Этика как биологический эпифеномен

Грозные возражения по данному поводу выдвигает видный биолог-эволюционист Франциск Дж. Айала. Айала считает, что наша мораль­ность вполне могла избежать зависимости от нашей биологии. Айала со­гласен, что мы обладаем интеллектуальными и когнитивными задатками и способностями и что они в действительности суть функция эволюцион­ного процесса, направляемого естественным отбором. Но, доказывает Айа­ла, наши этические склонности, убеждения и поступки суть всего лишь эпифеномены, надстраивающиеся над этими биологически сформировав­шимися способностями. Так, этика (и вообще моральность) принадлежит к культурной стороне существования людей — стороне, которая в извест­ном смысле восседает на вершине нашей биологии (sits on the top).

«Этическое поведение коренится в биологическом складе человека. Я полагаю также, что этическое поведение не возникло как само по себе адаптивное приспособление, но, скорее, было побочным продуктом эволюции высших интеллектуальных способностей»10.

Каковы эти «высшие способности», которые Айала относит к нашим биологическим корням,— способности, которые, как он думает, выполняют адаптивные функции, доказавшие на наших предках пользу обладания ими? Айала считает, что их существует три вида. «Людям от природы присуще этическое поведение, потому что их биологическая конституция обусловливает наличие у них трех необходимых и достаточных условий для этического поведения. Эти условия таковы: (1) способность предви­деть последствия своих действий; (2) способность выносить ценностные суждения; (3) способность выбирать между альтернативными способами действования»11.

Как сторонник эволюционной этики, я с радостью приму, что те три способности, которые выделил Айала, уходят корнями в эволюционное прошлое человеческой природы. Разумнее всего предположить, что спо­собность к опережающему мышлению и оценке своих действий важна в биологическом отношении, и то же самое справедливо в отношении спо­собности к ценностным суждениям и способности выбора между альтер­нативами. Конечно, трактовка эволюционной этики, данная мною выше, фактически решающим образом предполагает наше обладание всеми эти­ми способностями.

Но если это так, то что из этого следует? Мне совершенно непонятно, почему тогда Айала продолжает рассматривать наше моральное чувство как в некотором смысле инаковое по отношению к нашей биологии, как возвышающийся над нею эпифеномен. Как я уже объяснял, это происхо­дит, конечно, не потому, что наша моральность (т. е. мораль на субстан­тивном уровне) противоречит нашим биологическим интересам. Все го­ворит за то, что это не так. Мы моральны в конечном счете потому, что естественный отбор счел это выгодным. Поэтому я подозреваю, что у Айалы были какие-то скрытые, необозначенные соображения, ру­ководствуясь которыми он оговаривает особый, или инаковый, статус мо­рали - этой квинтэссенции Человека. И можно только догадываться, что Айала некоторым образом заодно с более традиционно мыслящими философами в своем желании утвердить понимание человека как уни­кального существа ссылкой на его моральность.

Дело не в том, что те три способности, которые он различает, поро­дили наше моральное чувство. Они, разумеется, необходимы, но (в про­тивоположность мнению Айальт) не кажутся достаточными. Быть мораль­ным — это нечто большее, чем просто обладать способностью выносить ценностные суждения и поступать на их основе. Это требует способности к ценностным суждениям особого рода. Дело заключается в том, что мо­раль требует, взывает к чувству долга, налагает обязательства, которые суть нечто большее, чем простое оценивание.

Жизнь - это баланс между стремлением как можно больше сделать для себя и интересами социального общежития. Отбор побуждает нас к непритворному, буквальному, неметафорическому эгоизму, к тому, что­бы заботиться о наших собственных интересах. Интересно, что посколь­ку мы получаем пользу также и от социального взаимодействия, то у нас вдобавок выработался еще и балансовый механизм, благодаря кото­рому мы становимся по-настоящему моральными существами, или аль­труистами. Иногда эти противоположные устремления приходят с острое столкновение, и тогда мы переживаем внутренний разлад. В биологии нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что таких конфликтов быть не должно. Именно потому, что мы способны так или иначе справляться с трудностями, мы тщательно контролируем себя, как и подобает мораль­ным существам. (Аналогией могла бы послужить ситуация, когда наша биология побуждает к беспорядочным половым связям, но та же биоло­гия наделила нас еще и интеллектом, способным понять, что, поступая подобным образом, мы неизбежно попадаем в беду, или столкнувшись с гневом соперников, или заболев, и т. п. Мораль не гарантирует нас от всех внутренних конфликтов или от того, что эти конфликты будут выз­ваны противоречивыми биологическими побуждениями. Биология отступа­ет только тогда, когда эти конфликты усиливаются до такой степени, что парализуют всякую дальнейшую деятельность.)

Тот простой факт, что известные побуждения и желания вызываются биологией, ни в коем случае не означает, что они с необходимостью ока­жутся моральными. На деле, как я думаю, сплошь и рядом оказывается, что все, направленное только на достижение собственных целей, мораль­ным не бывает. С этой точки зрения биологии нет надобности создавать моральное чувство. Для того чтобы прокормиться, я ищу себе партнеров и делаю это просто потому, что хочу есть и еда доставляет мне удоволь­ствие. Такого мотива достаточно. Мораль вступает в игру именно потому, что нам нужно нечто, что побудило бы разорвать круг эгоистических вож­делений и наладить отношения с другими. Это не может быть чистой бескорыстной любовью наших собратьев, хотя я и склонен, считать, что такое полностью не исключено. Скорее, по временам нам нужен допол­нительный импульс для действия в более жестких условиях, чем те, ко­торые мы обычно предпочитаем. В этом и заключается роль морали. Мы сознаем круг этих бескорыстных, кажущихся объективными моральных норм, (как бы) объемлющих пас. Они побуждают нас делать то, что is обычных условиях мы, как правило, не хотели бы делать. И в конечном итоге получается - именно потому, что мы вынуждены делать то, что и нормальных обстоятельствах делать не захотели бы, мы биологически совершенствуемся, поступая таким образом. Таков смысл морали. Она слу­жит источником особых стимулов и побуждений, когда непосредственные склонности и желания пасуют.