина, 1973]). И эллиптические, и вторично-полные конструкции связаны с особым характером выявления актуального членения предложения. Сравните эллиптические предложения разговорной речи, ставящие рему и ее центральную часть — пик информативной перспективы — в позицию значимой изоляции: "I make appointments. For you." — "For me? Who with?" — "Clients." — "What for?" — "Twenty-five guineas each time." (G. Cooper) Сравните с этим вторично-полные предложения, насыщенные эмоциональными и этическими коннотациями: "My dear, you don't have to be on the defensive you know." — "I'm not on the defensive." (J. Osborne) "No, Dad, you can't sell the horses, you'd be lost." — "But I must sell the horses, Dinny." (J. Galsworthy)

В нашем перечне стилизаций не нашло отражение понятие так называемого «стиля художественной литературы». Дело в том, что, выделяя единый стиль художественной литературы в общей раскладке «функциональных стилей» языка, исследователи, очевидно, смешивают деление разновидностей языка по сфере использования (вычленение «подъязыков» или «стилей») с делением самих сфер использования языка (вычленение типов деятельности говорящих). Художественная литература как тип деятельности имеет целью, эстетически воздействуя на читателя, дать художественное отражение места человека в объективной действительности. Язык же художественной литературы, употребляемый писателем и воплощенный в речи его произведения, отражает общенародный язык с его различными функциональными подъязыками («стилями») и текстовыми стилизациями. Именно это качество языка художественной литературы делает возможным проведение над ним лингвистических наблюдений как над объективным источником данных о строе общенародного языка.

 

§ 6. Подводя итоги изложенному, укажем важнейшие функционально-языковые аспекты речи, выявляющиеся в диктеме как непосредственном и синтаксически релевантном звене перехода от слова через предложение к целому тексту. Эти аспекты суть, во-первых, номинация; во-вторых, предикация; в-третьих, тематизация; в-четвертых, стилизация. Номинация осуществляет именование, или называние препозитивных событий-ситуаций. Предикация относит названные события (точнее, препозитивные имена событий) к действительности. Тематизация скрепляет препозитивные значения в осмысленное целое, вводя их в более широкую сферу целенаправленного содержания развертывающегося текста. Стилизация регулирует выбор языковых средств, снабжающих текст коннотациями, необходимыми для адекватной передачи содержания в конкретных условиях общения. Лишь совместное выявление компонентов выражения, относящихся к каждому из отмеченных функционально-языковых аспектов речи, реализует полноценный текст как продукт отражательно-мыслительной деятельности человека в различных формах языкового общения.